Гарем - Бертрис Смолл

— Да, солнышко мое, и это еще не все. Говорят, что я содержу султана под стражей. Что когда я въезжал в Константинополь, отец посылал янычаров навстречу, чтобы арестовать меня, но янычары его якобы предали. — Он тяжело вздохнул. — Да… Вот увидишь, скоро меня объявят узурпатором.

— Почему?

— Лекари сказали, что отец уже не поправится. Совет должен объявить меня султаном. Через несколько дней я надену меч Аюба.

— Очень вовремя!

Он обратил на нее удивленный взгляд.

— Турции нужен сильный правитель, мой господин. Без него она вконец ослабеет и развалится на части. Нам повезло, что королевства Западной Европы пока заняты своими собственными заботами. В противном случае давно уже набросились бы на нас, как стая диких волков. Ведь в Европе нас считают варварами. Христианские монархи в стремлении повысить свой престиж и пополнить казну то и дело затевают Крестовые походы против язычников. Взять, к примеру, Испанию. Король Фердинанд вместе со своей ныне покойной королевой Изабеллой покончили с маврами. Мавры обладают высокой культурой, но они не христиане. Подумать только, сколько их погибло от главного инструмента христиан-фанатиков — так называемой Святой инквизиции! О нет, мой господин! Турцию не должна постигнуть та же участь. Наш султан должен быть сильным. Ты нужен нам!

— Ты говоришь так, будто родилась турчанкой.

— Мой господин, я прожила только первые тринадцать лет своей жизни в Западной Европе. Большую же ее часть, наполненную счастьем, я провела рядом с тобой.

Он вздохнул:

— Если бы мне это сказала другая женщина, я назвал бы ее льстивой и лицемерной. Но это говоришь ты, моя несравненная. Ты всегда говоришь мне правду, какой бы она ни была, сладкой или горькой. Поцелуй меня, любимая.

Их губы встретились, и на принца, как всегда, нахлынуло желание. Он не уставал дивиться своим чувствам к Сайре. Не было случая, чтобы она наскучила ему или разочаровала его. Селим даже по прошествии тех лет, что они провели вместе, не мог насытиться ее телом…

С Зулейкой ночи проходили всегда бурно. С ней он ни на одно мгновение не мог забыть, что однажды станет султаном, а Зулейка, в свою очередь, не забывала о том, что была рождена китайской принцессой. Их любовь превращалась в схватку умов, в противоборство двух волевых личностей, и ни разу Зулейка не показала свою слабость. Сегодня, когда он принес ей весть о гибели их сына, это произошло впервые.

С Фирузи же всегда было легко и весело. Не приходилось сомневаться, что светловолосая уроженка Кавказских гор обожала своего господина, но некоторые сложные любовные позы казались ей забавными, и ей редко удавалось сдержать веселье во время занятий любовью. Несколько раз Селим даже грозился побить ее, если она засмеется. Красавица жена поднимала на него свои удивительные бирюзовые глаза и, тая улыбку в уголках губ, клялась, что будет вести себя примерно. Однако уже через минуту в комнате вновь раздавался взрыв смеха — не выдерживал сам Селим.

Сарина, как ни странно, в постели была самой робкой. Боясь не угодить своему господину, она никогда не импровизировала и делала только то, чему ее учили. Когда однажды Селим наконец понял, что она попросту побаивается интимных отношений, суровый воин превратился в нежного любовника, чем и завоевал доверие и горячую любовь Сарины. Позже, когда все между ними стало хорошо, Селим иногда мысленно задавался вопросом: «Уж не оттого ли она так долго не могла зачать ребенка, что боялась меня?"

С Сайрой же все было иначе. Он с самого начала понял, что она станет родственной душой, второй его половинкой. Поэтому именно к ней принц часто приходил высказать свои мысли и надежды. И хоть он никогда не признавался себе в этом — а Сайра благоразумно помалкивала, — она часто давала ему советы, исполненные подлинной мудрости.

К концу ночи похолодало. Сайра заснула, видимо, инстинктивно понимая, что пока принц не нуждается в ней. Селим укрыл ее покрывало, затем сам поднялся с постели. Боль в желудке, мучившая его последние два года, обострилась. Выйдя на веранду, он подумал о великой цели, которая ждала его впереди, и брови его сдвинулись.

После землетрясения отец заново отстроил Константинополь, который стал еще краше прежнего. Но султан ничего не сделал для того, чтобы раздвинуть границы империи и упрочить ее могущество. Баязет поощрял развитие литературы и изящных искусств, но провинции были на грани бунта. Набеги кочевников, осмелевших в последнее время, участились. Подданные империи чувствовали себя беззащитными.

"В Турции может быть только один султан, и, как правильно сказала Сайра, он должен быть сильным. Старый больной старик, которому исполнилось уже шестьдесят пять, не годится. Поэтому через несколько дней я приеду на могилу святого воина Аюба к надену его меч, символизирующий верховную власть в династии Османов. А Баязет вместе с тремя кадинами отправится в тихий дворец на море, где в славе и довольстве доживет свои дни».

Младшие братья Селима, пока он боролся с Ахмедом, весьма кстати один за другим умерли естественной смертью. Теперь ему никто не мог помешать, он станет султаном, а после него у руля окрепшей империи встанет его сын Сулейман.

Селим любовался размытыми, неяркими оттенками на небе, предвестниками раннего рассвета, как вдруг услышал позади беспокойный вопрос Сайры:

— Опять (золи, мой господин? Он кивнул.

— Ты принимаешь лекарство, прописанное тебе лекарем?

— От него мне становится только хуже, любимая. Оно приглушает боль, но и затуманивает разум. На меня наваливается сонливость. А если придется выбирать между болью и слабоумием, я выберу боль. Стоит мне только на мгновение показать свою слабость, как этим тут же воспользуются негодяи, таящиеся до поры в тени, но в любую минуту готовые обрушиться на великую династию Османов.

Сайра вздохнула и промолчала. Селиму явно становилось хуже. В последнее время участившиеся приступы стали сопровождаться вспышками сильного раздражения.

Солнце окрасило багрянцем крыши домов, и принц покинул покои своей бас-кадины, дабы сделать все необходимые приготовления к коронации.

Принц Селим надел меч Аюба ветреным весенним утром. Сделано все было поспешно и без принятых в подобных случаях пышных церемоний. Он выехал из дворца в черных одеждах — траур по братьям, — которые оживлялись лишь пером белой цапли в тюрбане. У могилы святого воина его ждали дервиши Мевлеви, представители религиозного ордена, поддерживавшего династию Османов почти с начала ее основания.

Нового султана народу, по традиции, всегда представляли Мевлеви. Вот и сегодня Селим велел им спешно собраться. Они нерешительно мялись в ожидании его прибытия — не хотели провозглашать принца султаном при живом Баязете. Вскоре Селиму надоело стоять и ждать, пока они вдоволь между собой нашепчутся, и, вспомнив о словах своей бас-кадины, обращаясь к старшине собравшихся дервишей, он довольно резко произнес: