Бесы: Роман-предупреждение - Людмила Сараскина

не могут иметь успеха в России (!), и скоро нечаевская организация рухнула. Всех членов арестовали; нескольких лучших людей из русской интеллигенции сослали в Сибирь, прежде чем они успели сделать что-нибудь. Кружок саморазвития, о котором я говорю, возник из желания противодействовать нечаевским способам деятельности. Чайковский и его друзья рассудили со вершенно верно, что нравственно развитая личность должна быть в основе всякой организации, независимо от того, какой бы политический характер она потом ни приняла и какую бы программу деятельности она ни усвоила под влиянием собы тий… Наш кружок оставался тесной семьей друзей. Никогда впоследствии я не встречал такой группы идеально чистых и нравственно выдающихся людей, как те человек двадцать, ко торых я встретил на первом заседании кружка Чайковского. До сих пор я горжусь тем, что был принят в такую семью» 1. Именно неприязнь к Нечаеву и нечаевщине заставила Н. К. Михайловского возмутиться романом «Бесы»; но при этом критик упрекал Достоевского не в карикатуре на нечаев- цев, а в неоправданно широких, по его мнению, обобщениях: «Нечаевское дело есть до такой степени во всех отношениях монстр, что не может служить темой для романа с более или менее широким захватом. Оно могло бы доставить материал для романа уголовного, узкого и мелкого, могло бы, пожалуй, занять место и в картине современной жизни, но не иначе как в качестве третьестепенного эпизода» 2. Ссылаясь на то, что не- чаевщина нехарактерна для русского общественного движе ния, что она составляет «печальное, ошибочное и преступное исключение» 3, революционная молодежь клялась, что никогда не пойдет по этому губительному следу, ни в коем случае не бу дет строить революционную организацию по типу нечаевской, не станет прибегать для вовлечения в нее людей методами Не чаева. Отрекаясь от нечаевщины, общество отворачивалось и от романа Достоевского. Вопрос стоял так: мы, которые так от крыто заявляем о своем неприятии нечаевщины, не хотим ви деть себя в персонажах «Бесов», мы — другие. Те же, кто изображен в «Бесах», действующие лица злобного памфлета, уродливые марионетки, ничего общего не имеют с настоящими революционерами, и никогда деятели движения не смирятся с 1 Кропоткин П. А. Записки революционера. М., 1966, с. 272–273. 2 Михайловский Н. К. Литературные и журнальные заметки. — «Отечественные записки», 1873, № 2, отд. II, с. 323. 3 Там же, с. 331.

карикатурой на себя, никогда не признают художественный мир «Бесов» хоть сколько-нибудь реалистическим и тем более — провиденциальным. Но, как это ни парадоксально, такая реакция была в целом нравственно здоровой — хотя и политически близорукой. Тот факт, что роман Достоевского возмутил демократов и либера лов, свидетельствовал скорее в пользу возмущавшихся и сулил надежду, что болезненная прививка нечаевщины оградит рус скую революцию от рецидива болезни. Тогда казалось, что с нечаевщиной покончено раз и навсегда, ибо, по убеждению ре волюционеров, «такие приемы не могут иметь успеха в Рос сии». Тогда хотелось верить, что роман Достоевского останет ся нелепым бредом, кошмарным призраком, плодом болезнен ного и раздраженного воображения. Тогда — у истоков рево люции — подобные иллюзии свидетельствовали больше о благородстве мышления, чем о реализме. В сущности же осуждение Нечаева и нечаевщины ни тогда, ни позже не было ни безусловным, ни безого ворочным 1. Уже в процессе явственно ощутилась демонизация и роман тизация Нечаева. «Подсудимые отзывались о нем с уважением, хотя и не без горечи. Даже более остальных разочаровавшийся в Нечаеве Кузнецов показывал, что Нечаев «о положении наро да… говорил с страшным энтузиазмом, и видно было, что во всяком его слове была искренняя любовь»… Ему вторили Ни колаев, Прыжов, Рипман и другие. Особенно восторженно говорил о Нечаеве Успенский: «Нечаев обладал страшной энергией и производил большое влияние на лиц, знавших его. Он был верен своей цели, очень предан своему делу и личной вражды ни к кому не имел… Что же касается нравственных его качеств, то он производил впечатление человека полнейшей преданности делу и той идее, которой он служил. Сведениями он обладал громадными и умел чрезвычайно ловко пользовать ся своими знаниями. Поэтому мы относились к нему с полней шим доверием». Спасович, адвокат Нечаева, «представил Не чаева личностью демонической, человеком легендарным», по хожим на «сказочного героя» (12, 204). 1 «Убийство Иванова и все обстоятельства, с ним связанные, публикация в прессе расшифрованного «Катехизиса» способствовали почти единодуш ному осуждению и резкой критике деятельности Нечаева и его общества ради кальной и революционной интеллигенцией России. Н. К. Михайловский, Г. А. Лопатин, В. И. Засулич, А. И. Герцен и многие другие оставили недвус мысленно ясные отрицательные оценки «нечаевщины» (12, 195), — утвер ждают комментаторы ПСС.

Имеет смысл сопоставить по крайней мере три оценки М. Бакунина, сыгравшего роковую роль в создании феномена Нечаева и становлении личности этого подпольного револю ционера. Первая относится к лету 1870 года, когда Нечаев, скрывшись от ареста после убийства студента Иванова, нахо дился в Европе: «Он обманул доверие всех нас, он похитил на ши письма, он нас страшно скомпрометировал, одним словом, он вел себя как негодяй. Единственным извинением может служить его фанатизм. Он страшный честолюбец… так как в конце концов вполне отождествил революционное движение с своею собственною особой… Это фанатик, а фанатизм увлекает его до превращения в совершенного иезуита… Он играет в иезуитизм, как другие играют в революцию. Несмотря на эту относительную наивность, он весьма опасен, т. к. ежедневно совершает акты нарушения доверия, предательства, от кото рых тем труднее уберечься, что трудно заподозрить их возмож ность» 1. Вторая зафиксирована в дневнике Бакунина спустя год, 1 августа 1871 года, после прочтения судебных отчетов по делу нечаевцев: «Процесс Нечаева. Какой мерзавец!» 2 И третья — спустя еще год с лишним, после ареста Нечаева швейцарской полицией и выдачи русским властям: обращаясь к Огареву, разделяя с ним тему моральной ответственности за «художества» Нечаева, Бакунин писал: «Итак, старый друг, неслыханное свершилось. Несчастного Нечаева республика выдала… Не знаю, как тебе, а мне страшно жаль его. Никто не сделал мне, и сделал намеренно, столько зла, а все-таки мне его жаль. Он был человек редкой энергии, и, когда мы с тобой его встретили, в нем горело яркое пламя любви к нашему заби тому народу, в нем была настоящая боль по нашей истори ческой беде. Он тогда был еще неопрятен снаружи, но внутри не был грязен… Генеральствование, самодурство, встретив шееся в нем самым несчастным образом и благодаря его неве жеству с методою так называемого макиавеллизма и иезуитиз ма, повергли его окончательно в грязь» 3. Дело, конечно, не в том, что Бакунин пожалел арестован ного Нечаева и посочувствовал «несчастному». Дело даже и не в том, что в последующих строках этого письма Бакунин выра зил уверенность в «исправлении» Нечаева, который и погибая будет вести себя как герой «и на этот раз ничего и никому не изменит» 4. 1 Цит. по кн.: Пирумова Н. Бакунин. М., 1970, с. 330. 2 Там же, с. 310. 3 Там же, с. 332. 4 Там же.

Несомненно, несчастный нуждается в сострадании и сочув ствии, кем бы он ни был и что бы ни делал до наступившего не счастья. Дело в наборе оправдательных аргументов и в той ло гике, которая сквозит в письме Бакунина, — логике истори ческой реабилитации. Да, Нечаев лгал и сделал много зла, но в нем горело «яркое пламя любви к народу». Да, Нечаев исполь зовал иезуитские и макиавеллиевские методы борьбы; но «в нем была настоящая боль по нашей исторической беде». Собственно говоря, не один Бакунин страдал отсутствием этического максимализма. Та самая А. И. Корнилова-Мороз, народница, член кружка чайковцев, осудившая, как и многие ее товарищи, нечаевское дело, тем не менее писала согласно все той же логике: «Но, несмотря на некоторые отрицательные черты, подсудимые этого громкого процесса тем не менее явля лись борцами за освобождение от гнета правительства; крити куя основы их организации, молодежь поддавалась обаянию мысли о борьбе за идеи во имя правды и справедливости и стре милась найти лучшие пути для проведения их в жизнь» 1. Таким образом, простая истина о том, что цель, достигае мая дурными методами, не есть благая цель, была недоступна сознанию даже тех, кого пугали и настораживали методы: пусть Нечаев и его соратники поступали бесчестно и подло, но они стремились к великой и прекрасной цели. Исподволь в мире революционного подполья разворачивал ся процесс нравственной адаптации к Нечаеву и нечаевщине. Уже в 1874 году бывший нечаевец и теоретик нечаевщины П. Н. Ткачев, сам привлекавшийся по процессу 1871 года, из дал за границей брошюру «Задачи революционной пропаганды в России», в которой объяснял, кто есть настоящий революцио нер. «Тем-то он и отличается от философа-филистера, что, не ожидая, пока течение исторических событий само укажет минуту, он выбирает ее сам», так как «признает народ всегда готовым к революции» 2. Внимательный читатель «Бесов» Достоевского и беспо щадный их критик, опубликовавший два разбора романа («Не доконченные люди» и «Больные люди») в 1872 и 1873 годах, П. Н. Ткачев, сам, видимо, того не замечая, повторял пассажи Петра Верховенского, агитирующего за «скорый ход на всех парах через болото». Петруша совершал дознание: «Я вас спрашиваю, что вам милее: медленный ли путь, состоящий в сочинении социаль- 1 Революционеры 1870-х годов, с. 77. 2 Там же, с. 26