Житие мое - Ирина Сыромятникова

Глава 30

Командировка имела все шансы превратиться в курорт. Почему нет? Я вставал на рассвете, делал кое-какие упражнения, завтракал, возвращался в номер чуток вздремнуть, а к десяти – в интернат, пасти моих белых. Казалось бы, в чем смысл, что может привлекать взрослого черного в обществе белых малолеток? То, что, при минимуме усилий, они буквально смотрели мне в рот и ВОСХИЩАЛИСЬ, а это было как бальзам для моего израненного самолюбия. Правильно говорил дядька-покойник, жажда власти у меня просто зашкаливает.

Нет, я вспоминал, конечно, о разговоре с лейтенантом Рудольфом, но не рассчитывал же он, что один-единственный черный решит все его проблемы? На мой взгляд, гораздо результативнее было бы собрать народ и прочесать окрестности города: может, пропавшие просто в какую-нибудь яму провалились. Ага, все девять человек… С моей стороны попытки разобраться в ситуации больше напоминали ловлю черной кошки в темной комнате. Совершенно контрпродуктивная деятельность.

Впрочем, маньяка я не опасался – мой Лючик был явно не в его вкусе, а вот все эти самоубийства…

Вот уже почти неделю я каждый день, ровно в десять, подходил к воротам интерната и находился там до пяти тридцати безвылазно, даже обедая в местной столовой. Мы занимались фигней: играли, гуляли, прыгали в скакалку (Шорох меня дернул о ней упомянуть) и беседовали. Обратной стороной тонкой духовной организации белых является невероятное занудство – каждое свое переживание они способны мусолить неделями, причем не тихо в уголке, а с каждым, кого удастся втянуть в разговор. Джо как-то объяснял мне, что любую сильную эмоцию (что положительную, что отрицательную) им необходимо заболтать и рационализировать, иначе она так и будет давить на нервы, пока не загонит в гроб. Лючик заливался соловьем, а я привычно кивал и думал о вещах совсем посторонних.

Например, о всеобщем благолепии. Мне давно пора было притерпеться к здешним красотам и вернуться к нормальному для черного цинично-прагматичному настроению, но блаженная праздность настойчиво опутывала душу, неестественная, как удовольствие от анаши: приятно, но понимаешь, что так не должно быть, просто из жизненного опыта. А когда черный маг испытывает дискомфорт, всем остальным в пору запасаться оберегами.

В какой-то момент меня посетила блестящая идея спросить мнения Лючика на этот счет.

– Ты сам как, тебе здесь нравится?

Братишка не стал восторженно лепетать, а серьезно задумался (что уже о многом говорило), потом неожиданно ответил:

– Нет.

– ???

– Скучно здесь. И делать ничего не хочется.

Вот ответ, достойный жителя Краухарда! Ему скучно и он хочет уйти, наплевав на всякие красивости. Ценю.

– Тогда, может, поедешь со мной в Редстон? Будем жить вместе, там тоже школы для белых есть.

– А как же другие? А Петрик?

М-да, Петрик. Мой братишка уже успел обзавестись другом, которого я, по первости, принял за идиота: пацан на год старше Лючика ходил, непрерывно улыбаясь, все время съезжая взглядом куда-то вбок и то и дело начинал подпрыгивать на месте. Тик у него, что ли, такой? Черные если уж нуждаются в обществе, то выбирают равных, а белые подбирают всякую дрянь, проще было кошку завести. Первый раз я не удержался и схамил – протянул руку и начал хлопать его по макушке, словно мячик. Он замер и как-то сжался. Надо было его подбодрить.

– Тренируешься? Молодец! Очень полезно для здоровья. Мне тоже тренер велел в скакалку прыгать, а я не умею.

– Правда? – подозрительно переспросил Лючик.

– Правда! – с некоторой гордостью ответил я.

Далеко не все, мною сказанное, следует понимать буквально, но тренер действительно давал такой совет. Спрашивается, кто меня тянул за язык?! Они в тот же день нашли где-то длинную бечевку и принялись надо мною измываться, трындя при этом в два голоса каждый о своем. И ведь не скажешь теперь, что я плевать на тренера хотел. А в промежутках мы играли в их любимую игру. Угадайте, какую? В лошадь! Это притом, что в интернате было штук шесть натуральных пони. К концу недели я понял, что белые дети не так уж безобидны.

Признаюсь честно: только наличие этих заноз не позволило мне погрузиться в блаженный дибилизм, просто потому, что нельзя спать на еже. От полного несовпадения жизненных ритмов формулы медитации быстро утратили силу, и я созрел для действия.

Их надо было чем-то отвлечь, пока они меня совсем не укатали.

Проблема в том, что других источников сильных впечатлений поблизости не наблюдалось – создавать друг другу проблемы белые не умеют. Интернат напоминал кукольный домик, в котором благообразные пупсы-учителя говорят о высоком с пупсами помладше, а пацанятам хотелось беситься и бегать – Источник Источником, а человеческую природу еще никто не отменял. И тут я, со свойственной мне гениальностью, нашел выход – нам следовало отправиться в поход, пеший, желательно, с ночевкой. Таким образом, дети будут заняты движением, а мне удастся сделать вид, что я хоть изредка думаю о работе. Решено! Оставалось только отпроситься у здешнего начальства.

Миссис Хемуль с интересом наблюдала, как группа младшеклассников (почти все те, кто остался на каникулы в интернате) передвигается под защитой зеленой изгороди (они думали, что их там не видно!), а напрямую через газон, презрев удобные дорожки, шагает черный маг, беспардонный, как и полагалось человеку его натуры. Проходя мимо возбужденно шуршащих ветками детей, он хлопнул в ладоши и вспугнутая малышня, с визгом и хохотом, высыпала из кустов. Впрочем, далеко убегать они не стали.

Это было новое развлечение младшеклассников – "смотреть мага". Игрушки и книжки были забыты, прежние игры оставлены, стоило знакомой (руки в брюки) фигуре появиться у ворот, как детей словно ветром сдувало – все высыпали в парк, прятаться по кустам и подглядывать за невинными развлечениями братьев из Краухарда. Не всякий белый выдержал бы спокойно столь пристальное внимание, а черному все было глубоко фиолетово. Он относился к ним так, как относится фермерша к назойливым цыплятам, а тем, казалось, такое отношение НРАВИТСЯ.

И это – их дети! Очаровательные, воспитанные малыши!!

В иных обстоятельствах это было бы смешно, но сейчас только усиливало тревогу: дети (особенно – дети с Источником) чувствуют, когда что-то идет не так. Где-то в глубине души они, как и сама миссис Хемуль, видели в этом человеке свою надежду, им было душно здесь, вот они и тянулись к нему, как к форточке. Более старшие свыклись и стали глухи к внутреннему голосу, а значит – беспомощны перед непонятной угрозой, теперь миссис Хемуль видела это совершенно отчетливо. Она все ближе была к мысли о том, чтобы закрыть интернат прямо сейчас, в середине учебного года, благо половина воспитанников разъехалась по домам.