Марксизм: не рекомендовано для обучения - Борис Кагарлицкий

Был торговый капитал (его можно обнаружить и в средневековой Италии и в Древнем Риме, в восточных городах), но он не порождал капитализма как системы. По Веберу, переворот происходит тогда, когда приходит протестантская этика, требующая скромности, подчинения предпринимателя интересам своего предприятия, ответственности, рационализма. На первый план у Вебера выдвигается культурный момент и факторы, связанные с культурной организацией общества. На самом деле, на мой взгляд, Вебер лишь дополняет Маркса. Этика скромности, воздержания, рациональности становится необходима именно потому, что буржуазия начинает эволюционировать, превращаясь из сословия торговцев и ремесленников в класс капиталистов. Собственник становится предпринимателем. Новая мораль позволяет высвободить средства для накопления. Протестантская буржуазная религия, в сущности, благословляет накопление. Фатализм протестантской религии предполагает полное предопределение. Тем самым предприниматель подчиняет себя предприятию, связывает свою судьбу с судьбой своего дела и заранее отдает себя на волю не контролируемых им рыночных сил, которые выступают как орудие божественного предопределения. Невидимая рука рынка у Адама Смита не более чем способ рациональным языком описать ту самую протестантскую веру в предопределение.

Когда складывается капитализм монополистический, действуют уже крупные концерны, контролирующие или делящие рынок, капиталист уже может позволить себе личное потребление. Тут работают уже такие огромные капиталы, что растратить их в казино или на любовниц невозможно. Зато выдвигаются на первый план такие понятия, как власть, контроль.

Легко заметить, что буржуазная идеология, не обращаясь непосредственно к теме капитала и собственности, полностью подчиняет им индивида. Когда Маркс призывает уничтожить частную собственность, он прежде всего заботится об освобождении личности. Неприятие частной собственности у Маркса имеет глубокие философские корни и несводимо к его политическим или даже экономическим взглядам. Речь идет об освобождении личности от тирании капитала, об освобождении живого от власти мертвого.

В конце советского периода было сделано несколько попыток реабилитировать частную собственность в рамках ортодоксальной марксистской идеологии, однако, как показала, в частности, комичная дискуссия вокруг русского перевода слова Aufhebung, из этого ничего не получается. Другое дело, что призыв к уничтожению частной собственности у Маркса обусловлен определенными историческими обстоятельствами. Не потому уничтожить, что вообще частная собственность есть зло, а потому, что она исчерпала или, во всяком случае, на определенном этапе истории исчерпает себя как инструмент развития человеческого общества. Структура собственности должна быть адекватна производительным силам. Она должна быть адекватна не только технологии, но и задачам, которые ставит перед собой общество.

С 20-х годов идет дискуссия о том, изжила себя частная собственность для решения задач общества в XX веке или нет. Какова альтернатива частной собственности? И главное, поможет ли эта альтернатива более эффективно решать стоящие перед обществом задачи?

Уже в 1920-е годы начинается спор о рыночном социализме. Одним из первых, кто говорил о возможности создания экономики без частной собственности, но на основе рынка, был итальянский исследователь Бароне, которого никак нельзя отнести к марксистам. Он математически рассчитал, что после того, как марксисты ликвидируют частную собственность, основной единицей экономического развития станет предприятие, а не фирма. Если рыночные или хотя бы товарно-денежные отношения сохранятся, то эти предприятия могут оказаться, и скорее всего окажутся, в конкурентных отношениях между собой. Предприятия, а не капиталистические фирмы, в этом принципиальная разница. Получается своеобразная система, где без конкуренции капиталов сохраняется конкуренция товаров, соревнование между предприятиями.

С другой стороны, либералами был приведен аргумент, который мы можем услышать даже сейчас: частное предприятие всегда эффективней любой формы государственного предпринимательства. Предполагается, что государственный чиновник управляет не своими деньгами, а предприниматель управляет своими собственными, поэтому предприниматель ответственен, эффективен, а государственный чиновник безответственен и неэффективен. К этому добавляют второй аргумент: частное предприятие живет на свои деньги, а государственное может получать дотации, субсидии. И к тому же всегда существует политическое давление на правительство, чтобы оно поддерживало компании общественного сектора - тем самым решало проблемы безработицы, социального развития и т.д. А они решаются за счет эффективности.

То, что решения, принимаемые государственными чиновниками, часто неэффективны, этим никого не удивишь. Другое дело, что история частного бизнеса, особенно в XX веке, полна примерами безумной неэффективности. И что особенно важно, на протяжении XX века нарастает количество примеров, когда неэффективное решение очень долго не наказывается рынком. Это относится как к государственным неэффективным решениям, так и к неэффективным решениям в частном секторе. Наказание наступает тогда, когда ситуация уже абсолютно выходит из-под контроля, и тогда за ошибки, совершенные частными инвесторами, расплачивается все общество, потому что проблема становится столь большой, что необходима мобилизация общественных фондов для ее решения. За счет конкретного предпринимателя, совершившего ошибку, исправить ситуацию нельзя, платит государство. Классическим примером была история с банкротствами инвестиционных фондов в США. Один из таких фондов занимался скупкой и продажей акций других компаний, в масштабах уже всей планеты, он накопил долгов столько, что это превосходило в совокупности существовавший на тот момент долг России, Венгрии и Польши, Болгарии, Румынии и еще полдюжины стран «третьего мира». После российского дефолта он обанкротился. Но поскольку корпоративный крах таких масштабов означал бы уже крушение всей мировой банковской системы и фактически ликвидацию мировой экономики, то все мировое финансовое сообщество разбиралось с долгами одной фирмы. Государственные структуры принудили крупнейшие частные банки, европейские и японские прежде всего, чтобы те отдали часть своих активов на решение проблемы. Большая часть этих долгов была погашена, частично списана, частично выплачена. Ситуация стабилизировалась. Иными словами, ошибку совершают одни, а расплачиваются совершенно другие. Причем расплачиваются те, кто был более ответственен. И расплачиваются именно своими деньгами. Это как раз типично для современного капитализма: прибыли приватизируются, издержки и убытки социализируются.

Почему это происходит? Потому что либеральная аргументация не имеет никакого отношения к экономической реальности XX века. Известный американский экономист Дж.К. Гэлбрейт в 1960-е годы написал про «революцию менеджеров». Компании стали слишком велики, капитал огромен и деперсонифицирован. Даже если речь идет о Билле Гейтсе и других богатейших людях планеты, которые в теории сами контролируют свой капитал, они просто физически не могут сами принимать все основные решения. На это не хватит жизни одного человека. Лично принимают решения лишь финансовые спекулянты, играющие на бирже, не вкладывающие средства в долгосрочные стратегические проекты. Вот они чаще всего и ошибаются, во всяком случае именно на их совести большая часть знаменитых катастроф и крахов последних 80 лет.

Самый большой и неприятный секрет либеральной экономики состоит в том, что основными потребителями всевозможных дотаций и субсидий являются не государственные, а как раз частные предприятия. Иначе и не может быть в рамках буржуазной системы: правящий класс использует свои привилегии и политическое влияние для того, чтобы поправить свое материальное положение. Вопрос о дотациях и субсидиях легко поддается решению на законодательном уровне. Однако именно корпоративное лобби, которое неизменно возмущается субсидированием жилищного сектора, образования, здравоохранения или тратой государственных средств на социальные программы, категорически возражает против того, чтобы государство прекратило субсидировать частное производство и развитие за свой счет инфраструктуры, которую потом может бесплатно использовать бизнес.

Корпорации вынуждены создавать менеджерские, технократические, а на самом деле - бюрократические структуры. Никто уже не работает только со своими деньгами. Менеджеры работают с деньгами капиталистов, предприниматели работают с деньгами банков, а банки с деньгами клиентов. И вообще, вопрос об эффективности решений в сложной системе уже никак не соотносится с тем, работают люди со своими деньгами или с чужими.