Презумпция достоверности (СИ) - Сладкова Лидия

Загорский отрицательно покачал головой. Тираду ребенка слушал внимательно, не перебивал. А у меня сердце сжималось от понимания ее детской беды. Потому что в свои двадцать восемь лет, я чувствовала тоже самое — детское одиночество, недостаток материнской любви. Разница была лишь в том, что почти всю прожитую жизнь я знала и могла чувствовать материнскую любовь. Я знала: какой она может быть. Как от маминых объятий разбитые коленки меньше болят. Как забываются обиды. Да, много чего. Маша же этого не знала, но на подсознательном уровне тянулась к этому. Желала всем сердцем. Мама- главное слово в каждой судьбе. Как жаль, что порой оно может причинить боль и рана от нее не заживет никогда.

— Мама так редко звонит и приезжает раз в год. Ругает папу, что разрешил мне посещать секцию карате. Всегда его ругает.

— Малыш, так бывает. Жизнь — сложная штука. Взрослые порой ошибаются, потом пытаются исправить ошибки. Не всегда все проходить мирно.

— Как, вы — взрослые любите все сваливать на жизнь, — возмутилась девочка, совсем как взрослая. — Она меня просто не любит. Я ей не нужна. Дядь Саш, я стараюсь, чтобы быть лучше. Очень. Мама хочет, чтобы я танцами занималась. Как только приедем — сразу запишусь. Если у меня будет много медалей и много хороших оценок, может, тогда, она полюбит меня чуточку больше. Будет гордиться мной.

Бедный ребенок. К сожалению, Машка не понимала, что для ее мамы все измеряется не в медалях и грамотах, а деньгами ее папы.

— Машка, старание быть лучше это хорошо, когда оно в меру. Мы тебя любим такой, какая ты есть. Потому что ты это ты, — прижал к себе крестницу Саша. — Мы тобой и так гордимся, и любим. Не вешай нос, медвежонок. Мы тебя никому не отдадим, а мама пусть приезжает.

— Кстати, — девочка посмотрела на дядю. Вот же языкастая. Все разболтала. — Алена пообещала мне, что тоже пойдет на карате.

— О, господи! — вздохнул Саша, а я тихонечко улыбнулась. — Нет, мне покоя. Эта женщина меня с ума сведет.

— Крестный, ты женишься на Алене? — ее вопрос заставил меня остановиться и замереть, в тот самый момент, когда я хотела вставить свои три копейки, на замечание любимого.

Не в бровь, а в глаз. Умение задать вопрос в лоб, видимо, ей передалось от дяди. Совру, если скажу, что не затаила дыхания, ожидая его ответа. Еще, как затаила.

— Думаешь, надо? — хмыкнул Саша.

— Надо, — со знание дела, ответила Маша. — Алена хорошая, добрая, красивая. А еще она много времени со мной проводила, и поспать к себе пускала. Знаешь, какие она оладушки печет… Вкуснее, чем у баб Наты. Голодный не останешься. Я ей про Елисея рассказала.

Я улыбнулась. Было дело, и разговор между девочками состоялся. Елисей — первая детская влюбленность Марии, к которой она относилась очень серьезно. Мальчик ее не замечал, и она страдала, и переживала. Как теперь выяснилось, Загорский тоже был в курсе. А ведь я даже поклялась, что никому не выдам секрет. По секрету всему свету.

— Ты нашла себе подружку?! Я рад.

— Я бы хотела, чтобы у меня была такая мама, — со всей серьезностью и грустью произнесла Машка. — А еще она много плакала. По ночам, а когда засыпала, часто тебя звала во сне. Стены тонкие — все слышно. Я все слышала. Влюбилась она в тебя. Точно говорю. Девчонки по ночам только из-за мальчишек плачут.

— Ну, раз ты уверена, значит, надо жениться, — усмехнулся Саша, тем самым заставляя моя сердце биться быстро-быстро. — Если честно меня самого эта мысль посещала в последнее время.

— Что значит «уверена», ты сам-то хочешь? — возмутился ребенок, вполне искренне. — Думаю, такой ты больше не найдешь.

Действительно!

— По данным статистики женатые мужчины живут дольше на десять лет, чем не женатые. Последние подвержены сердечно-сосудистым заболеваниям и депрессиям, — продолжала девочка, чем вызвала смех крестного. Да и у меня.

— Машка, откуда такие познания? — хохотал Загорский.

— Я много читаю научной литературы. Исследования проводились не один год и не на одном мужчине. Десять лет — не ерунда, крестный. Это не дело вот разбрасываться налево и направо своей жизнью.

— Не слишком ли я стар для Алены? — посмеивался Саша.

Я после этого вопроса лихорадочно соображала и подсчитывала нашу разницу в возрасте. Восемь лет.

— В самый раз. Ты взрослый, самостоятельный, хорош собой, успешен. Денег много зарабатываешь. Ну, так что?

Описание дяди из уст ребенка вызвало у меня умиление.

— Ох, Машка…

Я вернулась обратно, на цыпочках, к двери. Хлопнула ею посильнее, чтобы меня услышали. Вернулась к лестнице, топая, как слон. Специально, чтоб уж наверняка. На самом деле я просто струсила, боясь услышать его ответ.

— Что вы тут делаете? — спросила я, изображая беззаботную улыбку, чтобы никто не посмел заподозрить о моем некрасивом поступке. Я ведь подслушивала. Правда, совесть меня совсем не мучила.

Они синхронно обернулись.

— Обсуждаем открытия в мире науки, — отозвался Загорский, подмигнув племяннице. Я сделала вид, что не заметила этого. — Тебе не понять.

— Вот, именно, — поддакнула девочка, поднимаясь со ступени. Саша последовал за ней.

— Куда уж мне… — произнесла я, в наигранной обиде.

— Пойду, папе позвоню. У него тоже десять лет не лишние.

Девочка убежала с довольным видом.

— Мы едем? — спросила я, подойдя к нему ближе.

— А что уже так не терпится?

— Загорский!

Наверное, я слишком истосковалась по Саше за эти две недели, что просто потерялась в нем. Стоило нам оказаться наедине. Стоило Саше прикоснуться, как мне захотелось застонать, поцеловать и целовать. Прижиматься все сильнее к сильному горячему телу. Столько во мне скопилось страсти, которую я берегла, казалось, только для него. Наши поцелуи были неистовыми, такими, от которых я теряла чувство реальности и губы саднили. Гладила его по плечам, ногти впивались в его кожу, выгибалась ему на встречу, повторяя его имя. У меня внутри все дрожало от возбуждения. Он просил, и я соглашалась на все. Обнимала его и сама целовала, не заботясь, что могла напугать чрезмерным желанием. Загорский меня целовал глубокими поцелуями, после которых верилось, что он скучал.

Я отдавалась ему всем телом и душой. Мы были одним целом. Мы были важны друг для друга здесь и сейчас. Инициативу перехватить не пыталась. Все равно не получиться. Да и не хочется, если честно. Собственные стоны сдерживать не получалось. Саша еще, как нарочно, только способствовал этому, прихватывая губами, и зубами мои соски и, целуя нежную кожу живота, как только я затихала и пыталась вести себя тише. Ни о каком смущении, при таком громком удовольствии, речи не могло идти. Влажной горячей кожей, сумасшедшим биением сердца в его груди наслаждалась, как никогда.

— Ты расскажешь мне подробности? — спросила я, устроив голову на его плече, прижалась к боку, локоть пристроила на его груди.

— Алена, давай не сейчас. Спать хочется…

Я вздохнула, понимала, что Саша просто оттягивает разговор. Он погладил меня по волосам, потом по голой спине, потом в макушку поцеловал.

— Обязательно расскажу, малыш.

— Только то, что мне нужно знать… — вопрос казался риторическим.

— Солнце это для твоего же блага. Твоя красивая попа обязательно найдет приключения. Ты для этой профессии слишком открытая и честная. А надо быть другой.

— Как ты?

— Да, наверное. Ты борец за правду. Она не всегда торжествует и порой бьет тебя хуже любого оружия.

— И что мне завязать с адвокатурой?

— Зависит от того, чего хочешь ты. Я не настаиваю.

— Тебя хочу, — я на локте поднялась, потянулась к его губам. — Это считается?

— Считается, — его рука опустилась и сжала ягодицу.

Я в это время ногу через него перекинула, чтобы занять более удобную позицию сверху.

— Я не дам тебе сегодня спать, — хихикнула я, проводя языком по его животу.

— Звучит многообещающе.

Так оно и было. Мы снова дарили друг другу себя, прежде чем совершенно обессиленные уснуть.