Большие Надежды (СИ) - Оськина Варвара

– Хант…

– Так давай вспомним вместе, – перебил Артур, не желая слушать очередное словоблудие. – Юджин Вард. Я могу убить тебя здесь и прямо сейчас. Молча. Мне даже не потребуется это кому-нибудь объяснять, потому что ты никто и ничто. Вещь! А вещи не задают вопросов, не спорят и не имеют своего мнения. Ты меня понял?Брат.

Судорожный ответный кивок вынудил иглу прочертить тонкую розовую линию на бледной шее Варда. Хант бросил на него последний презрительный взгляд и отступил. Брезгливо одёрнув манжет кителя, он развернулся и направился было к лифтам, но в этот момент Юджин неожиданно подал голос. И, видит Господь, Артур лишь чудом не свернул ему шею после первого же слова!

– Ты должен был убить её! – проорал на весь коридор Вард, и Хант остановился. – Убить, понимаешь? А не обмениваться телесными жидкостями!

– Я предупредил тебя. Не провоцируй, – спокойно произнёс Артур. Но Юджин не слушал.

– Да к чёрту! Плевать! Ты хоть понимаешь, что натворил?! Это… Это… Скажи мне, что свернул ей шею! Поклянись мне, что если я сейчас зайду в Оранжерею, то найду эту мерзость под каким-нибудь деревом в качестве удобрения или захлебнувшейся в дурацком фонтане. Докажи, что её башка валяется где-то в кустах! Потому что, если это не так… Если она жива!.. То…

Вард на мгновение прервался, резко выдохнул, прежде чем покачал головой и едва слышно закончил:

– Если она жива, Хант, то это предательство. Ты предатель. И я обязан вернуться туда прямо сейчас, чтобы закончить дело. Мэй должна умере…

Юджин резко осёкся и в последний момент отшатнулся, когда рядом с ним, лишь в миллиметре от глаза просвистела и глухо вонзилась в тёмное дерево короткая игла. Она вошла так глубоко, что от удара металлический корпус дозатора треснул, и на пол быстро закапала чуть голубоватая жидкость. Повисла ошеломлённая тишина, и в этом почти трескучем молчании Артур холодно приказал:

– Пошёл прочь отсюда.

– Что ты творишь? – прошептал Юджин.

– ЖИВО!

– Хант, ты рехнулся…

– Я сказал, встал передо мной и пошёл отсюда вон! – проорал Артур, и только тогда Вард медленно сдвинулся с места. И когда они поравнялись, а их взгляды встретились, Хант медленно договорил: – В этот раз я промахнулся нарочно. Но если ты ещё раз откроешь свой рот, я воткну «Милосердие» прямиком в твою глотку. Ты меня понял?

Повисло молчание, которое длилось удивительно долго. А потом Вард всё же пошевелился.

– Канцлеру тоже предложишь заткнуться? – ядовито прошипел он, но послушно двинулся в сторону лифта.

– Это моё дело, за которое я буду отвечать лично, если потребуется.

– Он знает. Он видел её!

Хант стиснул зубы и толкнул Варда в открывшиеся двери кабины.

– Прекрасно, – процедил он, повернулся и бросил последний взгляд на закрытые двери Оранжереи.

«Он видел её!»

Что же… Артур прислушался к себе, и вдруг мысленно ухмыльнулся. Любопытно, сомнений по-прежнему не было. Наоборот, вместо это Хант вдруг будто бы наяву снова увидел фигуру в тёмном тяжёлом платье, что медленно исчезала в окружении зелени. Она таяла, растворяясь средь листьев, деревьев и больших глупых цветов. И всё так же завороженно Артур следил, как тонкие и призрачно-белые руки касались раскрытых пышных бутонов и осторожно перебирали хрупкие лепестки, пока те медленно осыпались в ладони. Это зрелище было почти гипнотическим, настолько сакральным, что Хант ощутил, как всегда спокойное сердце вдруг пропустило удар. Оно замолчало, будто боялось разбить царившую сказку, а потом заколотилось так чётко и сильно, что стало трудно дышать. Видит Бог, Артуру никогда не было дела до красоты, но сегодня что-то вдруг изменилось, и виновата в этом та самая Флор.

Так что, если этооно… Есливсёправда… Если всё окажетсятак…

Двери лифта с лязгом закрылись, и Артур с усмешкой подумал, что у его Смерти будет взгляд цвета синего летнего неба.

Канцлерская ложа располагалась по центру самого нижнего яруса и являлась главным достоянием Зала Приёмов. Высотой в два пролёта, украшенная лепниной и позолотой, она ярко светилась на фоне грубых бетонных стен. Обычно, в дни торжеств, если его присутствие не требовалось Канцлеру, Хант любил стоять за большой тяжёлой портьерой, что ниспадала алой волной. Она скрывала его от взглядов любопытной толпы, позволяя незаметно следить за людьми в зале и за происходившим в ложах вокруг.

Артур искренне ненавидел подобные сборища. Они вынуждали инстинкты звенеть от напряжения, а натренированное годами чутьё – выхватывать крамольные разговоры даже из гула вроде бы одинаковых голосов. Хант был воином, а не придворным шутом. Убийцей, шпионом, преследователем… Чёрт! Да кем угодно, но только не пресмыкающимся перед вереницей Советников, их спутников и прочей напыщенной швали. Артур их презирал, и те отвечали взаимностью.

А потому, стоило ему войти в наполненную разговорами ложу, как стало тихо. Хант успел оценить, с какой скоростью отворачивались от него лица, пока он медленно шёл по рядам, а потом перед глазами показалась спина Великого Канцлера, и все звуки разом затихли.

Алекс Росс сидел чуть развалившись в резном позолоченном кресле и медленно отщипывал большие сочные ягоды с покрытой листьями ветви. Он задумчиво перекатывал их между костлявыми пальцами, прежде чем отправить в рот и потянуться за следующей. Это было похоже на медитацию. Равномерные движения, спокойное дыхание… Взгляд его серых глаз не отрывался от зала, а воцарившаяся в ложе неестественная тишина будто бы вовсе не беспокоила главу Города. И только Артур, который замер у него за спиной знал, что это не так.

Канцлер был в бешенстве. Это можно было понять по тому, как двигалась его рука от ветви ко рту, а затем возвращалась обратно, – идеально выверенная эргономичная траектория, словно телом управлял не человеческий мозг, а машина. И Артур знал, что захоти Канцлер убить его прямо сейчас, то сделал бы это столь же безжалостно отточенным жестом. Прямо в эту секунду. Не поворачивая головы. Так быстро, что даже Хант со всей своей выучкой и чутьём вряд ли заметил бы это движение. Всё-таки Алекс Росс был лучшим карателем за всю историю Города, и ни возраст, ни статус не могли этого изменить.

Но время шло, и раз за разом изуродованная рука Канцлера всё так же механически опускалась, отрывала покрытую лёгким пушком спелую ягоду, а потом медленно поднималась. Ничего больше. Ни вздоха, ни слова, ни звука.

Артур едва заметно дёрнул щекой, а потом сцепил за спиной руки. И это движение словно разорвало пелену оцепенения, которое опутало ложу, едва он вошёл: послышались шепотки, где-то хлопнула дверь. Однако всё немедленно стихло, когда рука с зажатой в ней ягодой вдруг замерла на половине пути, словно раздумывая, а потом ловким движением пальцев перекатила спелый плод в ложбинку ладони. Следом над ним сомкнулись по-прежнему сильные пальцы, заключив в плотный капкан.

– Печально, – раздался вздох, а затем вновь тишина.

Канцлер по-прежнему не отрывал взгляд от зала, и Артур невольно посмотрел в ту же сторону, но тут же одёрнул себя и вновь сосредоточился на наставнике. Отвлекаться было опасно. Такого Алекс Росс никогда и никому не прощал.

– Господин Канцлер, – тем временем прошептал кто-то из Советников. Эти лизоблюды прятались в полумраке ложи, точно пугливые насекомые, и боялись показаться на свет. – Время подходит, Суприм ждёт вашего…

Голос оборвался, едва заметив, как дрогнул мизинец на сжимавшей ягоду кисти, и Советник уполз обратно во тьму. Артур его не видел, но почувствовал движение каждой клеточкой кожи, как и дыхание, которое вырвалось из груди Канцлера прежде, чем он лениво заговорил.

– Как хрупка и бесполезна человеческая жизнь. Как бессмысленна. Как ничтожна. Ты согласен со мной, Артур?

– Да.

Голос звучал ровно и холодно, что вызвало у Канцлера лёгкую усмешку.

– Конечно согласен. Ты же сам знаешь, как легко её можно отнять, – протянул он. Повисло тяжёлое молчание, прежде чем с лёгкой издёвкой Алекс Росс продолжил: – И всё же мы за неё боремся. Не бросаем на самотёк, а сражаемся за каждый день. Вот, например, строим дом, а потом, разумеется, мастерим к нему забор, который трусливо запираем на все замки. Но проходит время, мы привыкаем, забываем обо всех страхах и, окрылённые мнимой безопасностью, смелеем настолько, что начинаем верить в иллюзию собственной силы. А где сила, там действие. Где действие, там будет ответ. Где будет ответ, там неизбежны последствия…