Заморская отрава - Елена Арсеньева
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Конечно, я понимаю, вы еще плохо себя чувствуете, – тонким от обиды голосом проговорил герцог. – Однако вряд ли есть смысл настолько упорно предаваться затворничеству и превращаться в монаха. Вам надобно снова начать выезжать, встречаться с людьми…
В углу послышался какой-то странный звук. Алекс взглянул туда и увидел Каскоса, который, глубоко вздохнув, словно набираясь храбрости, решительно выступил из тени, в которой пребывал доселе.
– Осмелюсь заметить, ваша светлость, – сказал он с такой широкой и простецкой улыбкой, что Алексу показалось, будто кто-то невидимый стоит за спиной Каскоса и за уголки растягивает его рот до самых ушей, – осмелюсь заметить, что сеньор Хорхе отнюдь не исповедует монашеский образ жизни! Вы, конечно, видели, сколько писем от прекрасных дам с соболезнованиями и сожалениями по поводу своей болезни он получил? Полагаю, самому государю не выражали такое количество сожалений, когда он подхватил лихорадку. Более того! Одна из красоток, пораженных в самое сердце прекрасными очами дона Хорхе, – тут в голосе Каскоса послышалось что-то вроде скрежета ржавого металла, – отважилась нынче проведать его лично!
Руки Алекса невольно сжались в кулаки.
Каскос видел Дашу!
Видел Дашу…
Ну и что? Сама по себе встреча с женщиной еще не преступление. Конечно, эти два поганых мужеложца думают иначе: вон как вытянулась физиономия де Лириа! А почему в глазах Каскоса играет эта отвратительная, многообещающая улыбочка?
– Да-да! Наш сердцеед вызвал у этой красавицы столь пылкое чувство, что она насилу решилась выпустить его из своих объятий. Надо было видеть, с каким отчаянием она убегала! Я и сам едва удержался от слез, что же говорить о девушке? Кстати, в том хорошеньком флакончике, который она оставила вам на память о себе, – что в нем?
Как это сказал несколько минут назад Кейт? «Наверняка у этих стен имеются уши, а то и глаза…» И он оказался прав.
– Уж не ее ли слезы собраны там? – продолжал трещать Каскос, и теперь значение его улыбки сделалось наконец понятно Алексу. Это была мстительная улыбка! – Коли так, берегитесь, сеньор. Кто-то из русских рассказывал мне, что, если отвергнутая красавица соберет в малый сосуд свои горькие слезы и обрызгает ими бросившего ее мужчину или добавит их к его питью, это может иметь для кавалера самые неприятные последствия. Вплоть до того, что его мужское орудие откажется ему служить. Поэтому не лучше ли вам поскорее избавиться от этого хорошенького розового флакончика, друг мой Хорхе?
– Розового? – словно не веря своим ушам, переспросил Кейт, оглянувшись на Алекса и снова пытливо уставившись на Каскоса. – Так вы видели его?
– Видел, своими глазами видел! – так и закатился секретарь, от которого не укрылась бледность, внезапно покрывшая лицо Хорхе. Не укрылась – и доставила ему огромное наслаждение! – Это очень изысканная вещица. Мне показалось, что флакон выточен из розовой яшмы. В таких флаконах самые благородные дамы Испании носят при себе любимые духи, чтобы соблазнять милого сердцу кавалера, или нюхательные соли – на случай обморока. Ох, берегитесь, дон Хорхе! А что, если под этой золотой крышечкой таится приворотное зелье? Тогда вы окажетесь навеки привязаны к…
– С золотой крышечкой? – Глаза Кейта снова скользнули к Алексу – да так и прилипли к его лицу. – Розовый яшмовый флакон с золотой крышкой… – На миг Кейт словно бы покачнулся внутренне, но тотчас снова надел на себя маску привычного чуть насмешливого спокойствия: – С вашей стороны не очень хорошо хранить столь упорное молчание, сеньор Хорхе. Вы же знаете, что я питаю слабость к вещам такого рода. Кстати, не далее как сегодня я рассказывал вам о своей коллекции яшмовых флаконов, которую собирал много лет. Там есть синие, красные, зеленые флаконы. Вообразите, у меня не хватает именно сосуда из розовой яшмы! Прошу вас, покажите мне этот сувенир. Понимаю, что подарок дамы… положение ваше несколько щекотливо, однако, быть может, сойдемся в цене?
Кейт глянул вприщур. Алекс понимал: ему дается еще один шанс – последний шанс! – признаться. И все, что нужно сделать, – это сунуть руку в потайной карман, достать флакон, свести дело к милой шутке. Ну же, Алекс!
– Я вас не понимаю, дон Хуан. – Алекс надменно вскинул брови. – Уж не сошли ли вы с ума, сударь? Какая дама? Какой флакон? Какая еще, к черту, золотая крышечка?!
Ноябрь 1729 года
ИЗ ДОНЕСЕНИЙ ГЕРЦОГА ДЕ ЛИРИА АРХИЕПИСКОПУ АМИДЕ. КОНФИДЕНЦИАЛЬНО«Граф Вратислав отправил в Вену депеши о свершении царского обручения. Нарочным он назначил стать своего шурина Миллесимо. Вратислав опасался, чтобы этот горячий молодой человек, оставаясь в Москве, в припадке оскорбленной любви не показал каких-нибудь эксцентрических выходок. При этом граф едва не нажил срама: его шурин наделал здесь множество долгов, и, так как не имел чем заплатить, кредиторы хотели арестовать его. По счастью, Вратиславу удалось уговорить их, и они удовольствовались векселями. Впрочем, еще нет уверенности, что они не арестовали Миллесимо на границе: это опасение мне высказал сам Вратислав, присовокупив, что князь Алексей Григорьевич Долгорукий не оставляет этого кавалера своим злобным вниманием.
Надобно сказать, что род Долгоруких достиг теперь крайних пределов величия. Все смотрят им в глаза, все льстят им в чаянии от них великих милостей. Идут толки, кто кем из Долгоруких будет, какое место займет на лестнице высших государственных должностей. Твердят, что князю Ивану быть великим адмиралом, его родитель сделается генералиссимусом, князь Василий Лукич – великим канцлером, князь Сергей Григорьевич – обер-шталмейстером; сестра их Салтыкова станет обер-гофмейстериной при новой молодой царице.
Готовятся к обручению фаворита с его невестой Шереметевой. Это тоже будет баснословное торжество. Одни обручальные перстни их стоят: женихов двенадцать тысяч рублей, невестин шесть тысяч.
Проходят дни за днями, вся Москва носит праздничный вид, ожидая царского брака, но близкие к царю люди замечают, что он по-прежнему не показывает никаких знаков сердечности к своей невесте, а становится к ней холоднее. Он уклоняется от ее общества, этого и надобно было ожидать: мало смыслящий отрок не имел настолько внутренней силы характера, чтобы отцепиться от Долгоруких в пору; его подвели: отрок неосторожно, может быть, под влиянием вина, болтнул о желании соединиться браком, а бесстыдные честолюбцы ухватились за его слово. Русские исстари говорят: «Царское слово переменно не бывает!» Наверное, эта поговорка не раз повторялась Петру в виде назидания. И вот его довели до обручения. Но тут, естественно, еще более опротивела ему и прежде немилая невеста. Это положение понимают все окружающие царя и втайне пророчат печальный исход честолюбию Долгоруких: дескать, предполагаемой свадьбе не бывать и князей Долгоруких, по воле опомнившегося царя, постигнет судьба Меншикова.
Кстати добавлю,
