Исправить (ЛП) - Уилсон Киврин

А потом Камерон превзошел самого себя, водрузив на стол перед Мией огромный бумажный пакет, доверху заполненный презервативами. Подкрепив свой подарок словами, что переживает, сумеют ли Миа и Джей найти достаточно контрацептивов, там, куда едут. И напоследок, лукаво взглянув на Пейдж, добавил, что женщины в их семье чрезвычайно плодовиты.

Своей шуткой он попал в самую точку, но никто не засмеялся, кроме разве что Мии, которая не удержалась и хихикнула. И в эту самую минуту к столу подскочила Эби и с любопытством поинтересовалась, что это за коробочки такие. И пока все придумывали более-менее приличный ответ, Кэм выпалил: «Это крошечные гробики для ваших нерожденных кузенов».

Всем стало понятно, кто сегодня будет мыть посуду.

Однако сегодняшним утром все было совсем по-другому.

— Я чувствовал себя неловко, когда прощался с твоими родителями, — говорю я Пейдж, но подозреваю, что не только мне сегодня было не по себе.

Она бросает на меня быстрый взгляд, пытается что-то сказать, но прикусывает губу. От звуков слащавой поп-песенки, льющейся из колонок автомобиля, у меня начинает сводить зубы.

Нахмурившись, я спрашиваю:

— В чем дело?

— Я рассказала тебе не все о нашем пятничном разговоре, — неохотно говорит она. Когда я в недоумении приподнимаю брови, она вздыхает. А затем, сжав руль так, что белеют костяшки пальцев, она вываливает на меня подробности того, что пришлось ей сказать, чтобы убедить семью в их заблуждениях относительно меня. После всех ее слов мне остается только ошеломленно застыть с отвисшей челюстью.

В чем они меня подозревали? В чем ей пришлось оправдываться?

Я имею в виду, какого хрена?

— Я решила дождаться нашего отъезда, чтобы рассказать тебе все это, — моя жена на секунду отрывает взгляд от дороги, чтобы посмотреть на меня с сожалением и сочувствием. — Я переживала, что это может вызвать еще больше проблем.

— Серьезно? — язвительно выпаливаю я. — Ты и вправду так думаешь? Господи…

— Они же беспокоятся обо мне, — говорит, защищаясь, и добавляет: — И о детях тоже.

— Ну конечно, что еще они могли подумать? — я горько усмехаюсь. В их подозрениях есть здравый смысл. Поскольку они решили, что я домашний тиран, который от скуки побивает свою жену, то почему бы и детям не попасть под мою горячую руку? Это же чертовски логично, не так ли?

— Я имею в виду, — она включает поворотник и идет на обгон слишком медленно едущего перед нами грузовика. — Что ты бы наверняка принял все на свой счет и все им высказал.

— Конечно, — кисло соглашаюсь я, хотя понимаю, что вряд ли бы пошел на это.

Где-то в глубине души я понимаю, что должен был это сделать. Но если вы не проработали адвокатом слишком долго, как я, то вам не понять, что даже самые добрые и хорошие люди способны на самое уродливое поведение, когда дело касается защиты их родных. И Уотерсы не были бы Уотерсами, если бы не ополчились против меня, поставив благополучие Пейдж во главу угла.

Но мне все равно больно, так что я не могу просто пожать плечами и двигаться дальше. Когда тебя обвиняют в том, в чем нет твоей вины, это опустошает, заставляет почувствовать свою беспомощность и невозможность дать отпор. Вот почему я стал адвокатом по уголовным делам.

А еще ей пришлось поделиться подробностями нашей сексуальной жизни. Ну, на это мне действительно наплевать. Если это так волнует ее родителей, я с радостью готов рассказать, что с самого первого раза, именно их дочь была инициатором того, что так всех всполошило. И стоит ей в какой-то момент сказать, что она больше в этом не заинтересована, я спокойно отвечу: «Отлично, пусть будет так».

Не имеет значения что на самом деле заводит меня или приводит в восторг. Дело в том, что само существование Пейдж — мой мощнейший афродизиак. И все в ней меня возбуждает так, что становится чертовски жарко, как в аду.

Внезапно из динамиков раздается настойчивый писк, и в моем кармане начинает вибрировать телефон. Ничего себе! А я и не знал, что мой телефон подключен к ее машине. На приборной панели высвечивается «Отец», и вместо того, чтобы вытягивать телефон из кармана, я включаю громкую связь.

— В чем дело, пап? — говорю я, регулируя громкость.

— Привет, — раздается его хриплый голос, — Ты очень занят?

— Нет. Я в машине с Пейдж и детьми. Мы возвращаемся от ее родителей.

— Вот как … — в голосе моего отца проскальзывает замешательство. — Ладно.

Думаю, неудивительно, что это сбивает его с толку. Меня вроде как тоже.

— Ты на громкой связи, — предупреждаю я. Телефонный этикет, правило номер 101.

— Привет, Майк, — Пейдж встревает в разговор, и несколько минут они с отцом вежливо обмениваются новостями, а после обсуждают пробки и погоду.

— Что-то случилось? — почувствовав, что их беседа подошла к концу, встреваю я.

— Ну, не знаю… — сегодня отец подозрительно нерешителен. — Я тут подумал, может ты заедешь ко мне сегодня… Но, очевидно, что придется отложить наш разговор на завтра, если только ты не хочешь услышать новости по телефону.

Мы с Пейдж в замешательстве переглядываемся друг с другом, а потом я спрашиваю отца:

— Какие новости?

На другом конце провода на несколько мгновений воцаряется тишина.

— Помнишь ты просил отыскать для тебя кое-что? Так вот… я нашел.

Черт. Я невольно подаюсь вперед и чувствую, как сердце пропускает удар.

Мама…

Ему удалось найти мою мать?

— Можешь продолжать. Все в порядке, — прошло уже двадцать восемь лет, так что какая разница, когда я узнаю, что случилось с моей матерью. — Пейдж в курсе.

— А дети?

Оглянувшись через плечо, я отвечаю: — Эллиот и Эби спят. Фрейя в наушниках.

— Тогда ладно. — Папа шумно вздыхает. — Логан, я не… — он снова запинается, и я напрягаюсь. — Ну, это не так легко сообщать. Сынок, твоей матери больше нет.

Я вздрагиваю, как от удара электрическим током и мышцы живота напрягаются, как будто я только что получил кулаком в живот.

Больше нет?

Это значит она мертва?

— Как? — моргая выдавливаю я. — Когда?

Пейдж кладет руку мне на бедро, и я впериваюсь в нее непонимающим взглядом.

— Порядка двух с половиной лет назад. Рак молочной железы.

Моя мама умерла от рака. Два года назад. Факты мечутся в моей голове, словно пойманная птица, и я не в силах сосредоточиться и понять их смысл.

— Понятно, — когда я отвечаю ему, мой голос не похож на голос живого человека. — Что еще… Что еще тебе удалось выяснить?

— После того, как она оставила нас, — спокойно продолжает отец, — она переехала жить к тому парню, с которым встречалась. Дисальво. Его зовут Роланд Дисальво. Он дантист.

— Куда именно? — От неловкости я задаю слишком много односложных вопросов.

— В Чула-Виста.

— В Чула-Виста?

 Я поражен и ищу поддержки у Пейдж, и она сжимает мое бедро. Чула-Виста всего в пяти минутах езды на юго-запад от дома моего отца. Туда можно спокойно сгонять на велосипеде.

Она жила так близко. Так близко, и ни разу не навестила меня. Неужели она не боялась, что мы можем столкнуться с ней в любой момент? Если спросить Пейдж, она до сотой доли процента может рассчитать статистическую вероятность такой встречи. Мне же и без расчетов понятно, что гораздо выше нуля.

— Да, — натянуто отвечает отец и я только сейчас понимаю, что ему наверняка неприятны мои расспросы, так что начинаю тихо ненавидеть себя за это. — Вот где она была все эти годы. Похоже, для своих соседей они выглядели как женатая парочка. Она сменила фамилию, но я не смог найти никаких записей о браке. Так что, по крайней мере, в двоеженстве ее обвинить было нельзя.

— Ты прав. — Хоть в этом ее совесть чиста.

Итак, Розалин Дисальво. Так ее звали, когда она умерла.

Ха.

— И еще, — голос отца становится еще более сердечным. — У них был ребенок.

— Что? — Мои глаза готовы выпасть из орбит, и я резко поворачиваюсь к Пейдж. Разинув рот, она переводит взгляд с меня на дорогу и обратно.