Великий план (Нарский Шакал - 2) - Джон Марко

Пока жидкость по капле входила в вену епископа, он лежал неподвижно. Время от времени он сжимал и разжимал кулак, торопя процесс. Глаза у него горели, словно в них плескали кипятком. Все тело, казалось, разрывается на части, словно расколотое пополам мощным снадобьем, разливающимся по венам. Но архиепископ Нара, несмотря на раздирающую его боль, не издавал ни звука. Это была радостная мука, которую легко было выносить. И она медленно-медленно возвращала его к жизни.

Дьявольский дар Бьяджио не оказался ядом, как того опасался Эррит. Он был именно тем, что обещал Никабар, - очень сильным раствором снадобья Бовейдина. В соответствии с предостережением Никабара, Эррит собственноручно приготовил раствор, разбавив жидкость водой до приемлемой концентрации. Теперь это станет еженедельным ритуалом. Как это было до того момента, когда ему удалось победить свое пристрастие. Но было так приятно снова ощутить в себе жизненные силы! Эррит закрыл глаза, испытывая ненависть к самому себе. Бьяджио был хитрым дьяволом. За все годы, когда они вместе служили Аркусу, Бьяджио ни разу открыто не выступил против Эррита, даже когда епископ нашептывал проклятия на ухо императору. Однако их взаимная ненависть выросла и набрала мощную силу. Эрриту казалось, что он одерживает верх над Бьяджио. И теперь, лежа в кровати и наслаждаясь злобным даром графа, он испытывал на этот счет сомнения.

Однако у него есть время. Время, чтобы подумать. И составить планы. Маленькая бутылочка, которую привез ему Никабар, не опустела еще и на треть. Он может заполучить новую. Бьяджио рвется на переговоры. Эррит пообещал себе, что будет торговаться с этим животным. К тому времени, когда пузырек опустеет, он заполучит новую порцию. Если Бьяджио хочет снова слиться с Наром, ему придется поделиться своим драгоценным снадобьем.

- Не один только ты умник, - прошипел Эррит. - Я тоже умею играть.

Эта игра была для Эррита и важной, и опасной. Он не был стратегом или шпионом. Однако он долгое время прожил в Черном городе и ощущал биение его жизни. Он не был лишен влияния. Губы епископа изогнулись в легкой улыбке. Снадобье пылало в его жилах. Однако он терпел боль, наслаждался ею, ощущая, как средство Бовейдина творит чудеса с его суставами, зубами и мышцами, делая их прочнее и сильнее, возвращая молодость и останавливая ход времени. Его глаза уже вновь обрели прежнюю яркость. Теперь, глядя в зеркало, он снова встречал в нем взгляд двух ярко-лазурных драгоценных камней.

"Я силен, - мысленно говорил себе епископ. - Я достаточно силен и становлюсь еще сильнее".

Он не отдаст Нар Бьяджио. Это исключено - после всего, что ему пришлось перенести.

Снадобье медленно текло по трубке, неспешно вливаясь в его кровоток. Эррит открыл глаза и устремил их на бутылку с голубой жидкостью. Она уже почти опустела. Он содрогнулся, пытаясь овладеть собой. Эти процедуры бывали невыносимыми, а он вернулся к ним совсем недавно! Теперь он перестал испытывать безумную тягу к снадобью и вновь обрел аппетит. Он, словно атлет, мог опустошить все выставленные на стол блюда - и в желудке еще оставалось места для десерта. В прежнем Наре он славился своей тучностью, но отказ от снадобья заставил его похудеть. Он был старше и не мог поспорить с Бьяджио красотой, но для победы над Черным Ренессансом нужна сила, а не красота. И теперь сила вливалась в него. Порочная жизненная сила, созданная Бовейдином в пробирке.

За окном вставало солнце. Скоро его кожа снова превратится в лед, и он будет жаждать солнца, словно цветок. Изменится не только цвет его глаз: его плоть заледенеет, и ни один живой человек не сможет вынести его прикосновения. Не то чтобы это имело значение. Это было одной из великих жертв, которые он принес Небесам - отказ от контактов с другими людьми. Ему свойственны были все мужские желания, однако он обладал невероятной способностью их сдерживать, и хотя хорошенькие раскрашенные дамочки Нара заставляли его сердце биться быстрее, он умел подавлять свою похоть. Он выполнял волю Господа. Он заботился о детях из сиротского дома и распространял Слово. Ему не нужны были плотские утехи, столь слабые и преходящие. В юности, до того, как он услышал зов Небес, он искал в городе женщин, утоляя свои аппетиты с рабынями и шлюхами, но Бог спас его от этого. Его тело было теперь чистым, не тронутым болезнью. Как и его разум.

По большей части.

Он по-прежнему думал о Готе, особенно когда снадобье обжигало его сильнее всего. И Бог по-прежнему дразнил его недомолвками. Он думал и о Кае, и о чудовищном горе полковника, которое грозило раздавить его, словно на наковальне. Пути Господни неисповедимы, но знаки Небес несомненны. В душе Эррит твердо знал, что дело, которое он совершил, было необходимо. Однако совесть по-прежнему не давала ему покоя, порой ее крик был настолько громким, что его не могли заглушить даже объятия наркотика.

"Почти все", - думал он, глядя, как из бутылки вытекают последние капли светлого раствора. Новая процедура понадобится ему только через неделю. Бовейдин действительно смог сделать снадобье очень концентрированным. Эррит сжал пальцы. Они казались толще, чем всего несколько дней тому назад, словно на них появился новый слой мускулов.

Стук в дверь вывел Эррита из грез. Он затаил дыхание, злясь, что ему помешали. Он все еще оставался в ночной сорочке и отдал строгое приказание, чтобы его не беспокоили. Если это Форто...

- Что такое? - гневно крикнул Эррит в сторону двери.

Створка очень медленно открылась. Отец Тодос виновато просунул в комнату голову, стараясь не смотреть на отвратительную картину на кровати.

- Простите, Ваше Святейшество, - пролепетал он. - Но... к вам посетители.

- Посетители? И что?

- С Драконьего Клюва, Святейшество. Герцог Энли. Он говорит, что ему немедленно нужно поговорить с вами. Он настоял...

- Посмотри на меня, дурень! Я не в состоянии заниматься этим!

Тодос вошел в спальню и закрыл за собой дверь. Эррита поразило подобное нахальство. Не поднимая головы, священник объяснил свой поступок:

- Я очень сожалею, Ваше Святейшество, но герцог Энли упорствовал. Он умоляет, чтобы вы немедленно его приняли. На его земле война.

Слово "война" заставило Эррита резко сесть.

-- О чем ты? - вопросил он. - Какая война? Тодос пожал плечами:

- Не знаю, Ваше Святейшество. Герцог сказал, что будет разговаривать только с вами. Но это очень срочно.

Эррит снова откинулся на мягкие подушки, заставляя себя успокоиться. Война на Драконьем Клюве назревала уже давно. И то, что она разразилась именно сейчас, когда в империи царит хаос, удивления не вызывало. Энли и его брат вечно досаждали императору. Эррит всегда предчувствовал, что между ними произойдет нечто катастрофическое.