Сибирь - Георгий Марков

Наверное, приближалась уже полночь, когда Катя наконец зашагала по улице выселка, намереваясь отыскать Зинину избу и постучаться к ее соседке Ольгее.

Пустынно было в выселке. Избы утонули в снегу.

Из труб с потоками дыма вздымались столбы искр. Они прочерчивали темное небо и гасли где-то в вышине. Ни одного звука не доносилось до Кати из притихших двоpов.

Вдруг вдали в окнах одной избы блеснул огонек. На душе у Кати стало спокойнее, веселее. Она ускорила шаги, в уме мелькнула надежда: "Может, у Ольгеи свет горит? Не надо будет стучать, беспокоить весь дом".

С каждой минутой освещенные окна становились ближе. Когда до них осталось шагов двести, Катя поняла, что это изба самой Зины. "Не Маша ли к ней из Лукьяновки пожаловала? Вот было бы замечательно", - подумала Катя и, как ни устала, припустила чуть рысцой. Но через двадцать - тридцать шагов Катя остановилась в тревоге. "С какой стати Маша с Зиной будут жечь свечи? В прошлый раз это делалось ради меня - городской гостьи. Нет, тут что-то не то".

Кирюшкпна собачонка учуяла Катю, с тявканьем бросилась к ней. Катя легонько посвистала ей, ласково заговорила: "Ну, будет, будет тебе. Ведь помнишь меня, наверняка помнишь". Собачонка и в самом деле закрутилась возле Кати, повизгивая и помахивая хвостом.

До избы Ольгеи Толченовой еще шагов триста, от силы пятьсот, но сейчас Катю неостановимо потянуло к Зининой халупе. Если уж зайти к ней не велено, то посмотреть-то в окошко можно; что там у нее деется, что за беда принудила ее жечь свет в полночь? А возможно, и не беда, а радость. Может быть, не ошиблось Зинино сердце, и муж ее, пропадавший без вести целых три года, заявился в родную семью самолично?

Ступая осторожно, мягко оставляя на снегу следы, вычертившие спиралеобразную фигуру, Катя приблизилась к окнам Зининой избы. Чудом уголок одного окна остался не затянутым ледяной коркой. Катя чуть склонила голову, и в глаза ей бросилась умопомрачительная картина: за столом в углу сидит полуобнаженная Зина, а за ней, прижав ее к себе, припав губами к белому плечу, расположился сам... Карпухин. Одна рука Карпухина тискает Зинину грудь, а другая лежит у нее на животе. Шевелятся короткие, как раздувшиеся от крови пиявки, пальцы Карпухина.

Ничто не ускользнуло от Катиного взгляда. Заметила она, что лицо у Зины пьяное, печальное и в то же время равнодушное-равнодушное. Глаза полуприкрыты веками, и потому кажется, что Зина мертвая, недвижимая. На столе - четверть с водкой, тарелки с остатками закуски, чашки, самовар. Видать, пиршество началось еще с вечера...

Катя опрометью бросилась снова на дорогу. "Не вынесла Зина, не устояла", - пронеслось в голове, и захотелось заплакать от обиды на Зину, которую она полюбила с первой встречи и поверила ей, от сознания своей беспомощности перед самыми неожиданными ударами жизни, от жестокости того мира, в котором начертано ей жить.

Охваченная смятением, тихо всхлипывая, Катя, не помня себя, добрела до конца выселка, давно миновав избу Ольгеи Толченовой. Вот так неосмысленно, механически она, возможно, брела бы и дальше, если б у крайнего дома, в котором жил знакомый ей "хозяин выселка" Евлампий Ермилыч, приходивший когда-то к Зине взыскивать долг, не наскочили на нее собаки.

Огромные, рослые псы кинулись с рычанием. Катя хватила комья снега, кидала их в остервеневших собак, а сама пятилась назад. К счастью, ей подвернулась палка. Она замахала ею со свистом. Собаки, опасаясь удара, отступили. Катя не теряла мгновений, побежала что было мочи. Собаки помчались за ней, но палка снова засвистела в воздухе. Истошный лай собак Евлампия Ермилыча поднял тревогу. Послышался скрип ворот у его дома, но Катя была уже далеко. Зато подняли брех собаки в других дворах выселка. Катя поняла, что ей пора убираться с улицы. Быстро, без каких-либо раздумий, она подошла к избе Ольгеи и постучала в окно.

Отозвались немедленно, будто ждали ее.

- Заходи в избу, - послышался женский голос из-за окна.

"Лукьянов, видно, успел предупредить насчет меня", - отметила Катя. В темном дворе она не сразу отыскала крыльцо, а найдя крыльцо, никак не могла нащупать дверную скобу. Но ее уже услышали, видимо, догадались о затруднениях и дверь распахнули изнутри. Катю сразу обдало избяным теплым духом.

- Переночевать можно у вас? - спросила Катя, вглядываясь в женщину, которая открыла ей дверь.

Свет, лившийся в окно с противоположной стороны, слегка освещал ее.

- Подружка Маши? Проходи, Катюша, проходи.

Место найдется. Вот тут осторожно: корова отелилась, теленка на ночь внесла. Вроде на сильный мороз поворачивает. И здесь, Катюша, поостерегись, на кого-нибудь не наступи. Ребятишки разлеглись... Сядь тут, на ящик. - Хозяйка схватила Катю за плечо, усадила. - Тут же и поспать можешь. Все ж таки не на полу. На печку бы тебя, да там у меня бабка ободшовалась.

- Тут хорошо, - ощупывая в темноте широкий ящик, тихо сказала Катя. - А я вначале к Зине направилась, а там что-то не так...

- И не говори, милая! Опять энтот Карпухин объявился. С прошлого года все за нее сватается, проходу Зине не дает. Не мытьем так катаньем решил ее взять.

Приехал пьяный, да не один, а с каким-то связчиком.

Ну тот упился, едва еще смеркаться стало. Уволок его к себе Евлампий Ермилыч. Небось дрыхнет без задних ног. А Карпухин, гад полосатый, выгнал к соседям и Кирюшку и Зинину свекровку больную. "Будет, - говорит, важный разговор с Зинаидой. При нем свидетелей мне не нужно". Знаем мы, какой разговор... Ох ты, горюшко наше бабское! - вздохнула хозяйка.

Катя молчала, взвешивала все, что говорила женщина. Связчик Карпухина известен ей. Это второй полицейский - такой губастый, мрачный, с лицом, покрытым полудой. Но что же Зина? Неужели так бессловесно и покорилась Карпухину? Или все-таки решилась наконец связать свою судьбу с новым мужем?

А знает ли она, какая молва идет о Карпухине? Наверняка знает, не может не знать. Что же тогда происходит?

- А вы не забегали к Зине? Не пытались выручить ее? - спросила Катя, все еще не решаясь снять с себя полушубок и платок.

- Как же, забегала! Зашла с чашкой капусты.

Вроде для их благородия. Сама шепчу Зине: "Бежать тебе надо". А она вскинула на меня глаза в слезах, отвечает: "Ах, Ольгея, Ольгея, чему быть, того не миновать!.."

- Выходит, что согласилась?

- Выходит, так, Катюша.

Катя откинулась к стене, сдерживая рвущийся из груди стон. Она сидела в такой позе долго-долго. Ольгея уже заснула, всхрапывая. Посапывали ребятишки, спавшие на полу. Пощелкивая языком, облизывал себя теленок. А Катя даже глаз не могла сомкнуть.

Потом хрипло прокричал в курятнике петух. Близилось утро. Наконец и Катю потянуло на сон. Она расстелила на ящике полушубок, накрылась платком.

Спала совсем чуточку. То и дело распахивались двери, скрипели, врывался морозный воздух. Открыв глаза, Катя увидела в редеющем сумраке нескольких женщин. Они сбились около двери, разговаривали тревожным шепотом.

Катя прислушалась. Часто упоминалось имя Зины.

Это заставило подняться с ящика.

- Что там? - спросила Катя, подходя к женщинам.

- Ой, не говори, Катюша! Ужасть! Зинаида Карпухина убила. Лежит на полу в разорванной рубахе, с голым пузом. Кровища кругом... Его же левольвертом она...

Катя почувствовала, как горло ее сжалось, щеки запылали, нудно заныло где-то в левом боку. "Ну, знала же я, знала, что Зина не может пойти за Карпухина...

Почему же не бросилась я на помощь ей?" - пронеслось у нее в голове.

- Давно случилось? - спросила Катя, испытывая острое желание сейчас же бежать к Зине в избу.

- Да уж давненько, видать... Энтот связчик Карпухина там. Стережет, варнак, Зинаиду. А чо ее стеречь? Она сама чуть живая. Сидит, уставясь в потолок сухими глазами. Ну и, конешно, наш-то лиходей Евлампий Ермилыч тоже там. Где пропастина, там и ворон. Без него разве чо обойдется? Нарочный в Лукьяновку ускакал. Староста с урядником вот-вот при-"

едут. - Ольгея повздыхала, потом взяла Катю под руку, отвела ее в сторону, насколько позволяла изба, сказала на ухо: - А ты, Катюша, уходи, пока вовсе не рассвело. Не погода тебе торчать сейчас в выселке.

Сватья Лизавета вечером вчера из Лукьяновки приехала, сказывает: переполох там страшенный - ищут тебя, как дорогую пропажу. Ты, как сейчас выйдешь из ворот, спускайся сразу в лог. А там дорога сама тебя выведет на тракт...

Предупреждение Ольгеи было более чем своевременным. Катя пожала ей руку, хотела что-то сказать, но горло опять стиснуло волнением. Она проскользнула мимо женщин, открыла дверь, вышла из двора на улицу.

Занималось зимнее ясное утро. Сумрак уже совсем рассеялся. Из-за леса поднималась пурпурная полоса позднего солнцевсхода.

2

В Михайдовке на постоялом дворе произошла история, которая могла бы очень плохо закончиться для Кати.

Одолеть весь путь от выселка до города Катя не смогла. Давала знать о себе бессонная ночь, беспокойство за судьбу Зины, постоянная настороженность в дороге. Несколько раз Катя бросалась в сторону, заслышав позади или впереди себя повизгивание полозьев и перестук копыт. Крестьянских подвод она не боялась, но тракт есть тракт. Метались здесь туда-сюда и подводы с казенными людьми. От этих ждать добра не приходилось.