Признание - Джон Гришэм

Один из журналистов изучил роль Уголовного апелляционного суда Техаса в деле, и было ясно, что его сотрудникам не удастся отсидеться в тени. Председатель суда Милтон Прадлоу отказывался от комментариев, как и остальные восемь судей. Секретарь суда мистер Эмерсон Пью тоже не желал встречаться с журналистами. Однако у адвоката «Группы защиты» Сайсли Эвис, которую в день казни не пустили в здание суда в 17.07, было чем поделиться с прессой. Всплывали все новые подробности, которым предстояло попасть в газеты. Другой журналист осаждал губернатора и его сотрудников, но те избегали любого общения с прессой.

Реакция разных газет штата на случившееся была неодинаковой. Издания, отличавшиеся умеренными взглядами, особенно в Остине и Сан-Антонио, призывали к немедленной отмене смертной казни. В Далласе настаивали на введении моратория. Газеты откровенно правого толка в редакционных статьях старались обойти острые углы, но не могли не поместить подробного отчета о событиях в Слоуне.

В воскресенье все утренние телевизионные шоу уделили внимание разразившемуся скандалу, хотя главной темой оставалась предстоящая президентская гонка. Через сутки после пресс-конференции Робби Флэка дело Донти Драмма стало самым обсуждаемым вопросом на кабельных каналах. Только одна побочная сюжетная линия казалась достаточно важной, чтобы получить отдельное название. Каждые полчаса передачи прерывались заставкой «Охота на Тревиса Бойетта». Интернет захлебывался от негодования по поводу случившегося, и тема Донти Драмма безоговорочно лидировала в блогах. В сетевых дневниках противники смертной казни не стеснялись в выражениях и не скрывали ярости.

При всей трагичности случившееся стало настоящим подарком левым. По вполне понятным причинам сторонники правых взглядов старались отмалчиваться. Приверженцы смертной казни вовсе не собирались изменять своим убеждениям, во всяком случае, вот так, сразу, но чувствовали, что сейчас разумнее промолчать. Праворадикальные кабельные каналы и радиостанции предпочитали вообще не затрагивать этой темы в передачах.

Очередное воскресенье, как и любое другое, было в Слоуне днем посещения храмов. К восьми утра в Вефильской африканской методистской церкви собралось гораздо больше прихожан, чем обычно. День начинался с занятий воскресной школы, за которыми следовал молитвенный завтрак мужчин, потом репетиция хора, уроки Библии, а после небольшого перерыва на кофе и булочки проходила и сама служба, обычно длившаяся намного дольше предписанного. Прихожане надеялись увидеть кого-нибудь из Драммов, желательно Роберту, чтобы поддержать и выразить соболезнование. Но Драммы, нуждавшиеся в отдыхе, остались дома. Кто-то пришел просто пообщаться, узнать новости, получить поддержку.

Церковь была переполнена, когда преподобный Джонни Канти взошел на кафедру и тепло всех приветствовал. Естественно, в проповеди он не мог обойти молчанием вопрос о Донти Драмме. Ему бы не составило труда наполнить сердца прихожан гневом и жаждой возмездия, но он не собирался этого делать. Преподобный Канти говорил о Роберте, о том, с каким мужеством она переносила горечь утраты, какие испытывала муки, видя смерть сына, вспоминал о ее внутренней силе и огромной любви к детям. Он говорил о желании мести, присущем человеку, и о том, как Иисус подставил для удара другую щеку. Он молился о терпении и терпимости, о христианской мудрости, помогающей человеку достойно перенести тяжесть утраты. Он говорил о Мартине Лютере Кинге и о том, как тому удалось добиться перемен, не прибегая к насилию. Человеку свойственно отвечать ударом на удар, но за вторым ударом следует третий, а за третьим — четвертый. Джонни Канти поблагодарил паству за отказ от насилия.

Как ни удивительно, но ночь в Слоуне прошла очень спокойно. Канти напомнил прихожанам, что теперь имя Донти Драмма известно всей стране и что он превратился в символ, требующий перемен.

— Давайте не допустим, чтобы его запятнали кровь и насилие.

После проповеди прихожане разошлись по домам, чтобы заняться обычными делами.

В миле от этого места прихожане Первой баптистской церкви тоже собирались для богослужения. Покрытые копотью стены все еще были обнесены желтой лентой, огораживавшей место преступления, расследование которого продолжалось. На парковке возвели огромную белую палатку, в ней расставили ряды складных стульев и накрыли столы. Прихожане явились в обычной одежде, но настроение у всех было приподнятым. После короткого завтрака спели несколько гимнов, слова и мелодии которых знали наизусть. Старший диакон рассказал о пожаре и, главное, о необходимости построить новую церковь. У них была страховка и вера, и во славу Господа новый прекрасный храм предстояло возродить из пепла, даже если для этого придется брать кредит.

Ривы на службе не было. Она не выходила из дома, и, если честно, никто по ней не скучал. Друзья разделяли боль, которую она испытала, когда нашли тело ее дочери, но все девять лет она беспрестанно напоминала им о своих страданиях, не в силах говорить ни о чем другом. Друзья Ривы прекрасно помнили траурные мероприятия, которые устраивались на берегу Ред-Ривер, длительные поминальные церемонии, бесконечные тирады несчастной матери в прессе и ее добровольное превращение в мученицу с целью отомстить этому «монстру» Донти Драмму. А теперь, когда выяснилось, что лишили жизни невиновного человека, трудно было забыть, с каким торжеством Рива наблюдала за казнью и мало кто испытывал желание с ней общаться. По счастью, и сама Рива не хотела никого видеть.

У брата Ронни на душе было очень тяжело. Он видел, как горела церковь, но в этом не было его вины. Он наблюдал, как умирает Донти, и тогда его переполняло чувство удовлетворения. Теперь он понимал, что ошибался, и считал себя согрешившим. Для баптистов вообще характерно видеть грех в самых неожиданных ситуациях, и брат Ронни нуждался в прощении. Он откровенно поделился переживаниями с паствой и, признавшись в неправоте, просил за него помолиться. Он искренне раскаивался.

Приготовления к похоронам Николь пока не завершились. Брат Ронни рассказал, что беседовал с Ривой по телефону, поскольку та отказалась от личной встречи, а информацию о похоронах обещал поместить на сайте церкви, как только семья Ярбер ее предоставит. Тело Николь по-прежнему находилось в Миссури, и власти не называли срока, когда отдадут его.

За палаткой велось наблюдение. Больше двух десятков журналистов, вооруженных камерами, собралось через дорогу, поскольку там земля не принадлежала церкви. Если бы не присутствие нескольких раздраженных полицейских, газетчики точно просочились бы в палатку и записали каждое слово, произнесенное на службе.

Никогда раньше Слоун не был так разделен, как в это воскресное утро. По улицам беспрестанно разъезжали съемочные группы, и их количество постоянно увеличивалось, начиная с четверга. Жители чувствовали себя как в осажденном городе. Прохожие охотно давали интервью, а городские власти на все вопросы коротко отвечали, что у них нет комментариев. В суде хранили полное молчание. Отдельные улицы полиция взяла под особый контроль. Стражи порядка жестко пресекали все попытки репортеров подобраться поближе к дому Драммов. К траурному залу, где находилось тело Донти, журналистов близко не подпускали. Дом Ривы охраняли родственники и друзья, но полицейские все время находились неподалеку, готовые в любую минуту вмешаться и прогнать слишком назойливых репортеров. Робби Флэк мог сам о себе позаботиться, что с успехом и демонстрировал, но все равно каждый час мимо его дома и офиса проезжала патрульная машина. В это воскресное утро набожные христиане имели возможность посетить службы в Вефильской африканской методистской церкви и Первой баптистской церкви, не опасаясь, что им помешают. Об этом позаботился городской департамент полиции.

В лютеранской церкви Святого Марка преподобный Кит Шредер взошел на кафедру и ошеломил прихожан интригующим началом проповеди:

— В прошлый четверг штат Техас казнил невиновного человека. Не сомневаюсь, что вы об этом слышали, поскольку вся страна говорит только об этом. Многие из вас в курсе этого судебного дела, но одного вы точно не знаете. Дело в том, что настоящий убийца присутствовал на нашей службе в прошлое воскресенье и сидел здесь вместе с вами. Его имя Тревис Бойетт, он — преступник, которого не раз судили, а несколько недель назад условно-досрочно освободили из тюрьмы в Лансинге и поместили в «Дом на полпути» на Семнадцатой улице в Топеке.

Казалось, все двести человек, присутствовавшие в церкви, перестали дышать. У тех, кто собирался подремать, сон как рукой сняло. Пастор, видя обращенные на него недоуменные взгляды, продолжил:

— Нет, я не шучу. И хотя мне хотелось бы думать, что мистера Бойетта привлекла в нашу маленькую церковь проникновенность звучащих здесь проповедей, причина крылась в другом. В его душе не было мира. И он явился ко мне в понедельник рано утром, чтобы поговорить об этом. А потом он отправился в Техас и попытался предотвратить казнь Донти Драмма. Когда это не удалось, он скрылся.