Торжество жизни - Николай Дашкиев

Степан схватил его руку, крепко пожал и тихо сказал:

— Спасибо вам!.. За все, за все!..

Он не удержался, поцеловал руку профессора и быстро вышел из комнаты.

Злой северный ветер встретил его на пороге, сорвал кепку, захлестнул вокруг ног полы пальто, швырнул в лицо мелкими колючими иглами дождя. Ленинград казался сырым и мрачным; тускло поблескивая, уходил вдаль Кировский проспект; качались фонари, и тени деревьев — узловатые, черные — вздрагивали, словно желая сорваться с места и двинуться туда, на юг, где еще тепло и сухо. Нева сердито рвалась из гранитных берегов, по воде мчались быстрые седые барашки. Петропавловская крепость чернела безжизненной громадой.

На следующий день Степан Рогов выехал из Ленинграда, увозя с собой последние две ампулы с кровью боцмана Кэмпбелла.

Почти всю дорогу поезд хлестали тоскливые осенние дожди. Мимо окон вагона мчался тусклый белесый занавес, однообразно мелькали телеграфные столбы.

Степан очень устал, но спать не мог. Он беспокоился о Кате; сдала ли она вступительные экзамены, прошла ли по конкурсу? Ему было стыдно, что писал ей так редко, наспех, по нескольку строк. Наверное, она обиделась — вот и не ответила. Но нет, Катя должна понять, что он был занят вирусом Иванова.

"Вирус Иванова… вирус Иванова…" — эти слова звучали, как навязчивый мотив.

"А как же друзья? Где сейчас Таня Снежко, Миша Абраменко, Лена Борзик? Они все еще, наверное, в тайге. Там уже начинаются холода, завывает ветер, в палатках неуютно и сыро, но друзья бодры и веселы: пожалуй, уже заканчивают исследование той странной болезни, похожей на энцефалит, которая возникла так внезапно. Они, конечно, добились разгадки — ведь у них сколько угодно материала для исследования, это не то что вирус Иванова… Фу, снова вирус Иванова".

Степан поднялся и вышел из купе. Он не хотел думать о вирусе.

"Интересно, чем же занят сейчас Коля?".

Воспоминание о Коле было случайным. Степан даже не послал ему телеграммы о выезде из Ленинграда, за три месяца не написал ему ни строчки. Но сейчас мысль о том, что Коля не встретит на вокзале, что пошатнулась дружба, казавшаяся нерушимой, показалась невероятной. Что же, собственно, произошло? Да ведь все по-старому…

Но сразу же стало ясно: нет, изменилось многое. На развилке двух дорог они разошлись в разные стороны. Степан вспомнил, как Коля, зло закусив губу, говорил:

"Великопольский в своих опытах с канцерогенными веществами дает пусть не решение, пусть намек на решение проблемы, а что же можете дать вы?".

Это "вы", казавшееся естественным, когда Карпов обращался к троим, теперь прозвучало для Степана отталкивающе и обидно.

"Да, надо доказать — и не Николаю, — он сам рано. или поздно убедится в своей неправоте, — нужно доказать тем, кто цепляется за ошибочные теории и тормозит развитие науки. Если бы удалось найти вирус Иванова, все сразу стало бы ясным".

Опять вирус Иванова!

Поезд подходил к вокзалу. В вагоне началась веселая суматоха: пассажиры собирали вещи, одевались; новые знакомые обменивались адресами; кто-то беспокоился, получена ли телеграмма и выйдут ли его встречать; только Степан оставался безучастным: из вещей у него один чемоданчик, встречающих не будет, торопиться некуда.

Выйдя из вагона, он долго стоял на перроне, раздумывая о том, что профессор Климов высказал действительно. интересную гипотезу о возможности существования у вирусов стадийности в развитии, о возможности существования невидимых форм заразного начала. Намек, несущий в себе множество неразгаданных возможностей, превращался в твердую уверенность.

Да, болезнь Иванова, очевидно, проходила различные стадии развития, и в одной из стадий могла передаваться. Но эта стадия, видимо, очень быстротечна — может быть, несколько часов или минут, поэтому все опыты оканчивались неудачей;

Перрон опустел. Поезд, полязгивая буферами, укатил в тупик. На вокзале установилась одна из тех редких пауз, когда стерегущие глаза светофоров светятся особенно ярко и настороженно, когда издалека доносятся мерные вздохи паровозов, а рельсы позванивают тихо и тонко.

Мимо Степана промчался одинокий паровоз и загудел, фыркнув паром. Мелкие искрящиеся капельки влаги осели на пальто, защекотали лицо. Степан посмотрел на часы. Огромная стрелка напряглась, вздрогнула и перескочила на следующее деление без пяти час ночи. Как жаль, что уже так поздно.

Степану хотелось взяться за работу сейчас, немедленно. Почему-то казалось, что именно сегодня, в эту ночь, и никогда больше, можно разгадать тайну вируса Иванова. Но лаборатории уже закрыты, профессор Кривцов дома. Придется подождать до утра.

В вестибюле вокзала Степан еще издали заметил девушку, нетерпеливо посматривавшую на часы. Жест, которым она откинула назад косы, показался Степану очень знакомым. Но только когда девушка обернулась и, обрадовано вскрикнув, бросилась к нему, Степан узнал:

— Катя!

Оттого ли, что Катя, поскользнувшись на только что натертом паркете, упала ему на руки, то ли потому, что усатый дежурный посмотрел на них сочувственно и ласково, то ли неожиданность встречи сделала все простым, само собой разумеющимся, но Степан крепко обнял девушку и поцеловал ее прямо в губы.

Чемоданчик выпал из его рук и грохнулся о пол. Белье, книги, бритвенный прибор посыпались в стороны, никелированная мыльница заскользила по полу как льдинка.

Воспользовавшись предлогом, Катя вырвалась из объятий Степана. Сидя на корточках и помогая укладывать вещи, она шептала:

— Ну разве можно так… сразу?.. Ведь люди смотрят!

Она старалась произнести это сердито, но в ее голосе слышалась только радость, только нежность, только любовь.

И Степан вновь поцеловал ее, и оба засмеялись. В конце концов, зачем скрывать от других свое счастье.

Улыбнулся и дежурный — строгий блюститель порядка. Впервые за много дней он не произнес традиционного "Граждане, сдайте билеты!", а открыл дверь перед молодой парой и пожелал спокойной ночи.

Спасибо, товарищи, спасибо! Пусть будет спокойной эта ночь!.. Нет, пусть будет беспокойной, пусть будет тревожной, и нежной, как любовь, как вся жизнь — тревожная и хорошая, беспокойная наша жизнь!

Привокзальная площадь — ярко освещенная, праздничная блестела, как озеро: только что прошел дождь.

Степан и Катя, взявшись за руки, шли притихшие, взволнованные, безгранично счастливые. Им не хотелось ехать в троллейбусе — казалось, что яркий свет, суматоха развеют, вспугнут безмятежное настроение. Они шли, сами не зная куда, им хотелось, чтобы эта дорога была бесконечной.