Imprimatur - Рита Мональди

– В тиши пропить, пришить типов, – отчеканил Тиракорда, в точности повторив слова, которыми он встретил Дульчибени.

– Типов пришить, пришить типов, – повторил Дульчибени.

– Вот-вот. Обдумайте на досуге. Не это ли является причиной вашего появления у меня?

Лекарь встал и, шаркая ногами, двинулся куда-то влево, исчезнув из поля нашего зрения. Дульчибени сидел к нам спиной.

Комната освещалась двумя толстыми восковыми свечами, покрытыми золотой краской, стоящими на столе, за которым расположились собеседники. Великолепие обстановки наполнило меня удивлением и восхищением. Рядом со свечой стояла посеребренная затейливая корзиночка с восковыми фруктами. Горели свечи и в двух массивных канделябрах, один из которых был установлен на столике из сандалового дерева, а другой – на верху секретера черного дерева с карнизами и гербами из позолоченной меди. Стены были затянуты дорогим атласом малинового цвета; повсюду развешаны полотна с различными приятными для глаз сюжетами – с животными, цветами, людьми. Я узнал Мадонну с младенцем, оплакивание Христа, благовещение святого Себастьяна и вроде бы Ессе Homo.

Но одно полотно несомненно царило в комнате: в золоченой раме с арабесками, растительным орнаментом и фестонами из граненого стекла оно висело в центре самой длинной стены прямо перед нашими глазами и изображало папу Иннокентия XI. Под ним на высоком подножии лежал ковчежец четырехугольной формы из посеребренной и позолоченной меди. Наверняка с уймой мощей. Налево было установлено ложе, а рядом стул с дыркой, покрытый красной парчой. Я тут же догадался, что это был кабинет, где Тиракорда принимал пациентов.

Вне поля нашего зрения открылась и закрылась дверь, врач вернулся к столу.

– Ах я недотепа, оставил их там.

С этими словами он толкнул стену, на которой висел огромный и угрожающий понтифик, и перед нашими изумленными глазами в этой стене образовался проем, створки двери были обиты той же малиновой тканью, что и стены, и хорошо к ним прилегали, так что были незаметны. За потайной дверью находился чулан для хранения врачебных инструментов. Мне даже удалось разглядеть пинцеты, щипцы, бистуреи, аптекарские горшочки, книги, связки листочков бумаги, возможно, для записи результатов медицинского обследования.

– Они все еще там? – спросил Дульчибени.

– Да, и притом неплохо себя чувствуют, – отозвался Тиракорда, что-то отыскивая. – Я ищу две недурственные штучки, записанные для вас. Ах, вот и они.

Он запер чулан, вернулся в кабинет, победно потрясая смятыми листочками бумаги, и сел за стол.

– Вот послушайте. Если у отца семь дочерей…

И тут с Атто что-то случилось: он вдруг зажал себе рот обеими руками, закрыл глаза, приподнялся на мысочках и стал на глазах раздуваться. Затем сложился вдвое, сунув лицо под мышку. Меня охватила паника, я не знал, что и думать: плохо ли ему, гневается ли он?

Когда же он вынул голову из-под мышки и уставился на меня, по его полным ужаса и бессилия что-либо изменить глазам я понял: он собирается чихнуть.

На Мелани периодически нападали приступы краткого, но неудержимого чиха, я, кажется, уже упоминал об этом. К счастью, на сей раз ему удалось сдержать позыв. В какое-то мгновение я испугался, что он не устоит на ногах и рухнет на приоткрытую дверь. Но он прислонился к стене, и опасность миновала.

И все же это происшествие на несколько мгновений отвлекло наше внимание от разговора, который мы подслушивали. Удостоверившись, что Атто совладал с собой, я весь обратился в слух. Фразы, которыми обменивались собеседники, были сплошь непонятными.

– Четырнадцать? – устало спросил Дульчибени.

– А вот и нет! Восемь. И знаете почему? Один брат – брат всем дочерям. Ха-ха-ха!

Тиракорда зашелся в астматическом смехе, Дульчибени хранил молчание, а стоило тому успокоиться, попытался перевести разговор на другую тему.

– Ну, как он сегодня?

– Да так себе. Если он не перестанет упрямиться и изматывать себя, улучшения не наступит и он это знает. Возможно, придется отказаться от пиявок и прописать что-нибудь другое, – сопя и вытирая платком слезы, выступившие у него на глазах от смеха, отвечал Тиракорда.

– Вот как? Я думал…

– Я и дальше собирался применять привычные методы, – кивнул врач на потайную дверь, – но теперь вовсе в этом не уверен…

– Позвольте мне заметить, Джованни, – перебил его Дульчибени, – хотя я не врач, но все же думаю – нужно время, чтобы лечение подействовало.

– Знаю, знаю, посмотрим, как пойдет… – каким-то унылым тоном отвечал Тиракорда. – Увы, Сантуччи сам в прескверном состоянии и не может обеспечить больному уход, как в добрые старые времена. Мне предложили заменить его, но я слишком стар. К счастью, вскоре мы получим подспорье: грядет новая смена. Возможно, молодой Ланчизи, которому я помогал и буду помогать всеми возможными способами, займет это место.

– Он тоже ведь, кажется, из Марша?

– Нет, он римлянин. Но я его, так сказать, усыновил. Он посещал наш коллеж в Марше, затем стал моим ассистентом в богадельне Сан-Спирито-ин-Сассия.

– Так будете вы назначать другое лечение или нет?

– Поглядим. Немного деревенского воздуха, возможно, приведет к улучшению состояния больного. А кстати, – вспомнив о записи на листочке, проговорил он. – На одной ферме…

– Послушайте, Джованни, – вдруг взвился Дульчибени. – . Вам прекрасно известно, как ценю я наши встречи, однако…

– Вам снова приснилась ваша дочь? – с обеспокоенной миной на лице поинтересовался Тиракорда. – Я вам много раз говорил, это не ваша вина.

– Да вовсе нет. Видите ли…

– Я понимаю: карантин и все такое. Но я вам уже сказал, это глупость. Если все было так, как вы мне описали, вы не рискуете заразиться, а еще меньше очутиться в лазарете. Нужно верить вашему, как бишь его, Кристожено… он прав.

– Его зовут Кристофано. Но я не об этом. Мне кажется, за мной кто-то следил, когда я шел к вам сюда.

– Ах вон оно что! Будьте спокойны, дружище. Может, вас преследовала речная крыса? Ха-ха-ха! Кстати, я нашел одну у себя в сарае намедни. Вот такую здоровенную. – Он развел в стороны свои руки-коротышки.

Дульчибени ничего не отвечал. Не видя его лица, я все же почувствовал, что он готов взорваться.

– Я понимаю, вы все переживаете ту историю. И все же: мучить себя по прошествии стольких лет. Может, тут есть ваша вина? Так нет же. Однако вы все равно думаете: если бы я служил тогда другому человеку! Ах, если б мне быть тогда художником, стольником, поэтом, кузнецом, стремянным! Все что угодно, только не торговцем.

– Да, бывает, что я думаю именно так, – подтвердил Дульчибени.

– Вот что я вам скажу в таком случае. Будь это так, вам бы никогда не встретить мать вашей дочери, Марии.

– И то верно. И меньшего бы хватило: чтобы на моем пути не повстречался Франческо Ферони.

– Снова-здорово! Да уверены ли вы, что это был он?

– Уверен, это он поддержал мерзкие намерения этой свиньи Хьюгенса.

– Но вы могли бы попытаться вывести их на чистую воду, потребовать расследования…

– Расследования? Да я же вам объяснял: ну кто будет искать дочь рабыни-турчанки? О нет, в сложных делах прибегать к помощи Барджелло не стоит, лучше уж обратиться за помощью к какой-нибудь сволочи.

– И эта сволочь заверила вас, что ничего уже не поделаешь?

– Вот именно, ничего. Ферони и Хьюгенс отвели ее к этому нечестивцу. Я искал, но впустую. Видите этот черный старый сюртук? Я ношу его, купив в портовой лавке, с тех пор как иссякли силы и надежда… И теперь уж не расстанусь с ним. Я искал, долго-долго, платил шпионам и осведомителям по всему миру. Два лучших из них заверили меня, что не осталось ни одной зацепки, что она была продана или же – боюсь, что это так – умерла.

Несколько мгновений оба молчали. Мы с Атто переглянулись, и я прочел в его глазах то же удивление и те же вопросы, которые возникли у меня самого.

– Говорю вам, в этой истории не найти концов, и утешиться я тоже не могу, – грустно заговорил снова Дульчибени. – Что ж, выпьем? – Он вынул из кармана флягу и поставил на стол.

– Что за вопрос?

Лицо Тиракорды засветилось. Он встал, снова открыл потайную дверь и прошел в чулан. Встав на мысочки, с огромным трудом дотянулся до полки под самым потолком и что-то снял оттуда. В его пухлых пальцах оказались две чарки зеленоватого стекла.

– Просто чудо, что Парадиза до сих пор еще не обнаружила моего нового тайника, – пояснил он, закрывая дверь. – Найди она мои чарочки, что бы тут началось! Вы ведь знаете, как она относится к вину, греху чревоугодия… Мол, происки Сатаны. Но продолжим. Что случилось с матерью девочки?

– Я вам уже рассказывал. Незадолго до похищения Марии она была продана. Я потерял все ее следы.

– А вы не могли воспрепятствовать этой продаже?

– Она принадлежала, увы, не мне, а Одескальки, как и моя дочь.