Теплоход "Иосиф Бродский" - Александр Проханов

Есаул больше не сомневался — Словозайцев был главной персоной «заговора». Стратегической фигурой, объединявшей вокруг себя заговорщиков. Суть «заговора» оставалась неясной, но таила в себе грандиозную опасность. Приближалось жуткое, пока еще безымянное будущее, которое радикально отличалось от предшествовавших эпох. Имело материальную и метафизическую составляющую. Переводило земную жизнь в иное измерение. И хотелось скорее приплыть к святому острову, где стояла окруженная водами обитель, и в озерном монастыре доживал земную жизнь схимомонах Евлампий, в миру Евгений Евдокимович Краснопевцев, светило естественных наук. Неожиданно покинул лабораторию, уединился в монастырской тиши. К нему, своему духовнику и наставнику, стремился Есаул, полагая, что монах просветит его неокрепший, метущийся в догадках ум. Поможет раскрыть тайну заговора.

Неожиданно у подиума появился горбун. Опоздал на представление и теперь, смущаясь, пробирался, разыскивая место за столиком. То ли по ошибке, то ли по злому умыслу служители, увидев горбуна, набросились на него. Сделали вид, что приняли его за уроца, соскользнувшего с панели и стремящегося скрыться. Затолкали, стиснули, намотали ему на руки блестящие цепи. Воздели на подиум, растягивая крепи. Горбун, ошеломленный, стоял, маленький, сутулый, разведя руки, с побледневшим лицом, на котором светились большие страдальческие глаза. За столиками улюлюкали, смеялись, аплодировали коварной шутке. Внезапно из глаз горбуна сверкнули лучи, словно проблеск лезвия. Отточенное острие ударило в цепи, рассекло. Служители попадали в разные стороны. Горбун круговым движением сбросил с рук остатки оков, спрыгнул с подиума. Потупясь, ни на кого не глядя, покинул палубу. Все в изумлении молчали. Казалось, только что над палубой сверкнул самурайский меч, рассек сталь и освобожденный пленник покинул место своего позора.

Замешательство продолжалось минуту. Зрители оживились, когда на подиум въехала инвалидная коляска. В ней, предназначенной для безногих калек, восседало нечто, что нельзя было охарактеризовать иначе, чем фаллос громадных размеров. Семенники с натянутой кожей, в сетке розово-голубых плетений, занимали все пространство коляски. Громадный ствол был воздет в зенит. И все вместе, включая коляску, напоминало Царь-пушку на подвижном лафете. Однако при внимательном разглядывании можно было заметить выраставшие из фаллоса ручки и ножки, крохотные, дистрофичные — жалкие отростки, не способные выполнять вмененные им функции. Видно, взращивающая сила обделила их калориями, сохранила лишь намек. Точно так же на венчающем фаллос вздутии, округлом и мощном, виднелись подслеповатые глазки, едва намеченный ротик, проколы ноздрей, слегка выступавшие уши. У многих одновременно явилась мысль — каково человеческому лицу быть совмещен, ным с головкой члена? Что видят очи и произносят уста, когда наступает миг сладострастия и мужчина погружает в любимую женщину свою обезумевшую страстную плоть? Служители медленно катили коляску, и это напоминало Ялтинскую конференцию, когда в зал заседания въезжал на коляске президент Рузвельт. Посол Киршбоу даже робко захлопал в ладони. Все было чинно в свете софитов, под музыку Герщвина, исполняемую одесситами. До той лишь поры, пока коляска не поравнялась со столиком, где сидела продюсер программы «Тюрьма и воля». Милая женщина оправилась от недавнего поползновения мерзкого козлища. Высушила платье и беззаботно потягивала коктейль. Была атакована чем-то ужасным и сокрушительным, как чугунная баба. Пассажир инвалидной коляски ринулся со своей колесницы, опрокинул несчастную и стал проделывать с ней такое, что в криминальной практике именуется изнасилованием. Рудиментарные ручки ловко раздевали барышню. Рудиментарные ножки расталкивали ей колени, а все остальное, с мигающими глазками и чмокающим ротком, погружалось в несчастную. Женщина не раз подвергалась нападениям в колониях строгого режима. Привыкла служить непродолжительной и мимолетной отрадой для рецидивистов, серийных маньяков и каннибалов. Но тут, забыв приемы самообороны, бездыханно отдалась нападавшему. К счастью подоспел Словозайцев. Направил на насильника миниатюрный приборчик, впрыснул струйку усмиряющих голубоватых корпускул. Чудище оставило женщину и покорно вернулось в коляску. Служители торопливо увозили урода, пережившего неожиданный всплеск влюбленности.

Показ моделей завершался на трагической ноте. Зрители были подавлены. Уроды в таком количестве подействовали угнетающе. Это не мог не заметить Словозайцев. Великолепный в своем черном цилинд-и фраке, переливаясь в лучах, вышел на подиум и возгласил:

— Дамы и господа, в заключение показа через несколько минут победительница конкурса «Мисс Бродская» порадует нас эротическим танцем, который она посвящает своему венецианскому жениху. Танец будет исполнен на нижней палубе, возле мачты. Все могут наблюдать его с верхней палубы.

Произнес и пошел, ослепительно улыбаясь. Его нагнала Луиза Кипчак:

— Маэстро, вы не забыли свое обещание? Она должна умереть!

— Я умею держать слово, — с достоинством ответил Словозайцев.

— И еще, маэстро. Поскольку всем стало понятно, вы не только замечательный модельер с тонким вкусом, но и чародей, знаток тех маленьких странностей в строении человеческого тела, что делают его особенно привлекательным, могу я обратиться к вам с; делил катным вопросом?

— Доверьтесь мне, — мягко сказал Словозайцев.

— Видите ли, маэстро, я обнаружила в себе некоторую странность. Ну как бы это помягче сказать… Одним словом, у меня под мышкой образовалось сама собой… Ах, маэстро, ну, право, не знаю… Лучше взгляните сами, — с этими словами Луиза Кипчак подняла руку и показала Словозайцеву свою маленькую тайну под мышкой.

Тот извлек из кармана линзу и долго рассматривал то, что ему показала Луиза.

— Пусть это вас не тревожит, моя дорогая, — ответил он. — В моей практике это встречалось. Видите ли, У вас проявился рудимент, оставшийся со времен матриархата. Тогда племенем правила женщина. Перед человечеством стояла задача быстрого размножения. Несколько мужчин оплодотворяли одну женщину-праро-Дительницу. Природа сделала так, что прародительницу могли осеменять сразу десятки мужчин. А для этого сами понимаете, надо было создать дублирующиеорганы, которые покрывали все женское тело. Сохранились намеки, в результате дешифровки ирландских рун, что эти дублирующие органы издавали особые звуки, которые запечатлели шотландские и ирландские волынки. Так что, прислушайтесь к себе, дорогая. Быть может, вы услышите музыку древних кель-тоЪ, — с этими словами кутюрье удалился на нижнюю палубу.

Зрители покинули столики и столпились у поручней, откуда был виден корабельный нос, — треугольный участок палубы, откуда вырастала стальная блестящая мачта и где недавно состоялись две казни, — националиста-полковника и террориста-лимоновца. Теперь железо палубы застилал восточный ковер. В свете прожектора он казался клумбой, на которой краснели цветы. Тут же разместился квартет одесситов. Музыканты одинаково прижимали свои бледные лица к лакированным скрипкам, самозабвенно водили смычками, враз откидывали назад смоляные космы. Словозайцев, в розовом трико, похожий на циркача, вышел, приветствуя зрителей.

Следом, невесомая, едва касаясь земли, выскользнула танцовщица. Это была Фи-Фи, «Мисс Бродская», невеста поэта, посвящавшая танец возлюбленному жениху. Ничто не сковывало ее вольных движений — ни лента, ни перевязь, ни единая цветастая нить не закрывали прелестной наготы. Лишь на голове волшебно переливалась крохотная алмазная корона. Подобно классической балерине, она порхнула в воздухе, согнув в полете колено, вознеся прелестные руки. Приземлилась у сияющей колонны. Прильнула к блистающей стали, по которой скользнул фиолетовый луч, превратив мачту в струю восходящего света.

Танцовщица обнимала сияющий поднебесный шест, описывала круги, оплетала его, как плющ, обвивала змеей. Струилась ввысь, и казалось, что сама превращается в поток лучистой энергии, — взмоет и исчезнет среди звезд и туманностей. Словно ныряльщица, кидалась вниз, проливалась из неба, как драгоценный учей, в котором сверкали алмазы.

Это была воплощенная в танце библейская «Песнь песней». Избранница славила своего жениха, приносила ему самое дорогое — свое целомудрие, предвкушая несказанное счастье, чудо их скорой встречи, их лобзания и ласки, в которых не было запретов, а лишь слепое обожание любящих тел.

Танцовщица обняла ногами сияющий шест. Казалось, что он вырастает из ее пронзенного лона, старается дотянуться до звезд. В этом чудились отголоски фаллических культов. Она отвернулась от зрителей, выгнула гибкую спину, и, казалось, что стальная ось проходит сквозь нее к небу, ее пронзил невидимый стальной великан. Обняла сияющую мачту, стала лобзать, нежить тонкими пальцами, касалась прелестной грудью. Железный ствол трепетал от страсти, уносил в небеса ее женственность, ее нежность и жар. Она отцвела назад руки, выгнулась гибким колесом, коснулась пальцами палубы. Все увидели, как расцветает ее восхитительный прелестный цветок, подобный нильскому лотосу.