Рим. Прогулки по Вечному городу - Генри Мортон

Начались трудные времена. Немцам, которые пытались войти в дом, говорили, что он закрыт и пуст. 4 июня 1944 года немцы ушли из Рима через одни ворота, а союзники вошли через другие. Синьора Каччаторе стояла у окна и наблюдала за происходящим. Была тихая лунная ночь. Последние немцы ушли, последние пулеметные очереди смолкли. Тишина была полной, какой-то неземной, ведь даже фонтан «Баркачча» молчал, так как акведуки разбомбили. Фонтаны Рима безмолвствовали. Вдруг из какого-то окна, выходящего на площадь Испании, послышался голос. Кричали, что идут союзники! Она услышала рев приближавшихся танков. Потом мимо молча строем прошли вооруженные люди, освещенные лунным светом. Из окрестных домов выходили жители, некоторые светили факелами в лицо солдатам, те улыбались, щурились, отступали в тень. Потом послышалась команда отдыхать. Площадь была переполнена. Солдаты спали, освещенные лунным светом: на мостовых, в чаше пересохшего фонтана, на ступенях Испанской лестницы. На какой-то миг синьоре Каччаторе показалось, что все эти люди мертвы, что они убиты в неком безмолвном сражении, разыгравшемся на площади.

— На следующий день в шесть часов утра, — сказала синьора, — первый союзник постучал ко мне в дверь. Это был мистер Седжвик, корреспондент «Нью-Йорк тайме» в 5-й американской армии, и с ним был капитан Морган, британский офицер. И мистер Седжвик спросил, все ли в порядке.

В подтверждение того, что все в порядке, окна, впервые за четыре года, открыли.

Я подумал об этой трогательной истории и пожелал, чтобы на войне было побольше таких вот счастливых концов. Тот факт, что именно американец и англичанин первыми посетили это святое для всякого, кто говорит по-английски, место, — глубоко символичен, и это событие вошло в историю благодаря хранительнице-итальянке.

Многие посетители, подобно мне, отправились из дома Китса на протестантское кладбище, рядом с воротами Святого Павла, где похоронен поэт. Это, должно быть, самое красивое кладбище в мире, во всяком случае — лучше всего ухоженное. Оно находится на попечении посольского корпуса, а управляющим является коммендаторе Марчелло Пьерматтеи, ходячая энциклопедия иностранных биографий. Кипарисы отбрасывают свои длинные тени на самую удивительную коллекцию могил изгнанников, собранную на одном пятачке. Когда проходишь мимо близко стоящих друг к другу надгробий, то каждые несколько ярдов видишь имя, которое о чем-нибудь говорит.

Ките и Северн лежат рядом; прах Шелли погребен рядом с останками его странного, романтического друга Трелони, который выхватил сердце поэта из пламени погребального костра в Виареджо. Неожиданное имя Р. М. Баллантайн как будто явилось ко мне из далеких школьных времен. Я вспомнил «Коралловый остров», который для меня стал вратами в волшебный мир. Интересно, многие ли современные мальчики хотя бы слышали об этой книге? Синьор Пьерматтеи рассказал мне, что Баллантайн приехал в Рим уже больным, в 1893 году, и умер спустя год.

Через каждые несколько ярдов попадались имена старых знакомых: Стори с женой, американские друзья Браунингов; Джон Гибсон, скульптор, когда-то очень знаменитый; трудяги Уильям и Мэри Хауитт, которые обосновались в Риме и посвятили себя разведению животных и выращиванию эвкалиптовых деревьев; единственный сын Гёте, Август; Джон Эддингтон Саймондс; и многие другие.

Мы подошли к памятнику Розе Батхерст, молодой красавицы, так хорошо изображенной Сесилом Робертсом в «Примечательном молодом человеке». Ее трагическая смерть в 1824 году повергла всю колонию иностранцев в глубокую печаль. Во время прогулки верхом по узкой дороге над Тибром ее лошадь поскользнулась и упала вместе с всадницей в бурную реку. Их мгновенно унесло течением, и тела бедной Розы так и не нашли. Удивительное совпадение — пятнадцатью годами раньше ее отец, Бенджамин Батхерст, тоже исчез, но при еще более таинственных обстоятельствах. Исполняя обязанности посланника при венском дворе, он возвращался в Англию с важной депешей и пропал где-то между Берлином и Гамбургом. О нем больше никто никогда не слышал.

Мы подошли к могиле, которую я особенно жаждал посетить, — к могиле Чарлза Эндрю Миллза с виллы Миллз, который так развлекал посетителей Палатина в первой половине прошлого века. Хотя он появляется в бесконечном количестве дневников и путевых заметок, ни один из писателей подробно не рассказал о нем и его происхождении. Он фигурирует во многих историях как «эксцентричный шотландец», хотя был шотландцем лишь по матери, а в его эксцентричности можно и усомниться, если она проявилась лишь в перестройке виллы Спада на Палатине, которую он превратил в модную резиденцию в готическом стиле. Подозреваю, что Миллз был снобом, одним из тех эмигрантов-британцев, которые за границей достигли более высокого социального статуса, чем, возможно, достигли бы на родине. Тем не менее, судя по всему, он был добрым и щедрым хозяином, а леди Блессингтон находила его «приятным». Он интересен уже тем, что был последним жителем Палатинского холма. На своей невероятной готической вилле, украшенной медальонами с изображениями розы, чертополоха и трилистника и со скульптурными изображениями чертополоха у ворот, что называется, на руинах дворца Домициана, он развлекал своих гостей. Некоторым казалось, что вилла и ее цветочные клумбы сообщают Палатину некий дух предместья, и, возможно, так оно и было. Миллза иногда путали с сэром Чарлзом Миллзом, банкиром, а еще — с Миллзом, который помог основать клуб «Гаррик».[90]

Его могила находится в той же части кладбища, что и могила Шелли, номер семнадцать в двенадцатом ряду, и кладбищенские книги содержат такую запись: «Чарлз Андреас Миллз. Эсквайр, англичанин, 1786 года рождения, умер 3 октября 1846 года». К сожалению, могила — в списке тех, которые не подлежат обновлению, поскольку ни один из членов семьи не заплатил ни за участок, ни за уход за простой травертиновой плитой, хранящей имя последнего хозяина, давшего обед на Палатине.

Всего в нескольких ярдах от протестантского кладбища находятся могилы четырехсот британских солдат, погибших в Риме и окрестностях в последнюю войну. Их родственники могут думать, что они мирно спят в английском саду с зеленой травой и цветами, в тени деревьев, в нескольких шагах от ворот Святого Павла. Сидя на кладбище, я наблюдал зрелище, от которого всегда сжимается сердце: родители, медленно идущие по геометрически четким дорожкам, отыскивая могилы своих сыновей.

Самая поразительная деталь этой декорации — уединенный холм, который поднимается за британским военным кладбищем и имеет высоту более ста футов. Он мрачен и напоминает кучу мусора, а на вершине его установлен крест. Это искусственно насыпанный холм из горшков — самая большая коллекция римской керамики в мире. В древние времена глиняные сосуды из находившихся по соседству доков складывали здесь столетие за столетием, и хотя доков уже больше нет, этот странный холм все еще здесь, и его явно невозможно разрушить. Амфора в древние времена была стандартной мерой не только жидкости, но и зерна, которое никогда не перевозили навалом, боясь, что груз может просыпаться из-за качки. Еще в амфорах везли масло, воск, вино, смолу, мед, оливки и зерно. Если амфора разбивалась в дороге или при разгрузке, ее привозили сюда, на место, определенное для такого случая чиновниками.