Горькая полынь. История одной картины - Сергей Гомонов

— Утром я уплываю на ней, а тот, о ком я тебе говорю, отправится следом на пескарезе. Меня не будет здесь до дня Всех Святых, а ты поглядывай, когда вернется он и куда потом направится.

Биажио завел его за угол здания портового склада с видом на Старую крепость, высившуюся в бухте. По каменным ступенькам к молу спускался мужчина в коротком, наброшенном на плечо плаще.

— Это он.

Фабио кивнул.

Ассанта Антинори повторяла расклад уже в третий раз, и в третий раз он вызывал у нее тревогу: в сочетании с Императором жезлов и Сивиллой мечей — некими людьми из близкого окружения Эртемизы Ломи, на которую она втайне гадала, — все время выпадали то паж на фоне птиц в облаках, то рыцарь, то восьмерка, но неизменно каждая — масти мечей. Любая трактовка упиралась в смерть двоих важных для подруги людей (маркиза Антинори, претендуя на роль дорогих для Мизы персон, надеялась, что карты предрекают этот исход все же не ей). Плохим было и совпадение Иерофанта с десяткой, символизирующее ритуальное убийство. Но особенно не нравилась Ассанте партия рыцаря и королевы, крайне опасная для здоровья, а то и жизни любой молодой женщины.

Их с Раймондо сын, пятилетний Улдерико, уже второй день не отходил от пруда с экзотическими пестрыми рыбами. Слуга маркиза, японец, подал хозяевам идею соорудить в саду возле дома водоем наподобие тех, что являлись привычным украшением дворов у него на родине. Лабиринт не слишком глубоких каналов вился по лужайкам, ныряя под маленькие декоративные мостики, огибая кочки, усаженные камышом и сверкая бликами солнца, соединял два бассейна в разных концах парка — тенистой рощице у самого здания и на отдаленной солнечной полянке.

— Как же это красиво, маменька!

И кто бы мог подумать, что мальчика так умилит беготня за стайками причудливых водных созданий!

— Ну будет вам, мой юный друг! — откликнулась Ассанта, отрываясь от Таро. — Вас уже заждался учитель. Пожалуй, пора привести себя в порядок и отправиться в классную комнату, вы согласны со мной, Улдерико?

— Да, маменька! Можно еще минутку? Всего одну!

— Хорошо, но не более. Иначе я буду вынуждена позвать гувернера! Хотите вы этого, или вы уже взрослый молодой человек?

— Нет, нет, маменька, через минуту я буду уже на уроке! Обещаю!

Она уже хотела было вернуться к раскладу, как увидела поднимавшуюся к ней на террасу Эртемизу и всплеснула от неожиданности руками:

— Неужели я не сплю? На ловца и зверь бежит! Здравствуй, дорогая, как я рада тебя видеть!

На всякий случай Ассанта, зная непредсказуемость норова художницы, решила не говорить ей, на кого гадала, и сгребла карты в одну общую груду на мраморном столике. В глубине души ей не понравилось такое совпадение: как будто это было лишним доказательством того, что Таро не лжет…

Они обнялись, и Эртемиза присела возле нее на скамейку, позволив маленькой белой собачонке в синем ошейничке обнюхать руку. Учуяв запахи красок и разбавителя, пес недовольно чихнул, тявкнул и снялся с места. Ассанта засмеялась; своим безошибочным и приметливым женским взглядом она тут же уловила новое в повадках подруги — то, на что прежде не было и намека: плавная, довольная каждым движением грация, пришедшая на смену порывистому желанию убегать и прятаться, уверенное достоинство взрослой женщины, а не робость монашки, готовой к выволочке от настоятельницы. Но между тем сейчас в лице Мизы читалась и тревога. Именно тревога, не скорбь, которую можно было бы предполагать в связи с ее траурным нарядом. Впрочем, подумала маркиза, траур по Пьерантонио она носит формально, даже не скрывая облегчения, за что Ассанта не только не осуждала ее, но и всецело поддерживала. После того, как это ничтожество обращалось с женой, маркизе на ее месте вряд ли удалось бы подавить в себе желание сплясать тарантеллу на его могиле.

— После этой поездки тебя словно подменили, — поигрывая веером, сказала она. — Скажи, тебя там поили чем-то особенным? В следующий раз, когда буду в Венеции, я непременно закажу себе тот же самый напиток. Право же, сколько раз я там бывала — всегда возвращалась оттуда собой…

Не вдумываясь в ее болтовню и аккуратно подбирая слова, Эртемиза поинтересовалась, не может ли та знать, где сейчас обретается идальго Хавьер Вальдес. Ах, так вот он — секрет волшебного зелья! Ассанта торжествовала. Чтобы не испортить триумф и не вспугнуть гордячку, маркиза ответила, мол, да, она знает, где Вальдес, поскольку накануне он был по служебной надобности отозван в Мадрид.

— Он приезжал попрощаться перед отбытием в Ливорно и уже ночью должен был отплыть в Испанию.

Эртемиза с досадой встряхнула головой в изящной легкой шляпке:

— Жаль. Это именно тогда, когда он нужен…

— О!

Значит, слухи не врут, и они в самом деле встретились с ним по дороге из Венеции, а судя по светящемуся виду подруги, Хавьеру наконец-то повезло доказать ей свою преданность на деле. И ведь эта упрямица могла стать счастливой гораздо, гораздо раньше, если бы не цеплялась так усердно за общественные условности, касающиеся вопросов брака и верности супругу, каким бы негодяем он при этом ни был. Вот только чем объяснить хмурый вид Вальдеса в последнее время? Похоже, у Эртемизы открылись новые способности, и на сей раз это дар сердцеедки. Ну что ж, некоторые мужчины даже любят позволять женщине поиграть с собой, и кабальеро не без удовольствия полакомится из рук своей возлюбленной даже столь острым деликатесом.

— Когда он вернется? — будто бы и не услышав восклицания Ассанты, спросила художница.

— Он обмолвился, что, скорее всего, его не будет здесь до конца октября. Послушай, милочка, ты меня интригуешь. Давай же, поделись со мной, меня снедает любопытство…

Эртемиза не поняла или сделала вид, будто не поняла:

— Чем поделиться?

— Что ты, в самом деле? — рассмеялась маркиза, подавая руку для поцелуя проходящему мимо них сыну. Мальчик церемонно поклонился гостье и припустил к дому. — Расскажи же, каков он, — Ассанта поиграла бровями, — в постели?

Эртемиза пробурчала себе под нос что-то нечленораздельное — дескать, об этом не худо было бы спросить служанку.

— Что? — прыснула маркиза Антинори. — Служанку?! Какой, однако же, прыткий кабальеро! И служанку, и хозяйку…

На лице Мизы отобразилась мученическая гримаска, и она совсем не весело посмотрела на подругу:

— Мне не смешно. Я не могу понять, чего он добивается. С Аброй все просто — она недалекая деревенская женщина, и обвести ее вокруг пальца не составляет ни малейшего труда. Но чего добивается синьор Вальдес, пытаясь опорочить ее в моих глазах после того, как… Ах, да полно! Теперь я вряд ли что-то узнаю до ноября…

— А что говорит твоя служанка? Она устыдилась за свой поступок?

Эртемиза покачала головой и развела руками.

— На твоем месте, дорогая, я взялась бы в первую очередь за нее. Негоже, когда слуги ведут себя подобным образом. Разве ты не слышала тех историй о поджогах в богатых домах Тосканы? А ведь это все из-за неосмотрительности: набирают непроверенных людей, а потом удивляются, что их поместья грабят и жгут.

В карих глазах художницы запрыгали искры смеха:

— Что-то я с трудом представляю себе Абру или Хавьера в роли поджигателей.

Ассанта звонко расхохоталась и подхватила:

— А что, это была бы пикантная комедия! Нужно намекнуть сюжет кому-нибудь из наших драматургов. Но если говорить, не шутя, то лучше тебе все узнать у самой служанки. В моих глазах это большая дерзость — перебегать дорогу хозяйке, тем более в таких вещах.

— О чем ты, Ассанта?! Я не давала никаких поводов синьору Вальдесу рассчитывать на взаимность. Его сердечные дела меня нисколько не трогают, разве я не говорила тебе, что для меня он совершенно чужой человек? Если бы не письмо с намеком на Абру, я не вспомнила бы о нем и теперь. Абра мне не чужая.

— Что это за письмо?

Эртемиза вытащила из бархатной поясной сумочки помятый конверт и протянула ей. Ассанта пробежала взглядом скудные строчки послания и тоже ничего не поняла.

— Разве это его почерк?

— О, да! Поверь мне, я хорошо запоминаю начертательную манеру элементов. Тут определенно хотели ее изменить. Обычно этого достигают, меняя руку, но ты же знаешь, что левая у него покалечена и не удержала бы такой тонкий предмет, как перо. Поэтому он обошелся правой, но полностью исказить почерк ему не удалось.

— Если бы он так уж хотел остаться неузнанным, то велел бы это сделать какому-нибудь писарю.

— Как мне кажется, в большей мере ему хотелось выставить в дурном свете мою служанку. Да и втягивать в это посторонних, наверное, не входило в его намерения.

Ассанта задумалась:

— Да… странно… Более того — совсем не похоже на этого благородного дворянина, каким он мне всегда представлялся…