Бесы: Роман-предупреждение - Людмила Сараскина

Предисловие

Светлой памяти моего отца

Двадцать лет назад, когда студенткой филологического факультета я впервые прочитала «Бесов» — роман, хотя и пе реизданный после десятилетий запрета, но носящий стойкое клеймо «махровой реакции» и «идеологической диверсии», я, конечно, и помыслить не смела, что когда-нибудь напишу о нем книгу. Мне, как и многим моим сверстникам, тогда казалось: та система «грандиозного умственного надувательства», в ко тором жили страна, народ, культура, — навсегда; тот идеологи ческий монолит, придавивший русскую литературу, вынуж денно «разрешивший» Пушкина и Толстого и бдительно не доверявший Достоевскому, — навеки. Говорят, человеку для того, чтобы не пропасть, нужно обязательно найти своих. Той в буквальном смысле слова экологической нишей, в которой можно было жить, свободно дышать и чувствовать себя человеком, стал для меня роман «Бесы»: книга эта, во время прочитанная, выстроила сознание, определила жизнен ный выбор, помогла продержаться, не соблазнившись ни миражем высоких этажей, ни гордыней подполья. В конце концов роман привел меня к своим. Здесь собраны работы о «Бесах», написанные давно и не давно: «безобидные» главы о поэтике романа обдумывались в конце семидесятых, «восточные» главы — в начале восьми десятых, третий раздел, «политический», сложился в течение последнего года. Порой мне хотелось дать более широкий контекст художественного мира Достоевского, раздвинув

рамки, заданные проблематикой одного романа, — этим объясняется присутствие глав, выходящих за пределы собствен но «Бесов». Однако стремление понять самый спорный, самый многострадальный и, по моему глубокому убеждению, самый главный роман Достоевского требовало разных усилий: идти в глубь текста — вслед за строкой и словом, датой и названием; идти от текста — к художественным аналогиям и ассоциациям, порой совершенно неожиданным; идти к тексту, вновь возвращаться к его центральной идее, умудрившись опытами реальной истории. Но, конечно, эта книга ни в коей мере не претендует на закрытие темы. Полнозвучный разговор о «Бесах» только начинается: главные интеллектуальные потрясения и эмоциональные итоги еще впереди. Ибо такая уж судьба у этого великого провидческого рома на Достоевского, что уроки его каждому приходится осваивать, начиная с нуля. Подойти к тому, что выразил Достоевский в «Бесах», хотя бы еще на полшага ближе, — завидная доля читающего; а часто — и серьезный жизненный шанс. Я надеюсь, что такой шанс есть и у меня: после первого прочтения «Бесов» — в координатах сиюминутного и злободневного, а значит, с позиций политических и социальных катаклизмов — должно последовать постижение «Бесов» в координатах вечности, как ее понимал Достоевский, — с позиции христианского закона. «Весь закон бытия человеческого лишь в том, чтобы чело век всегда мог преклониться пред безмерно великим. Если лишить людей безмерно великого, то не станут они жить и умрут в отчаянии, — с этими словами на устах умирает незаб венный Степан Трофимович Верховенский. — …Всякому чело веку, кто бы он ни был, необходимо преклониться пред тем, что есть Великая Мысль!.. Вечная, безмерная Мысль!..» 1 «Я… я буду веровать в Бога», — в исступлении кричит несчастный, обреченный Шатов, жертва бесов. «Слушай: этот человек был высший на всей земле, состав ляя то, для чего ей жить, — торжественно провозглашает гимн Христу за минуту до самоубийства Кириллов. — Вся планета, со всем, что на ней, без этого человека — одно сумасшествие». Искание Бога как цель бытия и человека, и народа — без

1 Достоевский Ф. М. Полное собрание сочинений в 30-ти т., т. 10. Л., 1974, с. 506. Здесь и далее цитаты из Достоевского даются по этому изда нию в тексте: в скобках указаны том и страница. На цитаты из его художествен ных произведений ссылок не дается. Разрядка везде моя, курсив принадлежит цитируемым авторам.

этого нет героев Достоевского. Ведь и Ставрогин, «герой- солнце» из «Бесов», согласно авторской характеристике, со циальный тип человека хотя и праздного, но «совестливого и употребляющего страдальческие судорожные усилия, чтоб обновиться и вновь начать верить… Это человек, не верующий вере наших верующих и требующий веры полной, совершенной, иначе…» (29, кн. I, 232). «Како веруеши али вовсе не веруеши» — этот главный, вековечный «Достоевский» вопрос, рано или поздно требующий от всякого человека самоопределения, и задает «Бесам» истин но «достоевские» же координаты. Роман о мучительных исканиях Бога, об испытаниях веры и любви, о мытарствах мятежного духа — таким видится будущее прочтение «Бесов». Я испытываю сердечную, душевную признательность к моим многолетним собеседникам-достоевсковедам, с кем в петербургском и старорусском домах Достоевского мне при ходилось обсуждать и злободневное, и вечное. Хочу выразить особую благодарность за помощь и под держку Ю. Ф. Карякину, чей опыт общения с Достоевским в

Глава 1 В контексте точного времени («Бесы»: художественный календарь)

Что есть время? Время не существует; время есть: отношения бытия к небытию.

Ф. М. Достоевский В январе 1871 года, в разгар работы над «Бесами», До стоевский писал А. Майкову: «Читаете ли Вы роман Лескова в «Русском вестнике»? Много вранья, много черт знает чего, точно на луне происходит» (29, кн. I, 172). Есть устойчивое мнение, ставшее уже предрассудком, что и в произведениях Достоевского, с их «фантастическим» ре ализмом, все — точно на луне: вместо космоса — хаос, вместо порядка — последовательная дисгармония, вместо конкретных времени и пространства — вечность в точке вселенной, вместо развивающихся характеров — неизменяющиеся образы и выр ванные из тысячелетий мгновения их бытия, вместо строгой продуманности сюжета и композиции — мистика и черная магия, вместо усилий искусства — небрежение художествен ностью. Предрассудки эти стары: они были уже у современников Достоевского. «Совершенно другие я понятия имею о действи тельности и реализме, чем наши реалисты и критики… — писал Достоевский в конце 1868 года. — Порассказать толково то, что мы все, русские, пережили в последние 10 лет в нашем духовном развитии, — да разве не закричат реалисты, что это фантазия! А между тем это исконный, настоящий реализм! Это-то и есть реализм, только глубже, а у них мелко плавает… Ихним реализмом — сотой доли реальных, действительно случившихся фактов не объяснишь. А мы нашим идеализмом пророчили даже факты. Случалось» (28, кн. II, 329). Через год Достоевский начал писать «Бесы» — роман, который претерпел от реалистов и критиков более, чем все произведения Достоевского, вместе взятые. Но пристальное,

сосредоточенное чтение именно этого романа разрушает многие привычные стереотипы, опровергает прежние и ново модные предрассудки.

* * * Герои «Бесов» один за другим съезжаются в губернский город, где произойдут основные события романа, — словно актеры в театр к началу спектакля. За полтора года до этих событий возвратился из-за границы Шатов. За два месяца — въехали в губернию новый градоначальник Лембке, чиновник Блюм и Шигалев, вернулась из Швейцарии генеральша Став- рогина. За три недели — объявились в городе Лебядкины и Федька Каторжный, за две недели — семейство Дроздовых и Дарья Шатова, за неделю — Юлия Михайловна и ее родствен ник писатель Кармазинов. За пять дней приехал Кириллов, а в день, которым открывается роман-хроника, прибыли глав ные участники — Ставрогин и Петр Верховенский. Далее приезды станут реже; прикатит из Петербурга девица Вир гинская и попадет, как и Эркель, на сходку к «нашим», появит ся в городе книгоноша, промелькнет юноша-самоубийца, разыщет своего бывшего мужа Марья Шатова. Всмотримся, вдумаемся в этот «съезд» с беспрецедентным даже для Достоевского числом прибывших на него участников (22 человека!). Что позвало их в дорогу? С чем приехали и зачем собрались они здесь? Вспомним: сразу же по приезде в Россию Шатов зарыл в землю подпольную типографию и отослал в Швейцарию письмо-заявление о полном разрыве с «Обществом». Кириллов вернулся из-за границы, чтобы по сигналу Петра Верховеского совершить акт свободной воли — покончить с собой. Брат и сестра Лебядкины ожидают от Ставрогина решения их судьбы. Кармазинов спешит продать имение до начала будущих беспорядков и навсегда оставить Россию. Дроздовы после многолетнего отсутствия возвращаются в свое родовое гнездо. Чета Лембке мечтает осуществить на новом поприще блистательную административную карьеру. Марья Шатова пришла в каморку на Богоявленской улице родить ставрогинского ребенка. Петр Верховенский намерен получить деньги за имение, убить Шатова, взять власть над Ставрогиным и затеять «смуту вселенскую». По некоей таинственной причине — и нам еще предстоит понять ее — прибыл в город и Ставрогин; его также «борет какая-то грозная новая мысль».