Юнга (СИ) - Оченков Иван Валерьевич

— Когда мы сможем вылететь?

— Сегодня же ночью. Обстоятельства и приказ адмирала Макарова не терпят отлагательств! — решительно заявил интендант и, черкнув несколько слов на наряде, протянул его просителю. — Вот, держите. Отправляйтесь и ни о чем не беспокойтесь.

— Но как же я верну вам двигатель?

— Боже, какие пустяки! Мотор по документам отправится по железной дороге в Дальний, и вся недолга…

— Покорно благодарю!

— Что вы, что вы, — тесня посетителя к выходу, проворковал Арцеулов, — сейчас ведь война, а мы, как ни крути, одно дело делаем!

Покинув кабинет совершенно преобразившегося начальника отдела, Зимин с недоумением посмотрел на своего воспитанника, все так же продолжавшего скромно сидеть в уголке.

— Черт возьми, но как?

— Как вам сказать, — скромно улыбнулся молодой человек. — Я просто немного сгустил ему краски и накинул картинку из недалекого будущего, от которой он пришел в столь изумленное состояние, что сразу возжелал от вас избавиться как можно скорее и надежнее.

— А ты опасный человек, Колычев… — Зимин и сам не заметил, что обратился к сыну друга, как некогда к самому Андрею Николаевичу. — Но на будущее запомни, это воздействие хоть и недоказуемо, но строжайше запрещено! Репутация в нашем деле стоит многого.

— Победителей не судят, кэп! — беспечно улыбнулся в ответ юноша.

Надо сказать, что столь зримое благоволение Вадима Степановича Макарова к юному наследнику рода Колычевых родилось не на пустом месте. А началось все с той самой торпеды.

Когда Муранов вернулся с трофеем, он, будучи человеком опытным, постарался получить всю возможную пользу из всей этой истории, включая призовые деньги и славу. Иными словами, он не просто передал «летающую мину»[74] командованию, но и постарался, чтобы об этом узнали в прессе.

В общем, шумиха поднялась нешуточная, и командующий был вынужден объявить о выплате «герою» крупной суммы и даже представил рейдера к правительственной награде. Но в этот момент, как снег на голову, свалился Зимин, у которого оказались при себе документация и пленный специалист. И тут было, о чем подумать, тем более, что приватиры — публика весьма специфическая, со своими понятиями о честности, и поссориться ни с одним из них не входило в его планы.

— Что вы обо всем этом думаете, Аркадий Степанович? — поинтересовался адмирал у стоящего перед ним навытяжку начальника разведки и контрразведки флота Грозовского.

— Я полагаю, ваше высокопревосходительство, Муранов действовал абсолютно правильно и его действия заслуживают награды.

— Украсть чужой трофей вы полагаете правильным? — иронично приподнял бровь командующий.

— В тот момент он не знал и не мог знать, жив ли Зимин. Это первое. Скорейшее получение образцов новейшего японского вооружения было в наших интересах. Это второе. Ну и, если позволите, в-третьих, это вполне в духе приватиров.

— Ну, хорошо, а что вы предлагаете делать с Зиминым. У него ведь тоже кое-что есть?

— Пустяки, — отмахнулся «особист». Документы, конечно, интересны, но не более.

— А пленный?

— А что пленный? Подданный Великобритании. Объяви мы о захвате, Форин-офис поднимет вой, в результате которого выяснится, что он вообще в тех местах гербарии собирал, а мы его ни за что схватили.

— Но его знания…

— Они, конечно, будут полезны, и его следует немедленно передать в технический отдел, только…

— Что, только?

— Без огласки.

— Вы думаете?

— Уверен.

— А Зимину?

— Прошу прощения, а вашему высокопревосходительству известно, что именно хотел запросить Зимин, когда и торпеда, и документация с пленником находились в его руках?

— Замену двигателей на «Буране» по кругу за счет казны! — Едва ли не по слогам веско произнес Грозовский. — И это за вычетом причитающихся ему призовых за сбитый и сожженный японский корвет!

— Однако, Аркадий Степанович, губа у него не дура!

— Совершенно с вами согласен. И командующий Сеульской эскадрой фон Ландсберг им крайне не доволен. Зимин — ведь в том бою учудил? Проигнорировал прямой приказ командующего! Януш Феликсович рапорт написал с требованием наказания капитана рейдера «Буран» за неподчинение.

— Да, я ознакомился с этой бумагой, — отмахнулся Макаров. — Победителей не судят, Аркадий Степанович! Послушайся он, и не получили бы мы столь ценный приз! Право же, фон Ландсбергу явно не хватает решительности в деле!

— Согласен с вами, Вадим Степанович. К тому же, мы получили достоверные сигналы о наличии в штабе Сеульской базы вражеского информатора.

— Даже так? — приподнял брови командующий. — И что вы намерены предпринять?

— Ведем разработку. Есть сведения, что среди сеульских приватиров также присутствует недоверие к тамошнему руководству.

— Немедленно докладывать мне о развитии расследования! Но вернемся к Зимину, — задумчиво произнес адмирал. — Он яркий одаренный. Более того — ас! Да, человек хоть и беспокойный, но при том весьма полезный. Особенно при выполнении всякого рода щекотливых поручений. Что и доказал недавно.

— Муранов с этим может справляться не хуже, — закинул удочку контрразведчик.

— Бросьте, вы же это несерьезно, — отмахнулся Макаров. — Жаден, хитер и ненадежен!

— Прекрасные качества!

— Не для всякого дела! Да, одаренные — сложные люди. К ним нужен особый подход. Но и польза от них, при правильном отношении, — велика и несомненна!

— С этими аргументами не поспоришь. Вадим Степанович, — вкрадчиво заметил Грозовский. — Все же необходимо поставить его в рамки, иначе дисциплина на флоте, и особенно у рейдеров, развалится. Тут ведь как? Делай, как я! Следом за ним и остальные примутся своевольничать.

— С этим я согласен. Без порядка победы нам не видать.

— Если Зимин так ловок и самостоятелен, пусть справляется без сторонней помощи. Помыкается, понервничает. Поймет, кто власть, а кто обязан исполнять приказы без обсуждений!

— Что конкретно вы предлагаете?

— Ему нужен двигатель. Пообещайте.

— Но…

— А вот давать ничего не надо. По крайней мере, пока не вернется.

— Предупредить интендантов, чтобы…

— Это излишне. У ваших снабженцев и без того зимой снега не выпросишь. К тому же, если дать такое распоряжение, пусть даже негласное, информация все равно просочится. А так…

— А так штаб вроде и не при чем, — подхватил адмирал.

— Именно!

— И все-таки надо и Зимину кость бросить!

— Нет ничего проще, ваше высокопревосходительство! Вы помните погибшего лет восемь назад в Сеуле Колычева?

— Смутно. А что?

— Нашелся его сын, и Зимин принимает горячее участие в его судьбе. Хочет добиться признания.

— Колычевы — фамилия известная. Тут требуется осторожность…

— Разумеется. Но, во-первых, это побочная ветвь рода, а во-вторых, молодой человек, кажется, и впрямь сын погибшего Андрея Николаевича.

— Отчего же такое умозаключение?

— Одарен!

— Вы серьезно?

— Вполне. Хотя дар проявился достаточно поздно.

— Хм. А ведь Колычев, если я не ошибаюсь, учился в Александровском летном училище?[75]

— А до того — в Морском корпусе, как и ваше высокопревосходительство!

— Надо бы помочь сыну однокашника…

— Целиком и полностью поддерживаю ваш порыв!

Так уж случилось, что почти совсем не знавший своего спасителя Мартемьян успел крепко привязаться к отставному боцману Вахрамееву за те недолгие, но полные радости дни, что гостил на маяке. И теперь, когда они снова встретились, расставаться не хотелось категорически.

— Послушай, крестный, — с трудом подбирая слова, начал Март. — Нам нужно поговорить.

— Давай потолкуем, — с готовностью согласился тот.

— Я тут подумал, может не надо тебе на маяк возвращаться?

— Это отчего же?

— Ну как тебе объяснить… я, как ты знаешь, наследство получил. Даже дом свой есть. Мы теперь можем вместе жить…