Светлым по Темной - Ксения Чайкова

Паче чаяния, погребение, похоже, отодвигалось на неопределенный срок. Выздоравливала я долго и тяжело, но помирать определенно передумала, особенно когда выяснилось, что Шерринар собирался сэкономить на моих похоронах и обойтись всем самым простым и дешевым. Мол, мне тогда уже все равно будет, а ему лишние траты ни к чему. В определенной логике искуснику отказать было нельзя, но это все равно возмутило и здорово обидело!

С утра до ночи меня одолевали посетители. Все гости, присутствовавшие на памятном балу, считали долгом почтить визитом ту, за чьей неширокой спиной прятались в грозовой час. Хозяин поместья — грациозный черноволосый эльф Вартэк — забегал чуть ли не ежедневно. Его милая надменная супруга навестила меня всего лишь один раз, за что я была ей весьма благодарна — в то единственное посещение она довела меня до зубовного скрежета высокопарными благодарностями и тихой ненавистью, сквозящей за каждым словом. За что она так не любила темных, да и людей вообще, оставалось только гадать.

Один раз даже приходил градоправитель Лайлэры — тучный одышливый мужичонка неопределенного возраста с сальным блеском в глубине заплывших глазок на жирном лице, которое он поминутно обтирал кружевным шелковым платочком. Сопя и вздыхая, как хряк перед корытом с помоями, градоправитель в самых торжественных и высокопарных выражениях вынес мне искреннюю благодарность от имени общественности и свою личную признательность за пресечение беспорядков, разразившихся в Лайлэре в ту памятную ночь. Как выяснилось, венцом безобразий должен был стать захват резиденции самого главы города. Так что я своим отчаянно-храбрым поступком (искусав нескольких повстанцев) повергла возмущенную чернь в панику и тем самым поспособствовала спасению градоправителя, его домочадцев и всего нажитого непосильным трудом добра. Правда, все благодарности выразились только в устной форме. Не то что денег — даже грамоты почетной или памятной не дали. Лестно, провалиться мне в Свет!

Слуги Вартэка, будучи свидетелями бальных событий, окружили меня невероятным вниманием. А уж делегация, носившаяся со мной, как гарпия с единственным детенышем, и вовсе едва ли не поселилась в моей комнате. Шерринар, так тот даже ночевать на кушетке повадился. Первые три раза я, по причине пребывания в беспамятном состоянии, стерпела, в четвертый удивилась, а на пятый безапелляционно потребовала освободить меня от его присутствия и не компрометировать в глазах окружающих. Искусник в ответ патетично затряс головой и заявил, что моя репутация не пострадает ни в коей мере — окружающие продолжали видеть в нас счастливую семейную пару. Так, дескать, и ему спокойнее, и для меня лучше — а вдруг я ночью вздумаю начать помирать и даже не смогу позвать на помощь?! Я ехидно отозвалась, что в столь деликатном и тонком деле я на других не рассчитываю, а собираюсь обойтись собственными силами — так Шерринар аж затрясся от злости и едва не пристукнул меня. Вздумай он осуществить благое деяние по избавлению мира от вреднючей темной, ему это удалось бы без особых проблем. В те дни я не смогла бы дать отпор даже котенку, не говоря уже о раздразненном моим зубоскальством светлом искуснике. Тем не менее это не помешало мне язвить и ерничать, угрожая требованием сатисфакции в виде фактической, настоящей женитьбы. Самое смешное, что искусник действительно устыдился, смутился, покраснел, а потом, воззвав к светлым богам и собравшись с духом, решительно объявил о своей готовности взять меня в жены, дабы замять неприятный и двусмысленный инцидент. Тут уж устрашилась я, да настолько, что не нашла даже слов для комментария и ответила на предложение руки и сердца блюдом с дорогими оранжерейными фруктами, с плеча запущенным в Шерринара. Тот увернулся и с воплем вылетел за двери, после чего ночевать в моей комнате больше не порывался. Боялся, наверное. Хотя было бы чего…

А служанки потом долго ругались, выметая из всех углов раскатившиеся вишни и собирая валяющиеся на полу персики, яблоки и душистую сладкую массу, оставшуюся от медово-желтых сочных груш.

Чем таким славным и сильным напоследок угостила меня подлая светлая баба-искусница, оставалось только гадать. Во всяком случае, делегация, опасаясь за мое душевное здоровье, даже не показывала мне того, что осталось от изумрудно-зеленого бального платья, в котором я красовалась в злосчастный вечер. Грудь, поврежденная заклинанием, была туго перебинтована и постоянно если не болела, то ныла, иногда доводя меня до бессильных слез и тихих нехороших слов сквозь зубы. Тот, кто сидел со мной в тот момент (одну меня не оставляли почти никогда — делегация, устав возиться с болезной покупкой, сдавала эстафету слугам дальнего эльфийского родственника), страшно пугался и мчался за Шерринаром и Айлайто — первому хорошо удавались болеутоляющие заклинания и мерзостные утепляющие настои, а второй одним своим патетично-остроухим видом осушал мои слезы и заставлял мгновенно мобилизовывать все отпущенное мне богами ехидство и сарказм.

Беспомощность и зависимость от других доводили меня до бешенства, я злобно ворочалась на жарких пуховых перинах, ругалась и строила планы скорейшего выхода из-под всеобщей опеки. Получалось, правда, не очень. То грудь болела, то голова кружилась, то ноги ныли, то страшно хотелось спать, то просто не было настроения куда-то идти и что-то делать. С «идти», кстати сказать, была самая большая проблема — вставать мне не разрешали на протяжении целой недели, даже тогда, когда я, по своему собственному мнению, была вполне готова вскочить и бегать, обгоняя ветер.

Поэтому, когда однажды служанка, сидевшая на ступеньках постамента с моим ложем, неумолимо раззевалась и вскоре задремала, прислонившись головой к раме кровати, я решила выйти на самостоятельную прогулку. Погода как нельзя более располагала к подобным променадам — только что прошел легкий летний ливень, прибив пыль и развесив на листьях сотни маленьких алмазов, ослепительно сверкавших в лучах вновь выглянувшего солнца. В воздухе плавали ароматы свежести, пряной зелени и цветов. Среди густой зелени парковых насаждений звонко чирикали пичуги, празднуя лето и хорошую погоду. Все это великолепие, доступное моему взгляду, обонянию и слуху только через милостиво приоткрытое окно (Шерринар пребывал в непоколебимой уверенности, что сквозняк есть причина всех заболеваний, начиная от насморка и заканчивая переломом ноги, и с маниакальным упорством захлопывал за собой все двери и притворял окна), окончательно укрепило мое решение встать и совершить самостоятельную прогулку. А тут еще и служанка заснула. Грех было не воспользоваться такой возможностью.