Сахар на обветренных губах (СИ) - Кит Тата

Обнадёживает.

— Со всеми преподами договорилась? — спросил вдруг Одинцов.

Я находилась в своих мыслях, поэтому несколько секунд просто задумчиво смотрела на его ладони, которыми он обхватил свою кружку.

— Сегодня только с двумя. Взяла у них задания. Вроде, несложно.

— А ко мне чего не подошла?

— Самый сложных преподов решила оставить напоследок, — усмехнулась я. Вскользь глянула на его профиль и поймала легкую улыбку в уголке губ.

— Всегда было любопытно, что думают обо мне студенты. Есть какие-нибудь инсайды?

— Про студентов не знаю, а вот студентки считают вас… — я нарочито поморщилась, готовясь произнести это слово, будто оно вызывало у меня отвращение. — …котиком.

Константин Михайлович посмотрел на меня, удивленно вскинув брови.

Я тут же отвернулась к городу и отпила немного кофе, чтобы спрятать улыбку.

— Я — котик?! — переспросил он, явно не веря моим словам. А затем вместе со мной отвернулся к городу. — Надо что-то с этим делать. Я планировал получить репутацию самого лютого препода всего универа. Котик… — фыркнул он, повторив это слово.

— Не знаю, утешит вас это или нет, но в этот момент, когда девчонки назвали вас котиком, они оценивали не ваши профессиональные качества, а ваш торс и задницу.

— Что?! — не своим голосом, слегка переходящим в фальцет, переспросил Одинцов. Он даже кофе поперхнулся. — Задницу?!

— Ну, если честно, некоторые ваши брюки… они… Господи! — выдохнула я в ночь. Было и смешно, и стыдно об этом говорить. — Некоторые ваши брюки очень сильно… — одной рукой я показала окружность в воздухе. — …обтягивают вашу… задницу.

— А?! — лицо Одинцова забавно скривилось. Чувствуя румянец на собственных щеках и, не веря, что действительно только что ему об этом сказала, я сложилась пополам, смеясь от его реакции. Похоже, он действительно даже близко не думал о том, что девчонки могут оценивать его в физическом плане.

— Извините, — я взяла себя в руки, но улыбаться не перестала.

— И ты тоже пялилась на мою задницу?

— Чаще всего я вижу только ваши глаза. Задницей вы ко мне не поворачиваетесь.

Хотела добавить «во всех смыслах», но промолчала, не желая портить то хорошее настроение, которое образовалось на маленьком островке балкона.

— Котик, — шепнул себе под нос Одинцов. Качнул головой и пригубился к кружке, допив её содержимое залпом.

Я аккуратно разглядывала его, пока он смотрел на город.

Одинцов — преподаватель и Одинцов — сосед по квартире, казались мне двумя совершенно разными людьми.

Первый был всегда собран и суров. На его лице будто не существовало места для улыбок.

Тот Одинцов, что стоял рядом на балконе и делил со мной кофе, оказался простым и уютным. В нём не было той строгости и холодности, с которой я его ассоциировала почти весь учебный год. В толстовке, с потрепанными волосами и залегшими под глазами тенями от усталости, он не казался мне таким далеким и циничным, как в стенах универа. Простой, понятный и, как выяснилось, очень болтливый.

Понятно, что он специально увёл меня в более отвлеченную и безопасную тему, но это было именно тем, в чём я нуждалась хотя бы в конце дня.

— Ладно, Мельникова, пойдём домой. Не мёрзни. Лично у меня уже замерзли ноги. Надо какие-то тапочки нам с тобой намутить.

— Угу, — согласилась я и тоже допила кофе залпом.

Константин Михайлович первой пропустил меня в квартиру и закрыл за нами балконную дверь. Прошёл к двери комнаты и, обхватив ладонью ручку, посмотрел на меня, слегка сощурившись.

— Пойду разработаю план, как снова зашугать весь универ… Или поприседаю. Не знаю, — нарочито возмущенно вздохнул он и открыл дверь, бормоча себе под нос. — Котик…

Глава 42

Я, наконец, начала понимать, что живу, хоть и чувствовала себя белкой в колесе, в котором, казалось, бег не прекращался даже ночью. Прошло всего две недели с вечера, когда моя жизнь полностью перевернулась с ног на голову, встряхнулась и развернулась, но зато теперь я четко для себя понимаю, куда мне нужно двигаться и что делать.

В понедельник будет первое судебное заседание по делу отчима. Моё заявление, показания и побои тоже вплелись в этот процесс, и теперь мне придётся явится перед судом и — что самое для меня страшное — перед отчимом. Ведь он тоже там будет. Хоть и за решеткой, но от этого я не ощущаю себя в безопасности.

Наверное, полноценно я смогу выдохнуть и расслабиться только тогда, когда услышу окончательный и справедливый приговор по тем деяниям, что он совершил.

Евгений, друг Константина Михайловича, сказал, что отчим активно давит на жалость. Прикидывается невинной овечкой, пытается продавить свою линию о том, что пытался меня защитить. И, вообще, у него маленькая дочь и — теперь уже — больная мама, которую только на днях, насколько мне известно от Кати, выписали из больницы.

С Катей всё хорошо. Что странно.

Странно — потому что мама вдруг решила взять себя в руки, исправно ходит на работу и отпускает Катю, куда та захочет.

Честно говоря, я жду и боюсь момента, когда вся её напускная стабильность сломается. А я знаю, что она точно сломается. Мама чисто морально не вывезет того напряжения, с которым она старается быть хорошей. А для неё быть хорошей — это именно напряженная работа. Но, видимо, пока ей нужно постараться, ведь она до сих пор надеется на то, что отчима оправдают по всем статьям и отпустят домой уже в ближайший понедельник. По крайней мере, именно об этом она говорит Кате.

Сегодня в университете я отдала выполненные задания двум преподавателям. Придирчиво изучив их выполнение, они задали несколько вопросов — видимо, для того, чтобы убедиться, что я всё сделала сама, а не скачала с интернета — и поставили мне зачеты. Таким образом, мне осталось ещё два преподавателя, которые так же ждут выполненных заданий. Учитывая, что это самые жесткие преподаватели, я очень переживаю, что на последних ступеньках к завершению второго курса и взятию академического отпуска могу провалиться. Но, надеюсь, всё не так страшно, как мне видится. Договариваться же со всеми ними оказалось не так ужасно, как я себе представляла.

В универе не обошлось без встречи с Вадимом.

Где-то внутри себя я надеялась на то, что мне удастся его избегать до самого завершения. Но нет. он слишком яркий и заметный в серых стенах учебного заведения, чтобы его можно было просто проигнорировать.

Я выходила из аудитории, чуть не кланяясь преподавателю, который согласился пойти мне навстречу и дать несколько заданий, которые я должна буду сдать не позже понедельника. Вадим стоял в коридоре у окна недалеко от аудитории, из которой выходила я. Даже не глядя в его сторону, можно было без труда, по одному только нескромному смеху, узнать всю его галдящую компашку.

И, если бы мне не нужно было идти к выходу, то я бы в жизни не прошла мимо них.

Прижимая скоросшиватель к груди, делая вид, что очень увлечена разглядыванием половиц под ногами, я планировала быстро проскользнуть мимо, но оказалась остановлена поймана жесткой ладонью за локоть и остановлена.

— А ты, чего, Алёнушка, даже не здороваешься? — вопросил парень, который поймал меня. Это был один из лучших друзей Вадима. По крайней мере, с ним я видела его чаще всего. — Зазналась?

— Дел полно, — бросила я сдержано и вырвала локоть из неприятного захвата жестких пальцев. Будто меня опять хватает отчим. Мерзкое ощущение. Гордо вскинула подбородок и переложила папку из руки в руку, чтобы скрыть нарастающую нервозность, стоило мне встретиться взглядом с Вадимом.

Хоть внешне он казался всё тем же расслабленным королем положения, по его глазам я видела, что он напряжен и, наверное, не очень-то рад меня видеть. Этого стоило ожидать, учитывая, что недавно он побывал в полиции в сопровождении своего адвоката.

Могу представить, что ему на всё это сказал его отец.

Но, стоит отдать Вадиму должное, он не соврал. В своих показаниях он четко дал понять, что я действительно приходила к нему за помощью, но из-за того, что он был пьян, он не воспринял всерьёз всё, что было мной сказана. По его скромной версии мы поругались, и я ушла.