Пентаграмма - Ю Несбё

Ракель отпустила Олега, и тот скрылся за дверью. Она стояла скрестив руки на груди. Когда Харри подошел совсем близко, она посмотрела на его рубашку:

— Ты весь промок.

— Ну… Когда идет дождь…

— …я мокну. — Она грустно улыбнулась и погладила его по щеке. — Теперь все закончилось?

— На сегодня — все.

Она закрыла глаза и прижалась к нему. Харри обнял ее.

— Он скоро забудет и оправится, — сказал он.

— Знаю. Говорит, что не боялся, потому что ты был там.

— Хм…

— Как сам?

— Отлично.

— Правда? Правда, что все закончилось?

— Закончилось, — прошептал ей на ухо Харри. — Последний день на работе.

— Хорошо, — сказала она.

Она прижалась к нему так крепко, что ему казалось, будто они слились в одно целое.

— На следующей неделе пойду на новую работу.

— Это которую ты нашел через приятеля?

— Да. — Ее запах пьянил. — Через Эйстена. Ты помнишь Эйстена?

— Таксиста?

— Да. Во вторник — экзамен на вождение. Я целыми днями только и делал, что повторял про себя улицы Осло.

Она рассмеялась и поцеловала его в губы.

— О чем ты думаешь? — спросил Харри.

— О том, что ты сумасшедший.

— Мне пора, — сказал он.

Она попыталась улыбнуться, но Харри сказал, что у нее не получается.

— Я больше не могу. — Она начала тихонько всхлипывать.

— Сможешь, — поддержал ее Харри.

— Я не могу… без тебя.

— Это не так, — сказал Харри и снова прижал ее к себе. — Ты отлично проживешь и без меня. Вопрос в том, сможешь ли ты отлично прожить со мной.

— Это вопрос? — прошептала она.

— Знаю, тебе надо его обдумать.

— Ничего ты не знаешь.

— Хорошенько подумай, Ракель.

Она чуть отодвинулась и внимательно посмотрела ему в лицо. «Ищет, что изменилось», — подумал он.

— Не уходи, Харри.

— Мне нужно еще кое-куда съездить. Если хочешь, могу приехать завтра с утра. Мы могли бы…

— Что?

— Я не знаю… у меня нет никаких планов… и идей. Ну, так как?

Она улыбнулась:

— Превосходно!

Он посмотрел на нее, потом, собравшись, поцеловал в губы и ушел.

— Тут? — спросил водитель, глядя в зеркало. — Разве не закрыто?

— Понедельник — пятница — с двенадцати до трех, — ответил Харри.

Машина остановилась у края тротуара перед «Боксером».

— Вы со мной, шеф?

Мёллер покачал головой:

— Он хотел видеть только тебя.

Бар закрывался, и последние гости собирались расходиться. Начальник криминальной полиции сидел за тем же столиком, что и в прошлый раз. Глубоко посаженные глаза невозможно было разглядеть в полумраке. Бокал пива на столе был почти пустым. Лицо дернулось, на нем появилась прорезь рта.

— Поздравляю, Харри.

Харри сел напротив.

— Очень хорошая работа. Объясни, как ты пришел к выводу, что Свен Сивертсен — не велокурьер-маньяк.

— Я увидел фотографии Сивертсена в Праге и понял, что видел фотографию Вилли и Лисбет на том же фоне. Ну и еще проверили остатки вещества под ногтем…

Собеседник нагнулся над столом, приблизив лицо к Харри. От него пахло пивом и табаком.

— Я не про доказательства, Харри. Я про идею. Когда ты начал подозревать? Что заставило тебя копать в нужном направлении?

Харри пожал плечами:

— Да лезут в голову разные мысли… Слишком хорошо все сходилось.

— Что ты имеешь в виду?

Харри почесал подбородок.

— Вы знаете, что Дюк Эллингтон просил настройщиков не настраивать идеально его пианино?

— Нет.

— Когда пианино настроено абсолютно, оно плохо звучит. То есть звучит оно правильно, но теряет какую-то теплоту и искренность. — Харри стал ковырять столешницу. — Велокурьер-убийца давал нам идеальный код, который точно объяснял где и когда. Но не зачем. Этим самым он заставил нас сосредоточиться на событиях, а не на мотиве. Каждый охотник знает, что, если хочешь разглядеть дичь в темноте, смотреть надо не прямо на нее, а чуть в сторону. Я перестал рассматривать факты, как только все услышал…

— Услышал?

— Ну да. Эти так называемые серийные убийства были идеально настроены. Все звучало правильно, но ненатурально. Преступления совершались словно по сценарию, давая нам четкое объяснение. Такой ясной часто бывает ложь, а правда — очень редко.

— Тогда ты все и понял?

— Нет, но я перестал смотреть на детали и попытался добраться до сути.

Начкрим кивнул и посмотрел на пузатый пивной бокал, который он крутил по столу. В опустевшем баре неприятный звук раздавался резко и громко.

Он откашлялся и произнес:

— Я ошибался насчет Тома Волера, Харри. Приношу свои извинения.

Харри не ответил.

— Я не собираюсь подписывать приказ о твоем увольнении. Я хочу, чтобы ты остался у нас. Знай, я тебе доверяю. Целиком и полностью. И надеюсь, Харри… — поднял он лицо, и прорезь рта приняла форму улыбки, — что ты мне тоже.

— Мне надо подумать, — сказал Харри.

Прорезь исчезла.

— Насчет работы, — объяснил он.

Собеседник заулыбался снова. На этот раз и глазами.

— Конечно. Позволь мне заказать тебе пива. Уже закрыто, но если я скажу…

— Я алкоголик.

Начальник криминальной полиции на секунду замешкался, затем коротко засмеялся:

— Извини. Забыл. У меня к тебе еще один вопрос, Харри. Ты…

Харри ждал — бокал пива с отвратительным звуком нарезал очередной круг по столу.

— …подумал, как представишь это дело?

— Представлю?

— Да. В отчете. И журналистам. Им обязательно захочется поговорить с тобой. Если выплывет дело с Волером и контрабандой, они станут перемывать косточки всей полиции. Поэтому важно, чтобы ты не говорил…

Харри искал в карманах сигареты, а его собеседник подходящие слова.

— Чтобы ты не давал им версии, которая допускает ложное толкование, — наконец сказал он.

Харри понимающе улыбнулся и посмотрел на последнюю сигарету. Начкрим решительно допил остатки пива и отер рот тыльной стороной ладони.

— Он что-нибудь сказал?

Харри поднял бровь:

— Вы про Волера?

— Да. Он что-нибудь сказал перед смертью? Что-нибудь про своих сообщников? Про тех, с кем он работал?

Харри решил поберечь последнюю сигарету.

— Нет. Ничего. Абсолютно ничего, — ответил он.

— Жаль. — Собеседник посмотрел на него без всякого выражения. — А эти записи, которые были сделаны, они нам не могут в этом помочь?

Харри встретился с ним взглядом. Он знал, что этот человек проработал в полиции всю жизнь. У него была выразительная внешность: нос острый, как лезвие топора, узкие губы и большие натруженные руки. Он был тем, что называют костяком организации, твердым и прочным гранитом.

— Кто знает, — ответил Харри. — Но чего зря беспокоиться, раз у нас все равно будет версия, не допускающая… ложных толкований. — Харри наконец отковырял кусочек лакового покрытия.

Словно по сигналу свет в баре начал мигать.

Харри встал. Они смотрели друг на друга.

— Подвезти? — спросил начальник криминальной полиции.

Харри покачал головой:

— Мне недалеко.

Начальник долго и крепко жал ему руку. Уже в дверях Харри обернулся:

— Кстати, вспомнил, что Волер сказал перед смертью.

Седые брови взметнулись вверх.

— Да? — осторожно спросил начальник криминальной полиции.

— Да. Он сказал: «Пожалуйста».

Харри срезал дорогу через кладбище. С деревьев капало. Капли, тихо вздыхая, падали сначала на нижние листья, потом на землю, которая жадно их пила. Он шел по тропинке между могилами и слышал, как бормочут между собой мертвые. Он остановился и прислушался. Перед ним стоял темный, спящий приходской дом в Старом Акере. Мертвые тихо шептались. Харри повернул налево и вышел из калитки в сторону Тельтхусбаккен.

Когда Харри зашел в квартиру, он стащил с себя одежду, встал под душ и включил горячую воду. Стены запотели, мелкие капельки набухали и стекали на пол, а он все стоял, пока кожа не стала пунцовой. Пока он шел в спальню, вода успела испариться, и Харри, не вытираясь, лег в постель, закрыл глаза и стал ждать, когда придет сон. Или воспоминания. Что раньше?

Вместо этого послышалось бормотание. Он слушал.

О чем они там шепчутся? Что замышляют? Они переговариваются кодами.

Харри сел в постели, прислонил голову к стене. Перед усталыми глазами мерцал знак пентаграммы.

Посмотрел на часы. Скоро рассвет.

Он встал и вышел в коридор. Порылся в карманах пиджака, нашел последнюю сигарету. Отломил намокшую половину и закурил. Сел в кресло в гостиной и стал ждать, когда наступит утро. В комнату лился лунный свет.

Он думал про Тома Волера, который сейчас смотрит в глаза вечности, про их беседу на террасе у полицейской столовой и про человека из Старого города, которого он позже разыскал. Найти его было несложно: он работал все в том же семейном магазинчике и называли его старой кличкой, Соло.