Друид - Клауде Куени

Буквально через несколько дней кельтские эдуи, которые хотели выслужиться перед римлянами, сообщили командованию легиона, что секваны и гельветы договорились обменяться заложниками, которые будут служить гарантией того, что, проходя по чужой территории, гельветы не станут нападать на селения и опустошать поля.

Однажды утром Ванда сообщила мне, что Кретос вернулся в лагерь. Мне не терпелось как можно быстрее объясниться с ним, и я тут же отправился на поиски купца, поскольку не видел смысла тянуть время. Ванда выразила желание сопровождать меня, и я не смог заставить ее остаться в палатке. Кретос встретил нас так же приветливо, как и раньше. Я уже начал надеяться, что купец согласится списать мне все долги, поскольку он всегда считал меня своим другом и даже уверял как-то, будто относится ко мне как к родному сыну. Кретос взял со стола свиток папируса и глядя на меня, поднял вверх руку с зажатым в ней договором.

— Корисиос! Я очень рад, что ты не сбежал от меня в царство мертвых! — пошутил купец. — Там я тебя наверняка не смог бы разыскать. Тебе, безусловно, сказали, что я неоднократно приходил навестить тебя. Ты знаешь…

— Да, я знаю… — прервал я Кретоса. — Мне очень жаль, что так получилось с твоими рабами.

— Что же нам теперь делать? — спросил купец, напустив на себя задумчивый вид и постукивая зажатым в правой руке договором по открытой левой ладони. Я достаточно хорошо знал Кретоса, чтобы понять — он уже принял решение и знает, чего требовать от меня. Я сел, Люсия тут же запрыгнула на ложе и легла рядом со мной. Я начал гладить свою любимицу по спине. Словно греческая статуя, Ванда неподвижно стояла в углу и со страхом в глазах ждала, когда Кретос сообщит о своих требованиях. Она прекрасно понимала: в это мгновение решается ее дальнейшая судьба.

— Начнем по порядку. За вино ты мне заплатил сполна, Корисиос, — ухмыльнулся Кретос, — но своих рабов, которые должны были помочь тебе перетащить бочку на противоположный берег, я больше не видел.

Похоже, тот факт, что рабы пропали, его нисколько не огорчил. Скорее даже наоборот — обрадовал. Наверняка Кретос уже знал, как он собирается компенсировать свои убытки. Я начал понимать, что он ни за что не простит мне долг, и высыпал на стол все содержимое своего кошелька — небольшие золотые самородки и кельтские золотые монеты в виде небольших ключей, которые я еще не успел обменять на сестерции.

— Вот все деньги, которые у меня остались, Кретос, — начал я. — Ты прекрасно знаешь: я сожалею о том, что из-за меня ты лишился двух рабов. Но так распорядилась судьба, в этом не было моего злого умысла. Я попросил их у тебя не для того, чтобы заработать. Мной руководило единственное желание — предупредить свой народ об угрожающей ему опасности. Если бы боги не сотворили меня таким, какой я есть — с больной левой ногой, — то мне не понадобилась бы помощь твоих рабов.

— Я соглашаюсь с тобой и признаю, что ты абсолютно прав, — сказал Кретос. — Я тебя прекрасно понимаю. Твои благородные побуждения достойны уважения. Я сочувствую тебе, но в то же время прошу не забывать: мы с тобой подписали договор. Скажи мне, зачем подписывать договор, условия которого отказывается выполнять одна из сторон?

Поведение Кретоса озадачило меня, я никак не мог понять, к чему он клонит. Ведь он обнимал меня, как лучшего друга, когда мы виделись в последний раз. Ктому же Кретос всегда утверждал, будто он многим обязан моему покойному дядюшке Кельтиллу и также считает его своим другом. Совсем недавно купец уверял меня, что относится ко мне как к собственному сыну. В мою душу закралось дурное предчувствие. Я постепенно начал понимать, что разбираюсь в людях не так хорошо, как думал раньше.

— Что же ты предлагаешь, Кретос? Поверь, я очень сожалею, что так тебя подвел…

— Мне жаль тебя, Корисиос, поскольку в соответствии с подписанным тобой договором ты должен уплатить мне тысячу восемьсот сестерциев.

— Тысячу восемьсот сестерциев? Но это же целое состояние! Где я возьму столько денег?

— Послушай, Корисиос, нельзя же подписывать договор, если ты не собираешься выполнять оговоренные в нем условия. Верно? Таковы основные законы ведения любых дел. Мы с тобой прекрасно понимали, что, поставив подписи на этом документе, идем на определенный риск. Если бы любая сделка всегда приносила прибыль, то все вольноотпущенники стали бы купцами.

— Как же мы теперь поступим, Кретос? У меня нет тысячи восьмисот сестерциев, чтобы расплатиться с тобой! Монеты и самородки, лежащие перед тобой, — вот все, что у меня осталось. Так уж вышло, что почти все золото и серебро я потерял по пути в Генаву. Это случилось во время ужасной грозы!

Кретос сделал вид, будто в самом деле сочувствует мне. Но буквально через мгновение он взглянул на Ванду, а затем повернулся ко мне и, довольно ухмыльнувшись, вопросительно поднял брови.

— Даже и не думай об этом! Ее я не продам ни за какую сумму! — сердито закричал я.

— Тогда у тебя нет выбора. Тебе придется продать в рабство самого себя, — так же резко ответил мне купец.

— Ты что, сошел с ума, Кретос? Ты в самом деле хочешь, чтобы я продал себя в рабство?!

За эти несколько мгновений Кретос успел овладеть собой и успокоиться.

— Сейчас мы находимся на территории римской провинции, а значит, здесь действуют законы Рима. Возможно, ты сможешь найти ростовщика, который даст тебе в долг определенную сумму. Но к кому бы ты ни обратился, у тебя потребуют гарантий. Ты должен будешь оставить залог…

Кретос вновь взглянул на Ванду.

— Откуда ты знаешь, что на самом деле случилось с твоими рабами? Может быть, они просто сбежали? Возможно, ты с ними дурно обращался и плохо кормил? Должен сказать тебе, Кретос, что те двое не произвели на меня приятного впечатления. А если они были настолько глупы, что не смогли найти дорогу от берега реки к твоему шатру? Почему ты решил, что я должен тебе тысячу восемьсот сестерциев?

— Все сказанное тобой — всего лишь предположения. Меня интересуют только условия, которые черным по белому записаны в нашем договоре, Корисиос. Даже если те два идиота стоили всего лишь сто сестерциев, ты поставил свою подпись на документе, который определяет цену каждого из них. И эта цена — девятьсот сестерциев за одного раба. Их было двое, соответственно, ты должен мне тысячу восемьсот сестерциев. И не важно, что случилось на самом деле. Они могли убежать или утонуть в реке. В нашем договоре написано, что ты должен заплатить мне указанную сумму, в случае если один из них или оба не вернутся. Если хочешь, можешь отправляться на поиски, я ничего не буду иметь против…