Тридцать девять и девять (СИ) - Джим Вестван

— У тебя все в порядке, Лена? — внимательно изучал Данил ее непривычно ссутулившуюся фигурку. — У вас с Мишей проблемы какие-то?

— С Мишей? — вдруг подняла она к нему лицо, и Данил понял, почему она отворачивалась. Она была явно заплаканной, с красными опухшими глазами, и все еще шмыгала носом. — Какие с Мишей могут быть проблемы, Данил? Не обращай внимания, это так… — провела она по щеке тыльной стороной ладони. — Чисто бабское. Бывает.

Ленка попыталась ему улыбнуться, и Давыдов решил оставить ее в покое. Действительно бывает, наверное. Случаются же у них перепады настроения в определенный период…

***

Едва дождавшись, когда за Давыдовым закроется дверь, Ленка отбросила дурацкую швабру и, уйдя на кухню, достала из ящика сигареты. Зачем Данил только пришел, зачем спросил про Мишу… Она ведь уже успокоилась и рыдать себе больше не позволит! Отвернувшись к приоткрытому окну, она глубоко затягивалась, подавляя снова подступающие к горлу слезы.

Она просто все это прекратит. Она же сама загнала себя в зависимость, сама создала для себя проблему, которая занимает теперь все ее мысли и отнимает душевные силы, хотя вначале ей казалось: это ни к чему не обязывающее приключение. Она заставляла себя так думать. Она оправдывалась перед собой тем, что просто получает в других отношениях то, чего не хватает ей с мужем, и прекратит их в любой момент… Ложь — с самого начала, с того самого дня, когда новый заведующий в их родилке появился. И с первой минуты, прямо с момента знакомства никаких шансов избежать этой порочной связи для Ленки не оставил.

Они оказались в родзале вместе в первое же утро, в ту сумасшедшую смену, когда он выставил из операционной двух наиболее опытных акушерок, в абсолютно хамской манере посоветовав им отправиться хотя бы на курсы ветеринаров, и практически сам, с одними молоденькими ассистентками, справился едва ли не с десятком родов, далеко не все из которых были простыми. Лена не могла отделаться от ощущения, что участвует в магическом действе, когда принимала одного за другим только что рожденных здоровых малышей из его удивительных рук, и было похоже, что все присутствующие медсестры чувствуют нечто подобное, звука не произнося в ответ на его спокойные приказы.

Она сказала себе, что просто хочет выразить свое восхищение, когда после этой тяжелейшей смены направилась в его кабинет. А если получится, и у него остались силы на разговоры — то познакомиться поближе, помочь разобраться со сложившимися здесь традициями, чтобы избежать ненужных конфликтов.

Силы у него остались. И традиции у них теперь совсем другие. Когда Ленка вошла, постучав, он, совершенно не скрываясь, лил коньяк в граненый стакан, стоя от своего стола на расстоянии и держа бутылку в вытянутой руке. И столько власти и небрежности было в этом уверенном жесте… Он кивком пригласил ее присоединиться, указал на дверь своим невероятно выразительным темным взглядом, она, словно завороженная, задвинула шпингалет, и, в общем-то, все стало ясно.

Разговоров в тот день не случилось. Он стукнул стаканом по ее рюмке, выпил свою дозу двумя большими глотками, по-хозяйски взял ее за затылок… и Ленка не вспомнит даже, что конкретно он с ней вытворял, и как она оказывалась во всех тех непристойных положениях. Одно она может сказать точно: ни с Мишей, ни с кем-либо другим она такого не испытывала никогда. Такого откровенного желания и такого животного наслаждения, хотя даже раздеваться практически не пришлось.

Она не знала, как ей появиться дома в тот день, и, сидя на скамейке во дворе, не решалась приблизиться к своему подъезду. Ленке казалось, все открыто написано на ее лице, на ее теле и одежде.

Но пришел Давыдов, сел рядом и, ни в чем не обвиняя, просто поинтересовался самочувствием. Она смотрела в его наивные знакомые глаза и поражалась, как могла считать его нахальным, не по годам самоуверенным и не в меру распущенным. Как могла она думать, что Арсен Магрипов, уехавший тогда с женой на такси, бестактный и несдержанный дикарь, а ее Миша — чрезмерно легкомысленный и временами безответственный?

С тех самых пор они все кажутся ей такими добрыми, такими родными, простыми и понятными. Да они же на самом деле совершенные дети! Чистые, честные дети, которые остались там, в ее прежней жизни, куда она никогда больше не сможет вернуться. Даже если прекратит всё немедленно и больше никогда, ни разу не зайдет в соседнее отделение, ни о чем его не спросит и перестанет постоянно мучиться мыслями о его безразличии — она уже предательница. И все время, пока находится дома, она просто лицемерно делает вид, что интересуется делами Миши, ведет хозяйство и думает о ребенке, постоянно отправляя сына к своим родителям.

Как же увлеклась она в первое время, часами выстаивая перед зеркалом, собираясь на смену, и словно в какой-то горячке проводя рабочие часы, когда использовала любую возможность оказаться с ним рядом, послушать его меткие шутки, ощутить власть его рук… А потом приготовить ему кофе, а потом — шаг за шагом — начать все больше интересоваться его неустроенной жизнью, не замечая, как навязывает свое в ней участие без малейших на то намеков с его стороны, без единого вопроса о ее делах и об отношениях с мужем, например. А потом прозреть. В то памятное утро, примчавшись в больницу раньше, не в силах дождаться начала смены.

Он был таким же, как всегда. Спокойным и снисходительным. И, казалось, обрадовался ее появлению, расплываясь в насмешливой улыбке.

Подойдя, он привычно запустил руку в ее волосы, и все было так же ясно, так же для нее остро, как каждый с ним раз. Она так же не замечала его привычных действий, когда он открывал знакомую упаковку. И лишь оказавшись на столе лицом вниз, свесив голову с его края, Ленка уперлась взглядом в мусорную корзину, как раз под столом стоящую.

Утренняя уборка в отделении окончилась два часа назад, и мусора в корзине не было. Кроме выброшенной только что упаковки от презерватива, которая была там уже не первой. И даже не второй. Третьей! Третьей за два последних часа, и спасибо хоть использованные резинки там не валялись.

К тому времени, когда она обрела способность мыслить от пережитого шока, активное физическое действо окончилось, снятый презерватив культурно отправлен в специальный пакетик в ящике его стола, и ее возмущенный вид прекрасно им понят.

Но он не