Маятник судьбы - Екатерина Владимировна Глаголева

спешился и вошел туда. Там оказалась мастерская часовщика; несколько солдат выламывали из часов механизмы, бросая их на пол, а металлические коробки пихали себе в ранцы. С трудом удержавшись от смеха, Серж выгнал их на улицу вместе с ценной добычей.

С высоты вала было видно поле, усеянное бегущими; за ними гнались казаки. В самом городе еще свистели пули, где-то дрались, где-то рыдали; по улицам, уворачиваясь от конных и пеших, бежал человек, размахивая белым платком. Чудом уцелев, он выскочил к аббатству Святого Павла, у ворот которого сидел верхом Винцингероде, обозревая окрестности в зрительную трубу.

— Давно пора! — сурово сказал генерал, принимая просьбу городской управы о капитуляции. — Так, а это еще что?

Несколько человек в штатском платье разворачивали пушку на выступе городского вала, готовясь стрелять. Винцингероде рассвирепел: уловки? К нему подсылают шпиона под видом парламентера?.. Задыхаясь от бега и страха, посланец объяснял, что эти люди с пушкой не имеют никакого отношения к городской страже, это мобильные отряды, у них свое командование… В это время казаки привели еще двух человек: один был русским капитаном, другой — испанским генералом; оба провели много месяцев в плену и выступали заступниками за местных жителей, прося проявить к ним милосердие.

— Успокойтесь: мы не такие дикари, как о нас говорят, — объявил Винцингероде членам городской управы, встречавшим его у Ратуши.

По всему городу раздавалась барабанная дробь: солдат призывали разойтись по своим местам, прекратив грабеж. В одном из домов нашли тело генерала Руска, завернутое в плащ, с пробитой картечью головой; Винцингероде приказал похоронить его на следующий день с воинскими почестями. Под троекратный выстрел из пушки шесть пленных французских офицеров вынесли на улицу гроб, положив сверху награды, эполеты и шпагу генерала; все полковые оркестры играли похоронные марши. Пехотный полк стоял, опустив ружья дулом книзу, две роты улан склонили свои пики, русские генералы шли за гробом с обнаженной головой, сопровождаемые солдатами и горожанами; замыкала шествие артиллерийская рота с двумя орудиями, которые дали залп над свежей могилой после оружейного салюта. Тела остальных погибших французов побросали в реку. Поп с кадилом медленно шел мимо рядов убитых русских солдат, бормоча молитвы; особые команды копали братские могилы. А вечером генерал получил приказ вести корпус к Реймсу, оставив под Суассо-ном лишь казачий разъезд для связи.

Частное письмо от генерала Васильчикова все разъяснило: Наполеон сумел за шесть дней разбить в четырех сражениях несколько корпусов Силезской армии, поэтому Бюлову и Винцингероде надлежит идти как можно скорее на соединение с фельдмаршалом Блюхером. Истребив все, что могло быть полезно французам, и раздав солдатам захваченные патроны, корпус ушел из Суассона в Реймс, отправив три тысячи пленных в Лан.

44

За столом было шумно и весело, император ничуть не казался усталым и ел с большим аппетитом: на ужин подали цыпленка "а-ля Маренго", его любимое блюдо.

— Выпейте вина, это подкрепит вас, — сказал он, повернувшись к бледному Олсуфьеву. — И знаете что? Напишите письмо вашему государю о том, что я согласен обменять вас на генерала Вандама.

Олсуфьев молча покачал головой; Наполеон пожал плечами и отвернулся.

Ночь Захар Дмитриевич провел в том же Синем доме, в стене которого застряло ядро. От боли в боку, проткнутом штыком, он почти не спал, изредка забываясь тревожной дремотой. На рассвете Наполеон уже уехал, главные силы еще ночью выступили из Шампобера к Монмирайлю. Всех пленных согнали к дороге и деловито приступили к грабежу: кошельки, часы, сапоги, шинели сменили хозяев. Офицерам оставили только награды. После этого нижних чинов построили в колонну по три и скомандовали "марш!", генералам и штабным офицерам подвели лошадей. Олсуфьев отказался от помощи, но как только закинул ногу в седло, в глазах потемнело, он чуть не потерял сознание. Генерал Полторацкий поехал рядом, поддерживая его.

Почему он не погиб? Уж лучше бы он принял смерть в бою, чем терзаться теперь физически и душевно. Все его товарищи по несчастью, должно быть, ругают его. И поделом! Вступить в бой с превосходящими силами противника, не известив об этом своего начальника, не запросив помощи ни у Клейста, ни у Капцевича! Без кавалерии! И артиллерия ныне тоже утрачена… Надо было отступать, пока не поздно; все говорили ему об этом, а он не слушал. Хорошо, если хотя бы четверть его корпуса сумела вырваться из этой мышеловки и пробиться к своим — без патронов, с одними штыками… Не меньше тысячи человек погибли по его вине, и это не считая тех, за которыми, как за зайцами, носились по полю гусары, загоняя в глубокие пруды с ледяной водой!..

Шли шесть дней, ночуя в казармах; старших офицеров распределяли по квартирам. Получив прогонные, Олсуфьев нанял экипаж и, простившись с товарищами, уехал вперед. Рана причиняла ему все больше неудобств: похоже, одно из ребер сломано, к тому же начинался жар; в Париже он сможет найти хорошего врача.

У Венсенского леса к тысяче пленных, захваченных в Шампобере, присоединились еще полторы из-под Монмирайля и две тысячи, взятых при Вошане. Продрогшие, голодные, унылые, вступили в Париж под конвоем Национальной гвардии.

О прохождении пленных было объявлено заранее, поэтому отовсюду стекались любопытные. Миновав предместья, вышли на просторную немощеную площадь с большим круглым фонтаном посередине, по четырем сторонам от которого лежали парами железные львы. Там начинался бульвар, обсаженный чахлыми деревьями, его замыкала Триумфальная арка, дальше шел еще один бульвар… Люди высовывались в окна, кричали, галдели, бежали рядом по улицам. Пленные шли, не глядя по сторонам, с трудом переставляя избитые, натруженные ноги, запахиваясь плотнее в изодранные мундиры с оборванными пуговицами.

Несколько женщин в чепцах и передниках, с наброшенными на плечи теплыми косынками, протягивали им куски хлеба и плошки с водой; за подаянием бросились трое сразу, отпихивая друг друга, один упал, ряды смешались; нацгвардейцы ружьями оттесняли толпу, солдаты помогали подняться упавшим товарищам. Выйдя из экипажей, хорошо одетые дамы смотрели, как их слуги подают пленным узелки на конце палок; конный офицер скакал вдоль бульвара, крича, чтоб не препятствовали движению колонны. Шли дальше по нескончаемым бульварам, пересекали площади с памятниками и дворцами. Парижане стояли, глазея, вдоль широкой аллеи, с двух сторон обсаженной деревьями, в конце ее высилась триумфальная арка — третья или четвертая… Только за нею толпа постепенно стала редеть. Уже смеркалось, когда русские доплелись до городских ворот и без сил повалились на землю у старинного фонтана с высоким столбом и каменной чашей.

На следующий день пленные скучились на площади в Версале, ожидая развода по квартирам, и