Доминирующая раса - Ольга Онойко

Семитерране. Они не боялись.

Никто здесь не боялся.

Меня в который уже раз идентифицировали, зачислили в часть, поселили, и отправили на медицинское обследование.

Ой.

Давно со мной такого не было. С тех пор, как мою психофизиологическую нормальность устанавливали для нужд судопроизводства; в разряд физически или психически альтернативных категорий населения я тогда попасть не сумела, к несчастью, — приговор был бы куда мягче. Возможно, даже условный.

Хотя в экстрим-операторы никаких альтернативных так и так не берут.

Меня уложили в три разных диагност-капсулы, меня просветили, прощупали и проанализировали, со мной три часа беседовал психолог, и под конец мне хотелось не то убежать, не то заползти под стол. Главный военный душевед семитерранского флота оказался по образованию не психологом, а психиатром. С научными трудами, званиями и вдобавок с уклоном в ксенологию: по совместительству консультировал адмирала Захарова в вопросах чуждого мышления. Стратег. Бронзово-смуглый, большой и бородатый, с глазами, похожими на черные сливы, он напоминал ассирийского царя. Только копья в ручище не хватало и быка рядом.

Я никак не могла понять, боюсь его или нет. Вроде не было страха, но от одного взгляда начинало буквально трясти. Темп его движений вполне соответствовал манерам вавилонского мужа, — если не статуи этого самого мужа, — но ауру, ореол бешеной энергии можно было видеть чуть ли не глазами. Я подумала, что Элия Ценкович наверняка телепат. И сильный.

После чего меня стал мучить ревнивый вопрос: а у кого способность к телепатии выше, у шумера или у германца? То есть, у Элии или у Дитриха?

— Местер Ценкович, — под конец осмелилась спросить я, — а вы не родственник адмиралу Ценковичу?

— Все люди братья, — ответил он и скривил губы под бородой в непонятной усмешке. — А вы не родственница случайно некой Янине Хенце?

— Нет, — ответила я абсолютно честно, — а почему вы спрашиваете?

— А вы почему?

— Из любопытства.

— Любопытной кошке откусили ножки, — неторопливо сказал Ценкович глубоким басом. С неподражаемой интонацией. Углы моего рта нервно потянулись к ушам. Случалось, конечно, что ко мне обращались как к девочке, но не как к пятилетней малышке! Невольная обида, невольная же симпатия — уж очень добродушный вид был у чернобородого ассирийца…

Где моя устойчивость? Это же старый-старый трюк.

Я улыбнулась, на этот раз спокойно.

— Извините, Элия Наумович, — шумер был уральцем, и я решила обратиться к нему на русский манер, тем более что сумела прочитать его отчество на табличке. Кириллицей. Сама; и чуть-чуть гордилась этим. — Я глупый вопрос задала.

— Глупые вопросы самые интересные, — сказал он. — Идите, Яна, — и он сплел длинные сухие пальцы, неожиданно безволосые, — в другой ситуации я бы вас еще пригласил поговорить. Нам с вами небесполезно было бы еще встретиться.

У меня коленка дрогнула.

Чувство от общения с ним было такое, что тебя перебирают по деталям. Бережно, профессионально, тактично, но выворачивают наизнанку. Ха! Развинчивают и чистят, точно древнюю колесную машину из чьей-нибудь коллекции. А ты сидишь и моргаешь. Еще губы сохнут ужасно.

«На вас посмотреть… — сказал он на втором часу беседы, буравя глазами стену над моей головой. — Аж мне самому страшно от вас, Яна. Я таких и не видел. До такой степени».

Я сглотнула. Никогда бы не подумала, что могу внушить страх вавилонскому стратегу.

«Я, конечно, все знаю, — продолжил он голосом верховного жреца, — все понимаю. Но чтобы такое получилось, какое из вас сделали — должны были предпосылки быть. Предпосылки. Почва…»

Я вспомнила это и осмелела.

— Элия Наумович, — выговорила я напряженно, — было… в общем, некоторые люди подозревали, что я генетически модифицирована…

Он расцепил пальцы и перевел взгляд на меня; в черной воде зрачков заплескалась насмешка.

— Тьфу, — сказал ассириец, — ну что за наивные люди. Зачем усложнять? Все это чушь собачья, Яна. Другое дело, что мне как врачу нужно бы с вами побеседовать. Неоднократно. Но я, как военный, должен, видя вас перед собой, обрадоваться и сказать: «замечательно»… Вы знаете что? Если будет возможность — приходите. Я часто занят, но вас приму обязательно.

Я много раз проходила тестирование. Десятки раз. Перед каждым забросом. И когда мне говорили о «небольших девиациях, не мешающих работать по специальности», — это была правда. Они действительно не мешали работать. Все остальное штатных психологов корпуса не волновало.

— Охотно, — у меня сердце замерло в горле от фантастического чувства полного доверия. Может, от этого голос прозвучал хрипло. — Если будет такая возможность.

Он вздохнул и на мгновение стал более человечным.

— Хорошо, — проговорил шумер. — Если будет — приходите.

Я действительно к нему приду. Если…

Я не стану оценивать вероятности. Приду и все.

После войны.

Впрочем, главное даже не это.

Здесь были инструкторы!

Я не занималась с инструктором с тех пор, как попала в лапы к местеру Иннзу. В Центре эту должность не считали необходимой. Все сотрудники — матерые профессионалы, а при такой убыли личного состава, какая сопутствует заданиям особой категории, печься о повышении квалификации просто нерентабельно.

Ох, сколько кристальнейшей правды я о себе выслушала!

«Ты не оператор! — сказали мне. — Ты к нукте бесплатное приложение. Ты выезжаешь за счет его мозгов и его уровня телепатии, но это ж не значит, что можно на все остальное положить с прибором! А если в отключке будешь?»

Когда же обнаружилось, что Малыш — экспериментальная модификация, что ему нет еще и года, и учила я его сама… лучше б мне было провалиться в мусоропровод.

Инструктор, высокая худая семитерранка с русыми кудрями и угольно-черным взглядом, на меня даже не смотрела. Ходила по тренажерному залу туда-сюда и с шумом выдыхала через ноздри. У нее было чеканное скуластое лицо, малоподвижное, почти как у меня, но не из-за дефекта, а просто так. Ее звали Инга Чигракова, и нам уже доводилось встречаться. Она закончила Академию лет на семь раньше меня. Как-то раз приезжала повидать учителей.

А мы с Лимар незадолго до того убежали в город. Лазали там с нуктами по крышам и пугали социально альтернативных членов социума. Сейчас я не понимаю, почему это так нас забавляло. А тогда мы животики надрывали со смеху. Потом оказалось, что кто-то из тех неформалов пошел и пожаловался на нас. Даниэла уже устала ругаться и соображала, как бы нас наказать, чтобы это не помешало учебе, когда дверь распахнулась и вошла худая и холодная девушка. Она походила бы на Снежную Королеву, не будь глаза такими темными и угольно-раскаленными. «Инга! — воскликнула Даниэла. — Неужели ты?» Она в сердцах рассказала Инге, улыбавшейся бесстрастно, как богиня, что мы натворили. Но та только развеселилась и засмеялась. Смех ее оказался медленным и красивым, точно звон ледяного колокола.