ОХОТА НА КРУТЫХ - Александр Граков

— Это знаешь, какие люди?! Это очень «крутые» люди! И брать их надо наверняка, и один раз — за жабры!

А когда сыскари услышали о сумме гонорара в тысячу долларов за подробные сведения, которые помогли бы «взять за жабры» этих «крутых» людей, вмиг протрезвели. После обыкновенных обесцененных в сорок раз к рублю карбованцев получить чистоганом тысячу баксов! Они сразу же засобирались домой.

— Нет, нет, никаких «на коня»! Нам завтра с Сеней рано вставать ! В общем, как только что-нибудь стоящее — так сразу несем! Будет — будет! Готовьте баксы!..

Золотым парнем оказался Паша Квадрат, а еще более ценными — его друзья-сыскари.

Вскоре Женя пошла спать. А трое мужиков, разом покончив с таким сложным делом, решили «отвязаться». «Отвязывались» до трех часов утра. Гек еще смог кое-как добраться до кровати, а Паша и именинник уснули прямо за столом: один головой в блюде с недоеденными пирожками, а другой в обнимку с квадратной бутылкой «Амаретто».

Однако, когда утром Женя, умывшись и почистив зубы, пошла их будить, все трое дружно отказались от завтрака, заявив, что лучше компенсируют это время сном. Причем Паша Квадрат спал уже в подвале, а дед Федя — в своей единоличной спальне. Женя пожала плечами, поставила себе фильм по Чейзу «Гриф—птица терпеливая» и вскоре с головой ушла в невероятные приключения четырех наемников-авантюристов... Первым поднялся Гек — его организм быстрее справился с алкоголем. Поглядел на увлекшуюся фильмом Женю и пошел в ванну — отмокать. Следом к стопу приплелся дед Федя. Плеснув себе в стакан пойла на абрикосовых косточках, он вскоре ожил.

— Слышь, Ген! — окликнул Гека, вышедшего из душа посвежевшим. — А у тебя любовь была? — Гек глянул на уменьшившуюся в бутылке жидкость, затем на деда.

— На любовь потянуло? Понятно!..

— Ничего тебе не понятно! Я вот о самой наипервейшей любви хочу спросить! Писал ты кому-нибудь в школе стихи?

— Свой первый стих, дед Федь, я сразу после школы написал. Мы тогда в станице у моря на практике были.

— Ну вот и прочти его! — не унимался старик, показывая глазами на Женю: не видишь, мол, что ли — скучно ей одной среди мужиков. Та уже оторвалась от телевизора, с интересом глядя на них — стихи Женька обожала, даже сама пыталась сочинять.

— Пожалуйста! — пожал плечами Гек.

Ну улыбнись мне, госпожа удача!Ну повернись, Фортуны колесо!Я не жалею, не зову, не плачу,Но каждой ночью входишь ты в мой сон.

Девчонка в белом — с бала выпускного,В глаза-колодцы душу утопив,Зачем тревожишь призраки былого?К чему листаешь памяти архив?

Ну как найти тебя в дороге длинной?Ночами выхожу на край станицы...Ты улетела песней журавлиной,Оставив мне в руке перо синицы.

Ни адреса, ни слова, ни ответа.От той черты у краешка причалаУшел кораблик песней недопетой,Судьба нас по России разбросала.

Бродяга-ветер, ты повсюду рыщешь,Ну, укажи мне точечку на карте!Всего три слова: — Любишь, значит, сыщешь!Прислала мне девчонка в белом платье.

... Туманом плыли вечера с тобою,Стал забываться краешек причала.Как вдруг ты в сны вошла своей любовью,И в сердце мне тихонько постучала.

Ну подмигни мне, сказочное счастье!Катись в любовь. Фортуны колесо!Найдите мне девчонку в белом платье,Но — я прошу вас — чтобы это был не сон!

Телевизор давно был выключен — Женя внимала красивым словам.

—Да, мне бы так научиться писать, — с легкой завистью сказала она.

— Научишься! — заверил ее Гек. — Ты уже отличные стихи пишешь. Дед! — неожиданно обернулся он к деду Федору — тот чуть не поперхнулся второй порцией своего любимого напитка. — Рассказал бы что-нибудь, а?

Дед Федя только этого и ждал — после второго стакана он любил рассказывать.

— Ну, слухайте! — он затянулся «Пьером Карденом» — на меньшее после женитьбы на Эльзе-миллионерше его теперь нельзя было уговорить — и начал: — Было енто аккурат в разгар лечебной сутолоки, кады одни кинулись вылечивать свои болячки наговорами, колдовством, зачарованной водой, гипнозом и прочей хреновиной, а другие, наоборот, к телевизорам — лечить свои енти самые болячки. И чего тольки люди не понаходили враз у себя — ума не приложишь. Кума, к примеру, моя, — усю жизню на хверме чувалы с комбикормом протаскала, чуть не по пять пудов кажный, а оказалось — с грыжей работала! Как она ей не мешала — до сих пор в толк не возьму! Дак мы с Василем, кумом моим, и порешили — ежели Чумаки там и Кашпировские могут лечить с телевизора, то неужли мы с им напрямую не избавим от хворобы с десяток наших станичан?! Как, зна-ца, решили, так и сделали!

По-первах, для ради рекламы, похмелили несколько наших мужиков бальзамом из красивой бутылки, которую у меня в чулане нашли — племяш прошлый год из городу привозил в ей какое-то пойло — с ног сшибаеть, что трактор без прицепу! — ром называется. Бальзам утворили сами: на бутылку первака — две ложки горчицы, ложку молотого перцу и пакетик ванилину. А Василь для ентой же рекламы вылечил суседку — бабку Степаниду от проносу: набрал дубовой коры на пилораме, потолок, вскипятил и дал выпить — за два часа как рукой сняло.

Слухи по станице ползуть быстро — на другое утро у нашей калитки толпилось десяток мужиков с помятыми рожами и три молодицы. А у нас уже и табличка готова была — мы с Васькой весь вечер малевали: плата по таксе, а такса — бутылка. С самогоном, само собой. Мужики, рассудив, наверно, шо бутылкой любой дурак и сам подлечится, отвалили. Остался один — местный зубной техник, на которого, кстати, у Васьки зуб имелся — он ему коронки такие поставил, шо нижняя челюсть с верхней на полтора сантиметра не сходились. Пустили его первого. Лабораторию мы оборудовали в нашем зимнике — один хрен до осени пустует. Выгребли солому, повесили пару простыней, поставили старое кресло да протерли окно — чем не кабинет? Входит тот техник, жалуется: в голове, дескать, шумит по вечерам и круги цветные перед гляделками. Ну, по гипнозу Васька — ен здорово умел выклянчивать у невестки и тещи сто грамм на опохмелку. Встал он перед техником, руки вытянул — чуть не в морду ему тычет и давай того уговаривать —счас я, мол, до тридцати досчитаю — и ты заснешь, а проснесси — все будет о'кей. Ну и начал считать, а тот техник — бугай здоровый, чтоб его загипнотизировать — и двумя Кашпировскими не обойдесси. Гляжу — кум уже до двадцати пяти дошел, а тот боров и зенки прикрывать не желаить! Надо было спасать престиж хвирмы: достал я из пристройки деревянную киянку, подкрался ззаду и ахнул ту интелипупию по башке. Загипнотизировался, как миленький! Васька кричит на меня — шо ж ты, гад, пациентов гробишь! А я ему в ответ — пошли лучче к нему домой, глянем, можеть, где-то шо-то капает, а он человек нервный... Пошли, и вправду — краник газовый пропускает. Замазали быстренько мылом, закрутили и назад. Клиент очухаться уже успел: иде я, спрашивает, И что со мной? Ну, мы ево быстренько домой оттарабанили, пообещав — не будет больше шумов в голове.

Через два дня он нам литру чистейшего спирту приволок — все, говорит, прошло. Шо-то помогло — то ли киянка, то ли мыло. Молодицы в тот день, услышав вопль техника, — кады я его киянкой благословил — посмывались было от греха, но на следующий день одна все ж насмелилась — пришла. Детей, грит, с мужем у ей нету уже шестой год; безвыходное, грит, положение. Ну, нам-то с Васькой известно, шо таких положений не бывает — племяш у меня и на ентот год гостил — через неделю уезжать собирался... Короче, в следующем месяце молодичка проверилась в районе — мальчика определили. Приходили с мужем — благодарили. А у ей один вопрос: куды-то ваш ассистент запропастился?

Дальше дело пошло как по маслу — валом народ повалил. Пришлось нам с кумом книжки разные на рынке прикупить: народную медицину, лечение травами, ну и всякие такие...

— А бросили почему это дело, дед? — на полном серьезе спросил Гек.

— Моя Фрося и Васькина Анюта прикрыли енту лавочку — такса-то за визит у нас прежняя была — жидкая! Уже от алкоголизму нас лечить собрались. Ну, а какой же уважающий себя экстрасенс позволит, штобы лечили ево? Пришлось бросить.

Поговорили еще о том, о сем, и Женя вновь включила телевизор. А Гек пошел звонить Козырю к Змею — договориться о поездке на Северский Донец. Вернулся недоумевая.