Дело вдовы Леруж - Эмиль Габорио

Однако адвокат и не подумал расспрашивать горничную. Едва он переступил порог дома, к нему, казалось, вернулось обычное хладнокровие. Он понимал, какую неосторожность совершил, приехав сюда, и чувствовал, что дорога каждая минута.

— Если позвонят, — сказал он Шарлотте, — не отворяйте. Что бы ни говорили, что бы ни делали, не отворяйте.

На голос Ноэля выбежала мадам Жюльетта. Он поспешно втолкнул ее в гостиную, вошел следом и запер дверь.

Только теперь молодая женщина как следует рассмотрела любовника.

Он так переменился, лицо у него было такое искаженное, что она не удержалась от вопроса:

— Что случилось?

Ноэль не отвечал, он подошел к ней и взял за руку.

— Жюльетта, — спросил он хриплым голосом, не сводя с нее горящих глаз, — Жюльетта, скажи мне как на духу: ты меня любишь?

Она догадывалась, чувствовала: происходит нечто необычное; она ощущала атмосферу несчастья, но не могла отказать себе в удовольствии пожеманиться.

— Противный, — надув соблазнительные губки, отвечала она, — вы не заслуживаете…

— Перестань! — прервал ее Ноэль, с бешеной яростью топнув ногой. Отвечай, — продолжал он, сжимая что есть силы ее красивые руки, — да или нет, любишь ты меня или нет?

Сотни раз она дразнила любовника, забавляясь его яростью, смеха ради доводя до исступления, чтобы потом усмирить одним словом, но никогда еще не видела его таким. Ей было больно, очень больно, но впервые она не смела пожаловаться на его грубость.

— Да, люблю, — пролепетала она. — Разве ты не знаешь? Почему ты спрашиваешь?

— Почему? — отвечал адвокат, отпуская ее руки. — Почему? Потому что, если ты меня любишь, тебе придется это доказать. Если ты меня любишь, ты уедешь вместе со мной, все бросишь и бежишь со мной, причем немедленно: время не терпит.

Молодой женщине стало страшно.

— Боже правый, да что случилось?

— Ничего. Видишь ли, Жюльетта, я слишком тебя любил. И когда у меня кончились деньги, которые были нужны для тебя же, на твои прихоти, на твои капризы, я потерял голову. Чтобы добыть денег, я… Я совершил преступление, понимаешь? Меня преследуют, я должен бежать. Хочешь уехать со мной вместе?

Глаза Жюльетты расширились от изумления, она еще сомневалась.

— Ты совершил преступление?.. — начала она.

— Да! Хочешь знать, что именно я сделал? Я совершил убийство, я убил! И все это ради тебя.

Адвокат был убежден, что, услышав это, Жюльетта с ужасом отшатнется от него. Он заранее смирился с тем, что вызовет у нее страх, какой внушают убийцы. Он полагал, что она отпрянет от него, как от зачумленного. Может быть, закатит истерику. Да мало ли что? Пойдут слезы, крики, вопли о помощи, о спасении. Но он заблуждался.

Жюльетта бросилась ему на шею, повисла на нем, целуя с такой страстью, с какой не целовала никогда раньше.

— Да, я люблю тебя, — приговаривала она. — Люблю! Ты пошел ради меня на преступление. Значит, ты меня любишь, у тебя есть сердце. А я не распознала тебя.

Да, дорогую цену пришлось заплатить Ноэлю, чтобы возбудить страсть мадам Жюльетты, но он и не думал об этом.

На миг его охватила безмерная радость, почудилось, что еще не все потеряно.

И все же он нашел в себе силы разорвать объятия любовницы.

— Нужно идти, — сказал он. — Хуже всего, что я не знаю, откуда грозит опасность. Для меня загадка, как они докопались до истины…

Жюльетте припомнился странный сегодняшний гость, и она все поняла.

— Это же я, я выдала тебя! — вскричала она, ломая в отчаянии руки. Ты это сделал во вторник, да?

— Во вторник.

— А я, ничего не подозревая, рассказала про это твоему другу, ну, старику, как его, Табаре. Я решила, что это ты его послал сюда.

— Сюда приходил Табаре?

— Да, совсем недавно.

— Тогда бежим! — воскликнул Ноэль. — Немедленно бежим! Чудо, что до сих пор за мной еще не пришли.

Он схватил ее за руку и потянул за собой, но Жюльетта вырвалась.

— Погоди, — сказала она. — У меня тут золото, драгоценности, я хочу взять их с собой.

— Не надо, оставь. У меня есть деньги, много денег. Бежим…

Но она уже открыла шифоньерку и бросала без разбору в маленький саквояж все, что представляло ценность.

— Ты погубишь меня, погубишь, — повторял Ноэль.

Он говорил, а сердце его полнила радость.

«Какая беззаветная верность! — думал он. — Она по-настоящему любит меня. Ради меня она без колебаний готова отказаться от спокойной, безмятежной жизни, готова пожертвовать собой».

Жюльетта уже застегнула саквояж и торопливо надевала шляпку, как вдруг раздался звонок.

— Это они! — вскричал Ноэль, побледнев еще сильнее, если только такое возможно.

Жюльетта и ее любовник напряженно прислушивались, словно окаменев; глаза у них испуганно расширились, на лбу выступил пот.

Снова прозвенел звонок, потом еще раз.

Вошла на цыпочках Шарлотта и шепотом сообщила:

— Их там много. Я слышала, как они переговариваются.

В дверь уже не звонили, а стучали.

С площадки до гостиной долетел мужской голос, и можно было явственно разобрать слово «…закона».

— Все, конец, — пробормотал Ноэль.

— А по черной лестнице? — спросила Жюльетта.

— Будь спокойна, они про нее не забыли.

Жюльетта пошла проверить и вернулась мрачная и удрученная. На площадке она услышала чьи-то осторожные шаги.

— Но должен же быть какой-то выход? — в ярости воскликнула она.

— Да, — отвечал Ноэль. — Нужно только решиться. Я дал слово. Они открывают замок отмычкой. Заприте все двери на засов, и пусть их взламывают, это даст мне время.

Жюльетта и Шарлотта выбежали из гостиной. Ноэль же, прислонясь к камину, вытащил револьвер и приставил к груди.

Но в этот момент вернулась Жюльетта; увидев у любовника револьвер, она стремглав бросилась к нему и успела ударить его по руке. Прозвучал выстрел, пуля вошла Ноэлю в живот. Он испустил душераздирающий крик.

Он пошатнулся, но ухватился за каминную полку и остался на ногах. Из раны потоком хлынула кровь.

Жюльетта вцепилась в него, пытаясь вырвать револьвер.

— Не убивай себя! — умоляла она. — Я не позволю, ты мой, я люблю тебя! Пускай они войдут. Что тебе с этого? Если они тебя посадят в тюрьму, ты убежишь. Я помогу тебе, подкуплю стражу. Мы с тобой будем жить вдвоем где-нибудь далеко, в Америке, нас никто не узнает…

Входная дверь поддалась, теперь ломали дверь прихожей.

— Пусти, — прохрипел Ноэль. — Нельзя, чтобы меня взяли живым.

Сверхъестественным усилием преодолев мучительную боль, он высвободился и оттолкнул Жюльетту, так что она упала на кушетку. Затем, взведя курок, приставил револьвер к груди, туда, где стучало сердце, нажал на спусковой крючок и рухнул на пол.

И тут в комнату ворвались полицейские.

Поначалу они решили, что Ноэль, прежде чем покончить с собой, убил любовницу. Известно ведь, есть люди, которые предпочитают покидать эту бренную юдоль в компании. К тому же они слышали два выстрела.

Но Жюльетта уже вскочила на ноги, крича:

— Доктора! Доктора! Он еще жив!

Один из полицейских побежал за врачом, а остальные под руководством папаши Табаре перенесли тело адвоката на кровать мадам Жюльетты.

— Попробовал бы он не покончить с собой! — пробурчал старый сыщик, чей гнев не утих даже от такого зрелища. — Я любил его, как сына, да и до сих пор он помянут в моем завещании.

Но тут папаша Табаре умолк: Ноэль застонал и открыл глаза.

— Видите! — закричала Жюльетта. — Он будет жить!

Адвокат чуть заметно кивнул, с трудом пошевельнулся и полез правой рукой сперва во внутренний карман сюртука, а потом под подушку.

Ему даже удалось повернуться на бок лицом к стене, а потом снова лечь на спину.

Он сделал знак, его поняли и подсунули под голову подушку.

И тогда прерывающимся, сиплым голосом он произнес:

— Это я убил… Напишите, я подпишу… Альбер будет рад… Я обязан ему…

Пока записывали его признание, он притянул Жюльетту к себе и шепнул ей на ухо:

— Деньги под подушкой, дарю их тебе.

Изо рта у него хлынула кровь, и все решили, что он уже отходит. Однако у него хватило сил подписать свои показания и даже поддеть папашу Табаре.

— А папенька, оказывается, путается с полицией, — прохрипел он. — Что, приятно охотиться на друзей? Эх, затеял я хорошую игру, но, когда в ней участвуют три женщины, проигрыш обеспечен.

Началась агония, и, когда прибыл врач, ему осталось лишь констатировать смерть сьера Ноэля Жерди, адвоката.

XVIII

Как-то вечером спустя несколько месяцев помолодевшая лет на десять маркиза д'Арланж рассказывала у м-ль де Гоэлло небольшому кружку приятельниц про свадьбу своей внучки Клер, которая только что вышла за виконта Альбера де Коммарена:

— Бракосочетание, очень скромное, состоялось в наших владениях в Нормандии. Так захотел зять, хотя я была решительно против. Шум вокруг ошибки, жертвой которой он стал, следовало бы заглушить блистательной свадьбой. Таково мое мнение, и я его не скрывала. Но что поделать, этот юноша упрям, как его отец, а что это такое, вы знаете. Он уперся. А моя бесстыдница внучка, глядевшая будущему мужу в рот, тоже пошла против меня. Впрочем, какое это имеет значение. Хотелось бы мне встретить человека, который сейчас набрался бы храбрости признаться, что он хоть на миг да усомнился в невинности Альбера. Я оставила новобрачных, которые воркуют, словно голубки, предаваться радостям медового месяца. Надо признать, они дорогой ценой заплатили за свое блаженство. Ну, дай им бог счастья и кучу детишек — у них есть на что их вырастить и обеспечить приданым; господин де Коммарен в первый и, вне всяких сомнений, последний раз в жизни вел себя как ангел. Поверите ли, он передал свое состояние, все целиком, сыну. А сам намерен уединенно жить в одном из своих поместий. Думаю, бедняга недолго протянет. Не стану даже ручаться, все ли у него в порядке с головой после удара… Ладно, внучка моя пристроена и неплохо. Одна я знаю, чего это стоило, и теперь мне придется жить очень экономно. Но я всегда презирала родителей, которые не желают идти на денежные жертвы, когда от этого зависит счастье их ребенка.