Когда забудешь, позвони - Татьяна Лунина

— Спасибо большое! — вежливо поблагодарил угощенный. — Вы очень вкусно готовите. — И одобрительно улыбнулся. Если игнорировать гастрономическую причину улыбки, то можно признать эту гримасу приятной.

— На здоровье, — сдержанно ответила хозяйка. — Однако в этом — не моя заслуга. Я всего лишь на подхвате. Главная — мадам Шабрель, которая ведет хозяйство.

— Но команду подбирает капитан, — пошутил гость. — А потому он первым заслуживает похвалу.

Невинная шутка привела в легкое замешательство хозяина. Он часто заморгал, церемонно покашлял и просветил:

— Мадам Шабрель служит в этом доме почти двадцать лет. Симона очень предана нашей семье. — И виновато посмотрел на жену. — Я не могу ее уволить.

Новая мадам де Гордэ, видно, такое постоянство к грехам не относила. Потому что безмятежно улыбнулась в ответ и предложила кофе.

— Oui, ma chere, mercie![8] — обрадовался муж. — Но мы будем пить в кабинете. Прости, дорогая, дела! — Довольный хозяин поднялся из-за стола, с нежностью приложился к жениной ручке и пригласил гостя следовать за собой.

А виконтесса, припомнив навыки судомойки, принялась складывать горкой грязные тарелки и перетаскивать их в кухню. Двух ходок хватило вполне. Потом сварила кофе, продефилировала с подносом в кабинет, после направилась в гостиную, устроилась на диване с пультом в руках и бездумно заскакала по каналам. Вспомнился тот вечер, когда раньше обычного вернулся домой Ив. На нем лица не было, и она поняла, что случилось нечто серьезное. Но с порога выспрашивать мужа не стала. Накормила и только потом осторожно спросила:

— Ты чем-то озабочен, дорогой?

— Болен Жак, — потерянно сообщил отец; подбородок его задрожал, и он замолчал, пытаясь справиться с позорной слабостью. Она терпеливо ждала продолжения. — У него рак. Полгода назад нечаянно сорвал родинку на правом боку. Играл с Катрин на пляже, оцарапался осколком камня, — монотонно бормотал он, удивляясь собственным словам. И неожиданно заплакал — совсем как женщина. Беззвучно, с неподвижным лицом, нервно разглаживая указательным пальцем невидимую морщинку на тщательно проглаженной скатерти. — Он умрет?

Васса растерялась. Жак — веселый, полный сил и здоровья молодой мужчина — умрет из-за какой-то чепухи? Случайного камушка, попавшего под бок? Чушь, нелепица, такого быть не может! И вдруг вспомнила себя, и свое неверие в реальность происходившего с ней тогда, и собственный ужас. Память услужливо подсунула еще одно воспоминание. Вернее, вытащила из задворок сознания того, кто упрямо там болтался, дожидаясь своего часа.

— Жак будет жить! — Она мягко остановила палец, тупо елозящий по синему шелку. — Я уверена, его можно спасти.

И рассказала про русского ученого с его уникальным аппаратом. Поведала все подробности чудесного исцеления от страшной болезни, не утаила ничего. Кроме одного. Что исцеленной была будущая мадам де Гордэ. Придумала зачем-то мифическую подругу, на которую и натянула свою тогдашнюю судьбу. Для чего? Сама толком не знала. А целитель сидел сейчас с ее мужем в кабинете, попивал кофе и готовился к следующей победе. Что Глебов лавровый венок получит, Васса не сомневалась ни на йоту. Дал бы Бог только ума не проболтаться да не выдать ненароком наводчицу.

Заснуть долго не давал бестолковый ужин на троих и чашка кофе, легкомысленно выпитая на ночь. А может, все дело было в подчеркнуто вежливом тоне гостя и странном взгляде, перехваченном случайно.

Утро началось с сюрприза.

— Дорогая, — Ив аккуратно намазывал тост вишневым джемом, — у меня просьба. — Васса вопросительно посмотрела на мужа. — Мне бы хотелось, чтобы ты уделила сегодня господину Глебову пару часов. — Странное предложение, мягко говоря, озадачило. — Завтра он возвращается в Москву, я обещал показать ему до отъезда вечерний Париж. Подай, пожалуйста, сливки, дорогая, — перебил себя Ив, не забывая о насущном. Бесконечная «дорогая» молча придвинула фарфоровый кувшинчик. — Спасибо! Но, к сожалению, на вечер назначена важная деловая встреча, отменить которую никак не возможно. Не могла бы ты вместо меня развлечь нашего гостя? Ведь для русских увидеть Париж — мечта всей жизни. И мы не должны лишать его такой возможности. К тому же я очень надеюсь, что господин Глебов поможет Жаку, — вздохнул заботливый отец и подытожил: — Словом, этот человек нам нужен, и надо постараться, чтобы он остался доволен.

— Хорошо, — ответила Васса, — как скажешь. — Ее лицо оставалось невозмутимым. — Когда я должна быть готова?

— Жди моего звонка, дорогая. После пяти позвоню. А сейчас прости, дела. Безделье, конечно, приятно, особенно когда ты рядом, — мило улыбнулся муж. — Но, как утверждал Гораций, ничего жизнь не дает людям без великого труда, — важно изрек он азбучную истину. И поинтересовался снисходительно: — А что говорят по этому поводу русские? Ведь они — известные лентяи!

— Без труда не вынешь и рыбку из пруда, — машинально пробормотала на родном языке «лентяйка».

— Прекрасно! — неизвестно чему обрадовался великий труженик, клюнул щеку жены и поднялся из-за стола. — Пожелай мне удачи, дорогая. Если встреча пройдет успешно, нас ждет неплохая прибыль. — И вышел, не дожидаясь пожелания, осчастливив напоследок заманчивым посулом. Известное дело, чужим заработком лентяя приманить легко.

А может агрессия вызвать зубную боль? Да так, чтобы заныли разом все тридцать два? Чтоб заломило от ненависти, как от ледяной воды. От чужой глупости воспалился нерв, от барского высокомерия, от идиотской самонадеянности — от всего, чем дышал сейчас ее французский муженек. И этот тухлявый запашок просачивался в мозги, обволакивая каждую извилину и деградируя наивную идею попытать счастья на чужой стороне. Никогда еще Василиса Поволоцкая не чувствовала себя такой униженной. Как он сказал? Увидеть одним глазком Париж — для русских мечта всей жизни? Что ж, вполне возможно. Темных лапотников всегда привлекала просвещенная Европа. Там — ярче глазу, приятнее уху, сытнее желудку. Но среди этих глициний, взбитых сливок, оливок, пиний, щедрых виноградников и жадных виноделов, кичливых яхт, садовых нимфочек в фонтанчиках, фальшивых улыбок, пресных радостей — ломит зубы, ноют кости и болит душа. Рвется и просится домой, в Москву. К честному звонку будильника-трудяги, вдумчивой Стаське, куцей сирени под окном, к заполошенным соотечественникам, которые все ладят пятое колесо к телеге, к новым синякам и шишкам, обидам, обманутым надеждам, будущим иллюзиям — всему, с чем она взрослела и без чего не хочет стареть. Здесь балом правил Ив. Расчетливый, деловой, поверхностный прагматик, уверенный, что титулом и кошельком пристроил неразумную россиянку у теплой печки в земном раю. Сиди, дескать, глазей по сторонам, разевай рот, наслаждайся и не рыпайся. Знай только подставляй ладонь для франков, всегда найдется один-другой. Милый, наивный, бесхитростный Ванечка, пленивший ее в Москве, в Париже стушевался, сгинул на задворках французского великолепия, которым так гордился его титулованный собрат. Вспомнился Стаськин приезд — охи, ахи и восторги девушки, влюбленной в Родена, Дассена, Лелюша, Атоса и прочих героев галльского племени. Счастливая парижанка обрушила на любимую москвичку целый ворох здешних прелестей. Три вечера подряд Настя каталась по Сене, обмирая от восторга. В соборе Парижской Богоматери представляла себя Эсмеральдой, таращилась с разинутым ртом на «Сикстинскую мадонну» в Лувре. Влюбилась с ходу в Монмартр, припоминая Ренуара и Дега. Восхищалась Версальским замком, а в Шамборе и Шенонсо перешла ни с того ни с сего на шепот. Воображала, развалившись в серебристом «Рено». Смаковала омара в ресторане. А в аэропорту, прощаясь, тихо сказала: