Клеопатра: Жизнь. Больше чем биография - Стейси Шифф

Агенобарба сильно на него повлияло – он становится настоящим параноиком. В одном источнике рассказывается, что он перестает доверять даже Клеопатре: подозревает, что она хочет его отравить. Чтобы доказать свою невиновность, Клеопатра якобы готовит отравленный напиток и отбирает его у Антония, только когда тот подносит кубок к губам. Если бы она хотела его убить, наверное, не отобрала бы у него отраву? После чего приводят пленного, она протягивает ему кубок, эффект очевиден [88]. (Сомнительный эпизод, все же вряд ли Клеопатра рассчитывала обойтись без Антония. А он вряд ли когда-нибудь об этом забывал, даже в сильном стрессе.) Ссорится Клеопатра и с Деллием, который все лето набирает наемников. Они схлестываются на одном ужине, когда Деллий жалуется на вино. Кислятина, кривится он, а вот в Риме даже рабы пьют самое лучшее. После стычки Деллий уверен, что Клеопатра хочет его убить, и один из ее лекарей, мол, готов это подтвердить. Отличный повод, чтобы совершить свое третье, последнее, предательство. Перебежав к Октавиану, он лишает Антония того, что Цезарь называл самым могущественным оружием: внезапности. Вместе с Деллием к врагу утекают разработанные в лагере Антония схемы атаки [89].

В конце августа Антоний созывает военный совет. Шестнадцать недель блокады сделали свое дело. Ситуация аховая. Продовольствия не хватает, ночью становится холодно. Зима не за горами. Антонию нужно наконец принять решение, с которым он тянул все это жаркое лето. В тактике он явно сильнее, чем в стратегии. Если Клеопатра еще не успела разругаться с Канидием, то теперь она это делает. Он предлагает двигаться на север и сражаться на суше. В конце концов, они римляне: устраивать бой, качаясь в волнах, – безумие. Антоний никогда не командовал флотом. Он спокойно может отдать море Октавиану. Более того, в Македонии и Фракии можно нанять еще воинов. Естественно, Канидий прекрасно понимает: драться на земле – значит пожертвовать флотом Клеопатры, тогда сама она станет не нужна. Клеопатра прекрасно понимает: пожертвовать флотом – значит подвергнуть опасности Египет. Ее сундуки с серебряными динариями нельзя переправить через горы. Она яростно бьется за морское сражение. Ее доводы ясны: на суше противник серьезно превосходит Антония в силе. Антоний не сможет добраться до Рима без флота. И вести армию через горы нелегкая задача: пусть вспомнит Парфию. Есть еще одно обстоятельство, которое никто из них не может игнорировать. Для своей финальной битвы с Цезарем Помпей тоже собрал громадную, шумную, многоязычную рать из азиатских царей и царевичей в Греции. Клеопатра тогда выдала ему 60 кораблей. Был там и Агенобарб, и его отец, сложивший в той битве голову. Антоний с успехом командовал на противоположной стороне. В августе 48 года до н. э. Помпей решил обойтись без флота, значительно превосходившего флот Цезаря. День еще не успел заняться, а он уже понял, что крупно просчитался, поставив на наземную битву. Результатом стал полнейший разгром, а военачальник лишился дара речи, чувств, армии, разума, гордости и – спустя несколько дней – головы у берегов Египта [90].

Антоний выбирает сражение на море. По Плутарху, его захлестывают эмоции. Однако кажется более вероятным, что самый опытный военачальник своего времени в действительности не хотел ни оставлять при себе Клеопатру, ни выставлять ее флот, но в итоге просто принял неизбежное. У Октавиана не только лучше работают пиарщики, у него еще и более спаянная армия говорящих на одном языке, отлично подготовленных римских легионеров. На суше преимущество будет за ним. На море же силы сторон более или менее равны. Это он и пытается объяснить своим взволнованным воинам, из которых мало кто даже умеет плавать. Он не боится начать кампанию с поражения. «Я выбрал начать с кораблей, здесь мы сильнее и обладаем большим превосходством над противником, чтобы после победы мы с их помощью посмеялись бы и над вражеской пехотой» [91]. (Октавиан, размышляя на ту же тему, проявил себя более тонким психологом: «Такова общая характерная черта человеческой натуры: если человек проигрывает первые состязания, он заранее разочаровывается и в грядущих» [92].) Один израненный в битвах ветеран бросается к Антонию с эмоциональной речью. Показывая ему свои многочисленные шрамы, он спрашивает, как может командир оскорблять эти ранения и возлагать все надежды «на коварные бревна и доски»? Он умоляет Антония: «Пусть на море бьются египтяне и финикийцы, а нам дай землю, на которой мы привыкли стоять твердо, обeими ногами, и либо умирать, либо побеждать врага!» [93] Антоний – «хотя он умел и убедительно говорить с народом, и увлекать войско зажигательной речью, как мало кто из его современников» [94] – смотрит на него с теплотой, но ничего не отвечает.

В последние дни августа Клеопатра вдруг чувствует знакомый аромат. Полуденный бриз разносит по лагерю едкий запах горящего кедра и смолы. Так же пахло в Александрийской гавани семнадцать лет назад. Антоний пригнал около 80 кораблей к берегу и поджег их. У него больше нет для них экипажей, а допустить, чтобы они попали в руки Октавиана, нельзя. Он не таится: пожар хорошо видно и слышно по окрестностям. Вскоре буря развеет оставшиеся клочья дыма; четыре дня бушует ветер и хлещет дождь. Когда проясняется, у берега плавают лишь покореженные обгоревшие обломки. Под покровом темноты вечером 1 сентября египетские офицеры тайно грузят сундуки с серебром на массивную «Антонию» Клеопатры. Несколько транспортных судов берут на борт оставшиеся деньги и царские столовые принадлежности. На кораблях Клеопатры и Антония к мачтам крепят объемные паруса. К рассвету 20 000 солдат, тысячи лучников и пращников размещаются на узких полосках пространства. Небо чистое, море гладкое как зеркало – по этой глади они плывут под стук весел к входу в залив. Там в полукруг выстраиваются три эскадры. Клеопатра с оставшимися 60 кораблями встает за ними – чтобы отрезать путь назад дезертирам и быть под защитой. Она не должна участвовать в сражении.

В море, примерно в полутора километрах от входа в залив, против них таким же порядком выстроился флот Октавиана. Звучат зычные трубы; офицеры поднимают солдат. 240 кораблей Антония, весла замерли, носы вверх, и 400 кораблей Октавиана, борт к борту, поскрипывающие и неподвижные, готовы к бою, а с берега за ними внимательно наблюдают сухопутные армии. Наконец в середине дня Октавиан оттягивает эскадру назад, выманивая Антония дальше в море. И тут же воздух тяжелеет от криков, они разносятся и над землей, и над водой. С высоких квинквирем Антония на врага градом обрушиваются камни, стрелы, металлические осколки. У либурнов Октавиана ломаются весла и выходят