Рим. Прогулки по Вечному городу - Генри Мортон

Внутренний двор великолепен, и я не без некоторого удивления обнаружил там саркофаг Цецилии Метеллы. Привратник, который говорил по-французски, так как в Палаццо Фарнезе сейчас помещается французское посольство, показал мне свое жилище, а также обратил мое внимание на толщину стен и ступени, ведущие к зарешеченным окнам, удобным для лучников и аркебузиров.

И снова меня посетила мысль: что здесь было раньше и что сейчас лежит внизу, в этой древней земле? В Риме все стоит на чем-нибудь более старом, чем оно само. Строители XVI века обнаружили ответ на мой вопрос, наткнувшись на остатки казарм «красных» возничих — factio russata[84] — древняя мозаичная кладка сохранилась в погребе. Эта часть Марсова поля была районом возничих. Казармы «синих» были на участке поблизости от Английского колледжа, «зеленые» жили там, где сейчас находится Палаццо делла Канчеллериа. Ипподром, известный под названием Тригариум, который простирался параллельно Тибру, был местом, где выращивали жеребят и впрягали их между двумя взрослыми лошадьми, в упряжку, называемую triga. Эта часть поля, вероятно, была полем деятельности для всех «жучков» и букмекеров Древнего Рима.

Если бы какой-нибудь волшебник махнул рукой над любым знаменитым римским дворцом, повелев камням вернуться в те здания, которые они изначально составляли, случилось бы несколько курьезов. Дворец Фарнезе растаял бы, чтобы закрылась пробоина в Колизее, правда, часть его отправилась бы обратно на Квиринал, где когда-то стоял Аврелиев храм Солнца, и довольно много камня пошло бы на форум Траяна, термы Диоклетиана и термы Каракаллы.

Бесконечные дворцы, среди которых блуждает приезжий в поисках картины или кусочка потолка, оставляют у него впечатление царственного дискомфорта. Они строились, как сказал бы Веблен, не только чтобы вложить большие деньги, но и чтобы разместить женившихся сыновей, прихлебателей и целую армию слуг. Такая система — естественное развитие средневекового домашнего уклада — «семьи», как это называют в Риме, и мне не раз казалось, что во многих дворцах атмосфера скорее XIII века, чем XV или XVI, когда они были построены.

Мэриону Кроуфорду, который писал в «Ave Roma Immortalis»[85] о событиях семидесятилетней давности, было что рассказать о жизни в римском дворце.

Так называемый благородный этаж занимал глава семьи и его жена. Женатые сыновья со своими женами и слугами размещались в остальных частях дворца. Старший сын обычно жил на втором этаже, второй сын — на третьем, а несемейным детям приходилось довольствоваться тем, что останется. Чердак отводился слугам и часто библиотекарю, священнику и дворецкому. Если в семье имелся кардинал, одна из самых больших комнат отводилась под его приемную.

Все члены семьи должны были обедать вместе, за огромным столом.

Домом управляли через дворецкого, — пишет Мэрион Кроуфорд. — Повар был обязан готовить определенное количество блюд каждый день для строго определенных приемов пищи, но помимо этого — ничего, ни ломтика хлеба или вареного яйца. Такая система до сих пор действует во многих домах, хоть и естественно предположить, что может потребоваться еда в неурочное время. Дворецкий ведет дела самым причудливым образом, и плата за самые незначительные вещи, заказываемые сыновьями или дочерьми, вычитается из их содержания, а для невесток — особые расчеты: некая сумма денег «на булавки» выделяется им из их же приданого согласно брачному контракту, и все это тоже проходит через дворецкого. Старый порядок действовал даже в последние годы: определенное количество мясных блюд в день — обычно два, определенное число новых платьев и другой одежды, пользование экипажем тоже строго регламентировано: запрягать не чаще, чем дважды в день, то есть утром и днем, либо вообще один раз в день — вечером. Все — чашка чая, стакан лимонада — если это не упомянуто в брачном контракте, оплачивается отдельно.

Справедливость подобного порядка вещей — ибо он справедлив — может сравниться лишь с его неудобством, потому что он требует запуска целой гостиничной машины в сочетании с честностью, какой обычно нет в гостиницах. Без сомнения, вся эта система основана на укладе древних, согласно которому отец семейства неизбежно становился деспотом для своих домашних, который препятствовал сыну иметь отдельную собственность и вообще какую-либо независимость при жизни отца…

Чувства молодой жены, живущей во дворце семьи супруга, описывает Виттория Колонна, покойная герцогиня Сермонета, у которой было много друзей в Англии при дворе Эдуарда VII. Она вышла замуж за старшего сына герцога Сермонета в 1901 году, — с 1560 года это был первый брак, заключенный между семьями Колонна и Каэтани.

Я всегда ненавидела мрачный дворец Каэтани, — писала она в воспоминаниях. — Грустно думать о бесчисленных браках в Италии, которые не задались из-за старого обычая, повелевавшего молодым женам жить с родителями мужа… Само по себе палаццо Каэтани — великолепное здание, построенное Амманати, одним из учеников Микеланджело, но обезображенное лишним этажом, пристроенным практичным, но совершенно лишенным художественного вкуса Каэтани. Темнота и мрачность его помещений подавляют. На первом этаже, так называемом piano nobile,[86] где жили мои свекровь и свекор, зимой всегда горел электрический свет, а в некоторых комнатах, утопавших в вечных сумерках, приходилось передвигаться едва ли не на ощупь. Помню свой первый вечер в палаццо Каэтани, куда мы приехали после медового месяца во Фраскати. Темнело, приближалось время обеда, но нигде в доме не было никаких признаков жизни. Я сидела в предоставленной мне спальне. Моему мужу отвели комнату на другом этаже, так далеко от моей, что, честно говоря, я так и не нашла кратчайшего пути к ней среди многочисленных лестниц и коридоров. Со мной сидела моя милая няня — англичанка Сизи. Она была очень недовольна тем, что пришлось покинуть дворец Колонна с его роскошью и комфортом, и вовсе не расположена попытаться увидеть во всем лучшую сторону. Наконец, когда совсем стемнело, я предложила:

— Что если мы позвоним и попросим горничную принести нам горячей воды?

— В этом доме нет ни звонка, ни горничной, ни горячей воды, — хмуро ответила Сизи, и самое смешное, что она была абсолютно права…

Мои свекор со свекровью не имели привычки переодеваться к обеду. В ту первую зиму, когда мы жили вместе, мне казалось, что я никогда в жизни дольше не сидела за обеденным столом. Звонок созывал нас всех на завтрак, обед и ужин, но никто и не думал торопиться в столовую, так как все Каэтани понимали, что еды ждать еще долго. Говорят, герцогиня, услышав звонок, говорила: «Вот и прекрасно. Я еще успею сходить на конюшню, посмотреть на лошадей». Итак, у Каэтани было принято приходить в столовую, когда кому заблагорассудится, и тот, кто приходил первым, а это обычно была я, потом дожидался, пока все остальные не закончат трапезу. Иногда у меня просто спина разламывалась от долгого сидения. Герцогиня являлась одной из последних, в лиловом бархатном пеньюаре, обмахиваясь огромным бумажным веером, который казался мне совершенно ненужным, так как в комнатах постоянно было холодно. Около каждого члена семьи на столе стоял полукруг бутылочек с лекарствами, жестянок из-под сардин, и эти индивидуальные наборы давали понять, чье это место за столом. Подавал огромный толстый человек по имени Джироламо, одетый в старый сюртук герцога. У него был дефект речи, так что никто не понимал, что он говорит. Джироламо был вечным объектом насмешек для всей семьи, и какую бы глупость он ни сделал — все приводило их в восторг.