Дом с золотыми ставнями - Корреа Эстрада

Собак по пятному следу капитан пустил. Но дождь уже собирался, молнии рвались таким треском, что поневоле мы пригибались к лошадиным гривам. Наконец, когда погоня опять стала наступать на пятки, хлынул ливень – из тех, что четверть часа льет, как из ведра, с грохотом и шумом, а через полчаса его нет, словно и не было, и небо сияет голубизной.

Мы не останавливались пережидать дождь – себе дороже обходилось, промокшие до нитки, гнали вперед промокших лошадей – без звука, без слова, будто придавленные тем, что случилось, углублялись все дальше в горы. Кавалькаду вела я, направляясь к пещере на Аримао. В этот раз отдыха не было, хотя кони измучились. Мы не задерживались в пещере. Даже не расседлывали. Просто я зажгла факел, пробралась в дальний угол, где лежали полтора года забытые за ненадобностью мешки с серебром, и пересыпала содержимое одного в седельные сумы.

Потом мы направились к Марте. Я уже знала, что делать, но без помощи старой воровки вряд ли что смогла бы. По крайней мере, все становилось гораздо затруднительнее и опаснее.

К уединенной усадьбе подъехали наутро. Снова толстуха в одной сорочке вышла к двери без малейшей опаски – черта не баялась эта баба, не то что беглых.

Пипо я сняла с седла чуть живого. Он не спал две ночи и полтора суток пробыл в седле, так же точно, как и мы все. Он уснул, едва привалившись к моему плечу, и в предрассветных сумерках было видно, как посерело от усталости его лицо.

Марта не раскрыла рта, пока лошади не были устроены в конюшне, и там же, на мешках с овсом и кукурузой, под старой попоной спал каменным сном мой сын. Он сутки там проспал, не копнувшись.

Нам было не до того.

В доме Марта налила нам по стопке рома и только после этого произнесла:

– Слышала, что твой красавчик влип.

– Как кур в ощип, отвечала я в лад. – Теперь его надо выручать.

– Шутишь? – удивлялась Марта. – Он в Санта-Кларе, в губернаторской каталажке, – туда не сунешься. А и полезешь сдуру – все равно его оттуда не вытащишь.

– Если ты поможешь, все пройдет как по маслу, – возразила я.

– С какой стати я буду помогать? Если я разок легла с ним в постель, это еще не значит, что я ему должна по конец жизни.

На это я без слов пошарила в кармане, вытащила горсть серебра и высыпала на стол.

Толстуха хмыкнула, пухлой рукой с короткими пальцами разровняла мелкие монеты по столешнице, попробовала одну на зуб.

– В прошлый раз чешуйки были покрупнее, – сказа она.

– Один песо, десять реалов – не один ли черт? Чешуя мелка, зато ее много.

– Договоримся, – отвечала парда, сгребая монеты в горсть и подмигивая, – и еще разок переспать, когда он выберется.

– Пусть, – отвечала я, – я не жадная. Только надо торопиться, потому что у одного жандармского капитана на нашего красавчика вот такой зуб.

– Небось не охолостит, – сказала Марта. – Что от меня требуется?

– Приличное платье, записку в город, лошадь с тележкой.

– Анха, – сказала Марта. Записка установленного образца была охранной грамотой любого цветного, появлявшегося на людях без хозяина. Что-нибудь на подобие "негритянка именем Сандра принадлежит мне и отправлена в Санта-Клару с моим поручением".

Дата, подпись, печать: "Марта Карвахаль, финка Сан-Ласаро".

С платьем было хуже – все из-за моего роста. В штанах, ясное дело, в городе не появишься. Марта доставала мне макушкой до плеча, а ее платья едва прикрывали колени. Это тоже не годилось. Чем приличнее была одета черная женщина, тем меньше обращали на нее внимания на улице, – ели, конечно, речь не шла о юной красотке. Толстуха перемерила мне платья со своих негритянок. Одно было узко и не лезло, другое впору, но тоже коротко дюймов на десять. Проклятье!

Марта сказала, наконец:

– Знаешь что, негра? Толку от тебя сейчас все равно мало будет. Идите-ка вы все в конюшню, вам туда принесут поесть. Поспи хоть пару часов – к тому времени все будет готово.

Какое там поесть! Мы уснули, едва головы коснулись мешков.

Казалось, минуты не прошло, когда Марта трясла меня за плечо – а солнце стояло уже высоко. Парни, все трое, лежали вповалку. Я не стала их будить – были ни к чему на первый раз.

Готовая одежда лежала на кухонной скамье. К низу пришили новую оборку, и юбка подходила по длине в самый раз. Я столько лет не носила уже платьев, что казалась сама себе стреноженной лошадью, – так мешали, путаясь в ногах, подолы.

Пунцовую шелковую повязку сменила на клетчатый фуляр, завязала на спине опрятный вышитый передник.

На столе стоял горячий кофе и блюдо с лепешками. Тут же лежала записка с печатью, объемистый кошель и еще какой-то листок. Пробежала глазами: список покупок, перечень лавок, которые надо обойти. И пустой кошель. Ах, выжига! Хоть голова была занята другим, я не могла не восхититься этой бабой. На чем-нибудь да сорвать, ну и хватка. Но этот список был отличным оправдательным документом, и я уложила его в самый глубокий карман вместе с запиской. А кошель набила серебром, попутно отсыпав Марте еще горсть и условившись о том, сколько она получит, если Гром жив и невредим выберется из этой передряги. Я не склонна была скупиться, – пять тысяч реалов? – хорошо, пускай, половину вперед – договорились. Пятьсот песо, не считая по мелочам. Два года безбедной жизни. Или две негритянки-прачки, или один хороший плотник, или шорник, или каретный мастер. Я об этом думала мимоходом, – прятала под передником пистолет и заряды, ставила в одноколку корзины и коробки.

Миль пятнадцать было от финки Марты до Санта-Клары, я попала в город лишь после обеда. Я ни разу до этого там не бывала, но хорошо его знала по рассказам Факундо. Первое, что бросилось в глаза – стража! В самое пекло слоняются туда-сюда альгвасилы и жандармы. Еще на въезде мою одноколку остановили:

– Эй, бестия, ну-ка сюда поближе! Чья ты есть и куда черти несут?

Но бумажки – великое дело, без них бы я не ступила в городе ни шагу. А так – я уже знала, где поставить лошадь с тележкой, и с корзиной на голове шаталась по улицам, заходя из лавки в лавку, поглядывая по сторонам, примечая расположение улиц, церквей, таращась на кареты и повозки, заговаривая с городскими служанками, – немало кумушек в фулярах и с корзинами, как у меня, утаптывало мостовые Санта-Клары.

Две таких щеголихи в белых передниках судачили о вчерашнем событии – о, Йемоо, неужели это было только вчера? Бочком я втерлась к ним в компанию, и, зная, что хлебом их не корми, дай удивить новостью, спросила, что случилось. Так, поймали одного из шайки Каники. А что с ним сейчас? В тюрьме, конечно. Что же с ним будет? Надо думать, вздернут бедолагу. Так сразу? Нет, сеньор капитан Суарес должен выпытать у него сначала, где остальные и где сам китаезный черт, главное.

Анха, ясно все. И, по-прежнему ахая и охая, как заправская деревенщина, попавшая в город, я расспрашивала кумушек обо всем: чья это карета, а вон та коляска, где две такие сеньориты, а чей вон тот богатый дом, и много еще о чем. Эти сплетни были нужны для дела на следующий день.

А в это же самое время Факундо тоже вел разговор совсем недалеко от того места, где я болтала с черными кумушками. Он сидел в каталажке при жандармской канцелярии, один, в цепях, с внушительной стражей. В эту-то каталажку и припожаловал дон Федерико Суарес, велев слуге прихватить с собой стульчик.

Беседа предстояла долгая и наедине, а в камере не было ничего, кроме охапки маисовой соломы на полу.

Факундо сидел на этой охапке, не поднимаясь. Он сильно ушибся, когда падала под ним убитая лошадь, а на ногах места живого не оставалось, и все тело было исполосовано собачьими зубами до самых плеч. Его не разорвали лишь потому, что он был нужен капитану живым – для многих целей.

Дон Федерико принес трубку и кисет, отобранные у Грома при обыске. Сам закурил сигару, дал пленнику прикурить и начал разговор неожиданный:

– Знаешь, что ты дурак?

– Знаю, – ответил он. – Когда это негр был умным?

– На какого черта тебе потребовалось лезть вперед всех? Остальных-то мы тоже переловили.

– Врешь, – ответил Факундо. – Если б переловили, зачем бы ты со мной тут сидел? Нас бы уж вздернули, верно?

– Умный, – сказал дон Федерико. – Но все равно дурак. Знаешь, что когда ты сбежал со своей красоткой, на тебя была готова и подписана вольная?

– Дела не меняет, – проворчал Факундо. – Да я о ней и не знал.

– Твоя красотка тоже дура. Зачем ей понадобилось убивать эту старую курицу?

А когда выслушал, как было дело, вздохнул и сказал:

– Жаль, что сразу не обратились ко мне. Я бы сумел это дело утрясти.

– Вряд ли, – отвечал Гром. – Пока бы ты все утрясал, да пока бы ты узнал, ее бы повесили прямо в Карденасе, не откладывая надолго.

Потом капитан выдержал красивую паузу, пуская клубы дыма, и сказал тихо:

– Я и сейчас, если захочу, смогу это дело уладить, хотя это будет куда как труднее.

– Так это ж еще захотеть надо! – поддел его негр.