Государыня - Александр Антонов

   — Всё это сделано мной по просьбе королевы. Тем я не нарушил покоя державы. А с королевой я хочу жить в мире. Тебе не понять моего положения, — рассердился Александр. — У нас нет детей, Елена страдает, так хоть в заботе о вере пусть найдёт себе утешение.

Архиепископ вновь упрекнул короля:

   — И по этой причине ты подарил супруге повет Гливице, где проживают истинные католики и лишь по какому‑то наваждению оказался русский монастырь! Государь, упрекаю тебя, ты пошатнулся в своей преданности Римской церкви, тем ты наносишь ей урон. Но отцы церкви того не допустят. Ты бы поучился служению Всевышнему у своего брата Сигизмунда. Если бы он встал на престол, мы бы навсегда покончили со схизмой.

Радзивилл в последнее время начал отличаться категоричностью и резкостью выводов. Но здесь был особый случай. Упоминая имя младшего брата короля, архиепископ, как показалось Александру, вложил в эту фразу особый смысл. «Если бы он встал на престол…» Эти слова прозвенели для Александра предупреждением. Да, соглашался Александр, в будущем Сигизмунд, конечно, встанет на престол. «Я же бездетен, и наследника иного у меня нет», — признался в своей печали Александр и тут же озадачил себя вопросом: «А если речь идёт не о будущем, а о завтрашнем дне? Завтрашний день всегда близко: ночь прошла, и вот он — наступил. А мне всего сорок пять лет, и выходит, что Сигизмунд лицемерил, сказав однажды, что я буду восседать на престоле за сыновей и внуков. Ох, пора разобраться во всём этом, и надо быть настороже. — Размышления катились чередой. — Господи, на кого положиться, кто поможет разобраться в интригах, открыть заговор?» Чтобы как‑то воспрянуть духом, Александр спросил Радзивилла:

   — И как же вы мыслите возвести на престол Сигизмунда? Когда это случится? Или ты упрекаешь меня в попрании католичества только с той целью, чтобы уже завтра разрубить гордиев узел? Не быть тому!

Радзивилл встал, глаза его сверкнули, он жёстко сказал:

   — Сын мой, не говори всуе! Я лишь напоминаю тебе, что, неся высокое назначение, данное тебе волей Провидения, ты после короля Казимира не сделал ничего, чтобы возвысить великое Литовское княжество, а теперь и королевство Польши. За десять лет ты потерял треть земель своего государства. Русские князья скопом бегут в Московию, а ты и пальцем не погрозишь им, чтобы остановились. Ты даже рубежи державы не укрепляешь! Какой же милости ты ждёшь от церкви? Какого уважения подданных ты ожидаешь, разрушая государство?

Однако грозное обличение архиепископа не возымело на короля того действия, на которое тот рассчитывал. У Александра накопилось много ярости против церкви за то, что она вкупе с сеймом и радой рушила мирное устроение жизни поляков, литовцев и русских. И король Александр взъярился на архиепископа Николая, чего никогда не бывало в прежние годы.

   — Это вы виноваты в неустроении державы! Вы, церковь, рада, сейм! От нас русы и впредь будут отпадать, если твои епископы продолжат силой ввергать в католичество барских и крестьянских детей греческого закона, если станут закрывать православные храмы, если всюду будут бесчинствовать чернецы–бернардинцы. Ты в плену сейма и рады и слишком праздно живёшь, святой отец, вместо того чтобы справедливо властвовать над душами верующих. Не ожидал я от тебя, бывший гетман, что ты там, в русском плену, ничему не научился…

В самый разгар словесной сечи в покое появился граф Ольбрахт, и король даже обрадовался его приходу. Он знал, что граф самый верный ему вельможа. Гастольд непринуждённо сказал:

   — Ваше величество, я пришёл скоротать с тобой одиночество, да ты не один и у вас оживлённо. — Граф поклонился архиепископу.

   — Да, к сожалению, мы ломаем копья, — ответил Александр. — И до какой поры это будет продолжаться, я не знаю.

   — Ну полно, сын мой. Я пришёл всего лишь с тем, чтобы пригласить тебя на праздничную мессу в честь Святого Валентина, покровителя всех влюблённых католиков. Ты же, государь, любишь праздничные мессы. Приходи, ждём.

С тем Радзивилл откланялся и ушёл. Некоторое время между королём и графом царило молчание. Ольбрахт рассматривал мраморный барельеф, изображающий Меркурия–ребёнка. Это удивительное по исполнению творение добыл где‑то король Казимир. Похоже, он любил этого бога Олимпа. В углу стояла мраморная статуя Меркурия–воина, как бы летящего в прыжке. Александр, наконец, пришёл в себя и позвал Ольбрахта прогуляться в вечернем парке.

   — Я метал гром и молнии на этого святошу, всё в душе у меня бушует, и я хочу покоя, — признался король.

Они покинули дворец в сопровождении двух воинов, но гуляли недолго. Александр вновь вспомнил заявление Радзивилла по поводу Сигизмунда. «Господи милосердный, пошли мне наследника!» — взмолился король в душе. Вспомнив о приглашении князя Глинского вкусить нового бальзама, он спросил Ольбрахта:

   — Любезный граф, сейчас не поздно навестить князя Михаила? Горят ли в его доме огни?

Гастольд словно ждал этого вопроса, ответил тотчас:

   — К нему никогда не поздно. А для тебя, мой государь, двери его дома открыты днём и ночью.

   — Тогда идём, не мешкая, — потребовал король.

   — Конечно, идём. Вот только чёрные плащи накинуть бы, ваше величество.

   — В чём же дело? Сей миг нам их доставят. — Александр крикнул воину, который шёл впереди: — Эй, Густав, сбегай во дворец за двумя чёрными плащами с капюшонами!

Воин Густав убежал, вернулся он быстро и накинул плащи на плечи короля и графа.

   — Веди нас к северной калитке, Густав, — сказал Александр.

Спустя четверть часа никем не замеченные король и граф пришли к дому князя Глинского. Было уже поздно, но в двух окнах княжеских палат горели огни. Едва граф три раза стукнул в дверь, как она распахнулась и на пороге появился сам Михаил Глинский:

   — Добро пожаловать, дорогие гости, — приветствовал князь, ещё не ведая, кто есть кто.

Гастольд уступил дорогу Александру, тот вошёл в переднюю и откинул капюшон.

   — О, мой король, как я рад! — воскликнул Глинский. Он снял с короля плащ, закрыл за графом дверь и весело сказал: — Вам ничего не остаётся как посидеть в уединении. Следуйте за мной, нас ждут радость и веселье.

Князь повёл гостей на второй этаж. Они миновали освещённую свечами залу, прошли коридором, где было несколько дверей, и, наконец, остановились перед дверью, обитой шкурой леопарда. Она открылась как бы сама по себе, и гости оказались в просторном покое, обставленном низкой восточной мебелью. Горело несколько невидимых светильников, освещавших неким волшебным светом обитые шелками стены с невиданными птицами и цветами. Казалось, что с небес светило солнце, и лучи его падали в реку, где в прозрачных водах плавали золотые рыбки. У окон на низких столах стояли розово–голубые вазы с белыми орхидеями. Окна были завешаны шторами. С левой стороны покоя за шёлковым, в тон стенам, занавесом, угадывался альков. Справа от дверей в небольшом камине горели дрова, источая тонкий аромат палисандра. В середине покоя был накрыт невысокий стол, а вокруг него стояли четыре кресла. На столе рядом с вазами, в которых лежали восточные фрукты и сладости, высились четыре хрустальные чары. Король обратил на них внимание и подумал, для кого же четвёртая.

   — Садитесь, дорогие гости, и для вас наступит ночь волшебства и очарования, — торжественно сказал князь Глинский и предложил кресла королю и графу. Сам он сел напротив них, лицом к алькову. — Я долго ждал этого часа, с того самого дня, когда вернулся из путешествий по Востоку. Сегодня я поведу вас в страну грёз за три с половиной тысячелетия в прошлое. Вы увидите древний Китай времён первого императора Ци Ши–хуанди. Это он создал великую империю. Он был могуч и мудр. Его семнадцать жён принесли ему шестьдесят семь сыновей и много дочерей. Он прожил более ста лет, и грядущие поколения императоров и царей прославляли его имя, потому как от него пошло долголетие китайских мужей. Никто из мудрых мира после него не создал лучший бальзам. Но я не буду утомлять вас преданиями старины, а покажу всё воочию. Добавлю лишь одно: бальзам Ци Ши–хуанди целителен только тогда, когда его пьют из рук прекрасной девы.

Князь взял стоявший на углу стола серебряный колокольчик и позвонил. В покое возникла глубокая тишина. Король и граф смотрели на дверь. Но близ алькова колыхнулся шёлк, и из‑за него вышла в блистающем белизной первого снега одеянии, подпоясанная широким золотым поясом Кристина. В руках она держала хрустальный сосуд замысловатой формы, наполненный жидкостью, которая при малейшем колебании меняла окраску от золотой до голубой или пурпурной, и из сосуда вылетали яркие искры. Кристина поклонилась гостям и поставила сосуд на стол.

Увидев юную деву, Александр не поверил, что перед ним земное существо. Он закрыл глаза и подумал, что, когда откроет их, видение исчезнет. Но того не случилось. Тогда король встал, протянул руку и потрогал Кристину за плечо.