Доктор Смерть - Виктория Дьякова

Ей тяжело смириться с мыслью, что люди, с которыми связаны военные годы, которых она понимала и которые понимали ее, теперь оказались на стороне врагов. Теперь между ними лежала пропасть. С падением Берлина мир раскололся надвое. Она осталась на одной стороне, они — на другой. Мостов нет. И наводить их бесполезно. Но надо искать способы противостоять всему этому. В этом она видела свой долг как человека, как врача, как матери, пусть даже погибшего сына.

Маренн с горечью думала о Софи. Она представляла себе, какой ужас пережила несчастная женщина, снова оказавшись в руках прежнего мучителя. И старалась даже не думать о том, что он теперь с ней сделает. А кроме Софи были еще десятки прежних узников, которые до сих пор оставались под властью Бруннера. И он испытывал на них препараты, которыми скоро будут угрожать всему человечеству. Что делать? Как заставить Бруннера остановиться? Как противостоять ему? На кого опереться?

Союзников много — но это только на первый взгляд. Казалось, ее окружали люди, которым только заикнись — и они бросятся на защиту хрупкого мира, который только-только установился. Она могла бы обратиться к тому же Черчиллю, к де Голлю. Привлечь французскую, английскую разведку. Более того, она прочитала в газете о том, что в Вене открылся центр Симона Визенталя, который специализируется на поимке нацистских преступников. Вот куда Бруннеру была прямая дорожка. Но Маренн понимала — не все так просто. И не потому, что при любом расследовании, начни его англичане, французы или тот же Визенталь, неминуемо открылось бы ее собственное прошлое. Этого она не боялась. Хотя вполне вероятно — напрасно. И не потому, что в охоте за Бруннером могли пострадать люди, которых она любила, которые прежде были ей близки. И тот же Скорцени, и Науйокс. Пусть теперь их дороги разошлись. Нет, она не зря провела семь лет в системе СД, знала, все потуги такого рода могут оказаться бесполезными и приведут не к уничтожению Бруннера, а к гибели многих неповинных людей, это вполне реально. Против Бруннера надо действовать так же, как в сорок четвертом году. Внутри СД, теперь уже бывшей, но, как оказалось, только формально.

Кто мог стать противовесом? Кто мог поддержать ее именно внутри СД? Кто был для них своим? Она знала только одного такого человека — Вальтера Шелленберга. Он был ее самым надежным, самым важным союзником — всегда. И раньше — она понимала это сейчас, как никогда ясно. И теперь. Конечно, скорее всего, они сбросили его со счетов. Но кто как ни Вальтер мог указать верный способ остановить Бруннера.

Шелленберг все еще находился в тюрьме. Осторожно, чтобы не вызывать лишних подозрений, Маренн начала предпринимать шаги, чтобы добиться его освобождения. Это оказалось не так уж сложно. Она знала, что здоровье Вальтера серьезно подорвано и нахождение в тюрьме его, конечно, не улучшило. Скорее наоборот. Через Красный Крест она стала добиваться медицинского освидетельствования Шелленбер-га, действуя через шведских и английских врачей. Консилиум показал, что состояние здоровья бывшего бригадефюрера действительно настолько плохо, что дальнейшее его содержание в тюрьме может стать губительным. Поскольку никаких серьезных обвинений против Шелленберга выдвинуто не было, суд счел возможным отпустить его. Он поселился в Италии, на вилле недалеко от Милана. Снять дом ему помогла Коко Шанель. Вальтер проходил обследование в клинике Форнака и готовился к серьезной операции на печени.

Маренн не могла поехать к Шелленбергу открыто. Позволить себе то, что позволяла Шанель. Она не имела права думать только о себе, ведь все, что она делала, имело влияние и на жизнь Джилл. Она обязана об этом помнить. Всегда. К тому же разговор ее с Вальтером носил секретный характер, ей не нужны лишние свидетели. Маренн решила действовать через Ильзе. За тс несколько лет, что Вальтер провел под арестом, а потом в тюрьме, его бывшая жена так и не сумела устроить личную жизнь. Да и как устроишь, жаловалась Ильзе, — кругом разруха, нищета, если только в проститутки податься. Но это уж, извините. Клаус все время болел. Ильзе очень нуждалась. Помогая Вальтеру, Шанель — как это часто за ней водилось — Ильзе с сыном не выделила ни копейки. Маренн регулярно посылала им деньги, но под чужим именем, как бы от бывшего соратника Вальтера. Ильзе даже не догадывалась, кто на самом деле помог им выжить. Когда Вальтера освободили, Ильзе с сыном приехала к нему в Турин — деваться больше некуда. Они снова жили вместе, во всяком случае, под одной крышей, оплачиваемой из кошелька Шанель.

Маренн послала Ильзе письмо, предложив ей привезти Клауса в Париж — на обследование. За счет клиники, конечно. В письме она не указала своего имени, ни того, под которым Ильзе знала ее в Берлине, ни тем более настоящего. Письмо было подписано администрацией. В своей клинике Маренн частенько на благотворительной основе принимала тех, кто пострадал во время войны — инвалидов, вдов и детей погибших солдат и офицеров. В основном это были американцы и англичане. Но иногда приезжали и бывшие солдаты вермахта. Поскольку Вальтер Шелленберг был оправдан судом и больше не подвергался преследованию, Ильзе могла совершенно свободно приехать в Париж. Тем более не за свой счет. Конечно, она воспользовалась такой возможностью.

Маренн встретила их на вокзале. Она издалека увидела Ильзе. Та стояла на негостеприимном февральском ветру в легком демисезонном пальто. Но времена, когда фрау Шелленберг могла позволить себе роскошные теплые шубы давно уже канули в небытие. Все шубы, да и не только они, либо были брошены в развалинах разбомбленного дома, либо проданы и обменены за бесценок на продукты и лекарства для мужа. Рядом с ней стоял Клаус. Он явно вырос из курточки, в которую был одет. Держа мать за руку, он испуганно прижимался к ней, оглядываясь вокруг. Сердце Маренн сжалось. Она подошла к Ильзе. Та посмотрела на нее с недоумением, явно не узнавая. Что могло быть теперь общего у нее с этой богатой женщиной в черной норковой шубе с роскошным белым шарфом с серебряными кистями, висевшими вокруг шеи — даже больно смотреть. Маренн заметила, на глаза Ильзе навернулись слезы, она отвела взгляд.

— Фрау Ильзе, здравствуйте, — Маренн обратилась к ней по-немецки.

Ильзе вздрогнула — этот голос она не забыла бы никогда. Снова взглянула на Маренн.

— Мама, мама, это фрау Ким, — срывающимся голосом проговорил Клаус и вдруг, отпустив руку матери, бросился вперед и прижался лицом к шубе Маренн. Плечи его вздрагивали. Маренн поняла, что он плачет.

— Ну, успокойся, успокойся, — она ласково гладила его плечу.

— Я думал, мы больше никогда не увидимся, — всхлипнул мальчик.