Порыв ветра, или Звезда над Антибой - Борис Михайлович Носик
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Первая же картина, законченная де Сталем в новом его ателье, была рассчитана на новый формат (195 х 114). И в ее названии и в ее ритмах есть указание на танец, так что иные из биографов высказывают догадку, что она навеяна испанским фламенко (как и путевые зарисовки юного Никола). Другие искусствоведы не высказывают никаких догадок, что, наверно, разумнее.
Вспоминают, что в новом ателье Никола стал меньше работать по ночам, зато проводил в своей мастерской весь день. У него появились новые друзья, посещавшие его ателье. Один из них, Шарль Ляпик, был не только живописцем, но и серьезным ученым. Еще до войны он занимался фотометрическим исследованием пигментов красящих веществ, работал в области оптики и только в благоприятствовавшем расцвету искусств Париже 1943 года целиком отдался живописи. С де Сталем он познакомился в 1947 году и позднее не раз вспоминал, с какой «неистовой» жадностью и любопытством молодой художник (Никола был чуть не на двадцать лет моложе Ляпика) впитывал все, что касалось цвета, краски, живописи. На этот счет у Ляпика были свои собственные, вполне оригинальные теории, равно как и собственное представление о совместности беспредметной и фигуративной живописи.
Перебравшись на рю Гогэ, де Сталь стал почти что соседом Жоржа Брака (чье ателье размещалось на рю Дуанье), и встречи их стали регулярными. Брак с интересом выслушивал де Сталя и вел с ним долгие беседы. Французские исследователи (в частности, А. Мансар) убеждены, что одной из важнейших тем в разговорах де Сталя со старшим собратом по искусству была проблема художественного пространства, которой оба они придавали такое большое значение, а также проблема массы материала, пастозности. Для Никола де Сталя подвижничество и серьезность Брака, которого он считал одним из величайших живописцев века, служили моральной поддержкой. Дружеская симпатия Брака была важной составляющей его существования. Написал же он в утешение бедной матушке Жанин, что на похоронах ее дочери присутствовал величайший из художников. Вероятно, ему и в голову не пришло, что присутствие самого Брака не может кого-нибудь не утешить в горе…
С тех пор, как де Сталь начал работать на рю Гогэ, частым гостем в его мастерской стал молодой поэт, которого он привел некогда из Эколь Нормаль в качестве репетитора к своему пасынку, – Пьер Лекюир. За время, прошедшее со времени первого визита студента этого престижнейшего французского вуза (его студенты и выпускники носят престижную кличку «нормальен») в дом на рю Нолле, кое-что изменилось не только в жизни молодого художника, но и в жизни совсем молодого поэта. Де Сталь похоронил подругу, скоропалительно женился и стал почти знаменитым. Лекюир распрощался с Эколь Нормаль, прошел конкурс, получил пост в престижном секретариате парламента и нашел свою особую экологическую нишу на путях к славе. Их вновь начавшееся интенсивное общение (чуть не до последних месяцев жизни старшего из них) принесло обоим молодым интеллектуалам не только радость, но и пользу, как духовно-просветительную, так и материальную, о которой вполне откровенно говорил де Сталь (недаром же Пьер Лекюир, доживающий девятый десяток лет близ старинного Сада растений, иногда вспоминает былого друга-художника как существо, не чуждое цинизма).
Поступив на службу, Лекюир не забывал, что главное для него – это поэзия и ее издание. Он мог, конечно, издать за скромную плату книжечку своих стихов где ни то на бульваре Сен-Жермен, но кто заметит эту книжку? Лекюир решил, что он сам будет издавать книги, каждая из которых будет событием. Роскошные книги dе luхе. Вроде той, что издал недавно несовершеннолетний пасынок де Сталя – книги для знатоков, для библиофилов. Для этого нужно найти деньги, привлечь художников, а книгу делать самому. Как это делает русский эмигрант из Тифлиса со странным псевдонимом Ильязд… Забегая вперед, скажу, что Пьер Лекюир (которому нынче уже под 90) преуспел на этом поприще.
Общение с художником де Сталем стало эпохой в жизни Лекюира (он называет ее «Годы Сталя»). Дневник, который вел в ту пору молодой поэт, переносит нас в первые годы мастерской на рю Гогэ. Присутствие молодого и образованного поклонника развязывает язык Никола, и они спорят обо всем, главным образом, об искусстве.
«Поразительный персонаж этот Сталь, – пишет Лекюир в своем дневнике 1947 года, – человек настоящей культуры, редкой у художников… У него нет модернистской ортодоксии, и в то же время он «природно», естественным образом один из самых продвинутых. Он говорит, что можно рисовать что угодно и как угодно. Главное – это плотность, насыщенность живописи. Вот это не обманет».
Когда задумываешься о судьбе Лекюира, который не был ни отставлен, ни изгнан нетерпимым, капризным, нервным де Сталем, приходишь к выводу, что Никола де Сталь вообще по-особому относился к людям пишущим. Ему было далеко не все равно, как о нем будут писать. А Лекюир собирался писать о де Стале, и ясно было, что он напишет то, что понравится его герою. При всяком гении существовал свой верный Эккерман. А де Сталь никогда не сомневался в том, что он гений, так что Лекюиру посчастливилось придти вовремя и занять пустующую нишу. Довольно скоро он начал работать не только над дневниковыми записями, но и над очерком: «Видеть де Сталя». Вот как начиналась главка в очерке Лекюира:
«Его серый цвет. В его живописи не было бы света, не было б атмосферы, прозрачности, глаз был бы замурован цементом, воздух не поступал бы в нее и радость была бы невозможной, если б не было этого знаменитого серого тона.
Эти его серые уникальны в современной живописи. Уникальны в своей утонченности, в своем разнообразии, в самом своем существе, в глубине, в многообразии комбинаций – там, куда их вводит художник. Как и все эти тщательно сработанные художником формы, они просты с виду, но обработаны для нашего взгляда, они почти осязаемы наощупь, они податливы, они ковки, они обладают редкостным поэтическим свойством. Они уместно звучат на полотне, в самой его основе. Они создают самый «климат» этого духа и этого гения, самую существенную из его черт.
Они не забирают себе весь свет, наподобие тех хищных форм, что обедняют все свое окружение. Они разливают вокруг себя ровную ясность, полноту, маслянистую гладкость, они будят мечту. Придают прозрачность, которая не случайна, а исполнена накопленной силы и позволяет в полный голос
