Наследник поручика гвардии - Юрий Шестера

«И действительно, — рассуждал он, — атака лейтенанта Рождественского лишь повредила атакуемый им корабль, но не привела к потоплению, и тот, пусть с небольшим креном, но покинул Сулинский рейд своим ходом. А ведь это был лишь корвет водоизмещением в тысячу тонн. А если атаковать такой миной броненосец водоизмещением от шести до девяти тысяч тонн? — вздохнул лейтенант. — Вот если бы рядом был Петр Михайлович! Ведь не зря же он говорил, что одна голова хорошо, а две — лучше. Да еще какая голова! — Макаров с досады стал мерить шагами каюту. Затем снова сел в кресло. — Но Петра Михайловича рядом нет, и не будет. У него своих забот выше головы. А что-то предпринимать надо!»

Он снова вскочил: «А самодвижущиеся мины Уайтхеда?! Я же точно знаю, что они есть на складах Морского министерства! Ведь эти мины обладают взрывной силой в несколько раз большей, чем применяемые нами. Да к тому же более удобны в обращении»…

К сожалению, Макарову мины Уайтхеда не выдали — под тем предлогом, что на их приобретение затрачены большие средства. «Сберегать мины из-за того, что они дороги, и не расходовать их для той цели, для которой они предназначены — просто глупо!» — возмущался командир «Константина». Он был настойчив и в конце концов сумел получить в севастопольском адмиралтействе несколько таких мин. Однако случаев боевого применения их всё равно еще не имелось, и никто не знал, как же ими надо пользоваться.

— Начнем с нуля, — обратился Макаров к командирам катеров. — И сразу в реальных условиях, поскольку проведение учебных стрельб нам не разрешили, ссылаясь на дороговизну мин.

С энтузиазмом сооружали деревянные пусковые установки и под наклоном устанавливали их на корме двух самых быстроходных катеров — «Чесмы» и «Синопа».

— Действовать будете так, — наставлял Макаров своих офицеров. — Подойдя к цели сажен на пятьдесят, сбрасываете эту мину-торпеду из пусковой установки за борт и тут же резко отворачиваете катер в сторону. Дело в том, что торпеда, упав в воду, погружается сажен на десять, делая так называемый «мешок», затем запускает свою паровую машину и, поднимаясь к поверхности воды на заданную глубину, стремительно идет к цели. А скорость движения у нее — дай бог каждому! — с горящими от возбуждения глазами, восклицал он. — И если вовремя не отвернуть, то она протаранит собственный же катер. Именно поэтому атаковать неприятеля торпедами можно только на рейдах с достаточной глубиной… Но это уже моя забота, господа командиры.

Все горели желанием как можно скорее применить торпеды в деле. Оставалась самая «малость» — выбрать удобный момент для торпедной атаки и получить разрешение начальства.

К сожалению, все складывалось не так-то просто.

Во-первых, как писали английские газеты, турки настолько были напуганы успешными атаками минных катеров в Мачинском рукаве Дуная и у Сулина, что им всюду мерещились неуловимые русские, шныряющие по Черному морю. Именно поэтому броненосная эскадра Гоббарт-паши практически прекратила активные действия, предпочитая «отсиживаться» в своих портах под надежной защитой береговых батарей.

Во-вторых, командование Черноморского флота не верило в возможность успешного применения самоходных мин Уайтхеда, которые к тому же были очень дороги.

Тем не менее Макаров настойчиво добивался разрешения на боевой выход. Он писал вице-адмиралу Аркасу: «Я прошу вас, ваше превосходительство, разрешить мне сделать из Севастополя вылазку на Сулин с минами Уайтхеда. Лунные ночи нам будут очень полезны, чтобы найти броненосцы, когда маяк не зажжен, а подойти на 50 сажен можно почти незаметно в самую лунную ночь. Если для операции будет выбрана хорошая погода в тот день, когда броненосцы стоят на наружном рейде, то есть большое ручательство за успех».

Аркас медлил, разрешение-таки дал, однако радость катерников была преждевременной — турецкие корабли покинули Сулин. Разрешение запоздало.

Офицеры «Константина» впали в уныние.

— Так и будем всю войну вместо боевых действий перевозить то раненых и больных, то всякое военное снаряжение, а то и провиант для войск кавказской армии… — сокрушался энергичный лейтенант Зацаренный.

Через некоторое время Макаров собрал командиров катеров и старшего офицера в своей каюте. Видя его приподнятое настроение, приободрились и офицеры.

— Идем в разведку на юг, к Босфору! — объявил он.

— Наконец-то! — воскликнул Зацаренный. — Может быть статься, и пощиплем перья Гоббарт-паше!

— О таком походе я мечтал еще с начала войны, — продолжил Макаров. — А посему, Андрей Игнатьевич, — обратился он к старшему офицеру, — готовьте «Константина» к выходу в море, а вы, господа командиры, катера к бою!

По решению командования вместе с «Константином» в море вышел и пароход «Эльбрус», командир которого был чином старше.

Макаров не без оснований боялся, что в случае встречи с неприятелем «Эльбрус» станет только помехой — ввиду отсутствия как у его команды, так и у командира боевого опыта минных атак. Поэтому, находясь на полпути к Константинополю (моряки так и продолжали называть бывшую столицу Византии, переименованную турками в Стамбул), Макаров приказал дать флажной сигнал: «Прошу позволения не следовать вместе», на что последовал ответ с «Эльбруса»: «Согласен».

— Теперь у нас, слава богу, руки развязаны, — облегченно вздохнул Макаров, явно довольный ответом командира «Эльбруса».

— Думаю, что не менее вас, Степан Осипович, доволен и командир «Эльбруса». Сомневаюсь, чтобы он чувствовал себя комфортно рядом с уже получившим известность командиром «Константина», — заметил старший офицер.

— Вы чрезвычайно прозорливы, Андрей Игнатьевич! — рассмеялся тот, оставшись тем не менее крайне довольным замечанием своего помощника.

Что поделаешь? Макаров, как и многие другие офицеры, испытывал потребность в признании его заслуг! Пусть и в такой закамуфлированной форме: все катерники были просто людьми с простыми человеческими слабостями.

На рассвете, уже при подходе к Константинополю, впередсмотрящий доложил:

— Вижу два парусных судна прямо по курсу у горизонта!

— Увеличить ход до самого полного! — приказал Макаров вахтенному офицеру, предвкушая удачу. — Поднять пары на «Чесме» и подготовить ее к спуску на воду!

Это оказались парусные шхуны. Макаров со смотровой командой на борту «Чесмы» подошел к одной из них. На ней суетились матросы, спешно выбрасывая что-то за борт. Шкипер говорил кое-как по-английски, и с ним удалось объясниться. Шхуна оказалась загружена пшеницей. На другой находились беженцы из местечка Кюстенже[102], к которому уже подходили войска русской Кавказской армии.