В чужом небе (СИ) - Сапожников Борис Владимирович

И в этот миг меня пронзил острый, как бритва, вопрос: почему я - человек из семьи далеко не простой, из пускай не аристократического, но дворянского рода, веками служившего царю, - не испытываю того щенячьего восторга перед царственной особой? Видимо, я стал слишком уж народником за годы, проведённые на службе в страже, чтобы опуститься перед кем-либо на колени, и радоваться этому до глубины души. Я уже слишком хорошо научился ходить прямо, и нести ответственность на собственных плечах.

Глава 4.

Заседания штаба корпуса облоги всегда выглядели крайне живописно. И не только из-за сиверовских бунчужных и хорунжих, обрядившихся в разноцветные жупаны и высокие папахи, украшенные неизменными черепами и рунками - символами власти гайдамацких командиров. Не из-за длинных усов и длинных же трубок, что курили гайдамаки во время заседаний. И чубы, воинственно торчащие из-под фуражек, тоже были не причём. Нет, самым важным было поведение этих людей. Все заседания могли показаться человеку несведущему весьма далёкими от того, какими их представляют себе профессиональные военные разных стран, включая из народных командиров Урда. Не было тут места спокойному обсуждению стратегии и тактики. Да и спокойствию вообще. Здесь драли глотки с такой силой, что выходили из штаба корпуса охрипшими, а после не могли по несколько дней нормально говорить. И всё-таки именно на таких вот совещаниях и рождалась стратегия и тактика осады города, ставшего столицей самопровозглашённой Державы.

- Гэть! - надрываются разом несколько лужёных гайдамацких глоток. - Труса гэть! Долой!

Выступавший перед старшинами одевшихся в синие и красные жупаны гайдамаков штабной офицер поправил пенсне. Он выглядел неуместно среди них - настоящей белой вороной смотрелся в зелёном мундире с синими петлицами. Однако, не обращая внимания на оскорбительные выкрики, продолжал гнуть свою линию.

- Без артиллерии, сосредоточенной в руках полковника Болботуна, нам города не взять. В нём сосредоточены значительные массы войск, как Гетмана, так и генерала Брунике. И пускай у нас превосходство в численности, но по пулемётно-пушечному вооружению превосходят нас вдвое, если не больше.

- А что же полковник Болботун?! - подскочил со своего места Козырь. - Где он сейчас?! - Козырь, будто бы ища взглядом Болботуна, огляделся вокруг себя. - Покуда мы тут болтаем, он кровью истекает в схватке с двумя армиями народников! А тут, спадары, лясы точим, покуда он кровью истекает - и шлёт нам своих людей. Он помощи просит, а мы говорим, говорим, глотки рвём - да всё без толку. Топчемся на окраинах города, и ни туда, ни сюда. А не довольно ли нам топтаться, спадары! А не пора ли нам ударить по городу в ружья и шашки!

- Добро! - поддержали его гайдамаки. - Добро! Брать город в шашки!

- Вот подобные волюнтаристские заявления приведут нас к краху всего дела... - попытался встрять выступавший командир корпуса облоги полковник Торопец, но Козырь легко перебил его.

- Ты такими словами тут в нас не бросайся - мы их не разумеем всё равно. А разумеем мы вот что. Ежели не будем мы сейчас действовать, то окажемся зажатыми промежду молотом и наковальней. Размажут нас народники тонким слоем по блицкриговским боевым порядкам. Сейчас к народникам подкрепление пришло - из-под освобождённого Бадкубе конная армия Будиволны, и из столицы ещё одна. В ней густо молодогвардейцев - пешие и конные полки. А командует той второй армией генерал Хлад. Дрались уже пару раз мои хлопцы с теми молодогвардейцами - и, скажу вам, злые они враги. Очень злые. Один мой разъезд порубали под корень, а из второго только единый человек живым выбрался, да тот порубанный весь. А ещё Болботун доносит о броневиках, что привёл с собой генерал Хлад, об аэропланах и о бронепоезде. В общем, народники готовят прорыв. И Болботун уверен - этого прорыва его истекающей кровью армии уже не сдюжить. Попрощался он со всеми нами через своего человека, что присылал в штаб корпуса.

Эти слова заставили собравшихся в штабе гайдамаков притихнуть. Все знали отчаянного рубаку полковника Болботуна. Он сам водил не раз в рейды по тылам народников или гетманцев своих черношлычников, и выходил всякий раз сухим из воды. За его голову блицкриговское командование даже назначило внушительную цену, да только взять эти деньги никто не решался. Сам Болботун легко мог заставить любого расстаться со своей головой. А тут выходит он прощается с боевыми товарищами заочно - через присланного в штаб с последним возможно донесением человека.

- И что вы хотите нам предложить, спадар полковник Козырь? - спросил у него Торопец.

- А действовать мы должны, вот что! - рубанул ладонью воздух, будто шашкой, Козырь. - И есть у нас, по моему разумению, спадары, только два пути. Либо пойти город с шашки брать, да повыбить из него всю сволочь, что там засела. Либо ударить по народникам первыми - покуда те ещё только с силами собираются. И либо победить - либо смерть принять гайдамацкую!

- Гойда! - взорвался криком штаб. - Добро! Гойда! Бить сволочей! На народников! На город! Гетмана гэть!

Лицо полковника Козыря рассекла хищная улыбка. Он, наконец, добился своего - корпус облоги теперь уже не успокоится. Пришло его время - время шашки и винта. Время действия. И никакой Торопец, который вопреки имени, никуда никогда не торопится, его уже не остановит.

Смена звания ничуть не изменила Хлада - пускай он раньше звался генералом, а теперь только начальником штаба, но это был всё тот же Хлад. Страшный человек, про которого ходило просто невероятное количество самых пугающих слухов. Он коллекционировал их и старался соответствовать. Поговаривали, что сам Чёрный барон - человек жестокий и отнюдь не чуждый насилия, опасается его. Не было у народников более страшного врага на последнем этапе Гражданской войны, чем генерал Хлад. И тем удивительней был тот факт, что он не только отказался в эмиграции присоединиться к добровольцам Чёрного барона, но и поверил в амнистию, объявленную конвентом, и вернулся на родину. Ещё удивительней было и то, что его не арестовали, а отправили в недавно созданную для народных командиров академию, где он преподавал военную науку вчерашним врагам. И не было у командарма Будиволны более страшного врага, чем Хлад.

А вот теперь в армию, которой командовал Будиволна, Хлада назначили начальником штаба. Он прибыл на бронепоезде прямо из столицы, привёз с собой целый эшелон подкрепления. Всё больше молодогвардейцев. Теперь среди них были в основном конники - лихие ребята в синих куртках с позументом и красных штанах, вооружённые карабинами и шашками. Они очень нравились славному коннику Будиволне, и с их командиром он сразу попытался завести дружбу. Однако дружбы не получилось. Командир молодогвардейцев оказался таким же нелюдимым и мрачным, как и комдив Кудряй. Хотя имя у него было задорное, никак не подходящее к поведению - звали его Улыба. Вот только улыбался он редко.

Первое же заседание штаба стало для Будиволны настоящим испытанием. Он не забыл дурацкого инцидента, приключившегося во время его обучения в академии у Хлада. Не забыл его, конечно же, и сам Хлад. Запавшие глаза начштаба, напоминающие два пистолетных дула, глядели на командарма с заметной иронией. Будиволна старался её попросту не замечать, но получалось у него плохо. Потому говорил Хлад как всегда язвительно и в выражениях не стеснялся.

- Подкрепления присланы вам, товарищ командарм, не для того, чтобы разбазаривать их в атаках на Сивера. Не этот самопровозглашённый атаман наш враг в Прияворье. Он и его гайдамаки всего лишь досадная помеха на пути к Гетману и войскам Блицкрига.

- Но эти вот гайдамаки нас сильно треплют, - ответил, стараясь говорить как можно спокойнее, Будиволна. - А Болботун упёрся на своих рубежах - и без решительных действий нам его не выбить. Мелкие же бои только изматывают и обескровливают нашу армию.

- Не столь сильно, как обескровит её бой с этим самым Болботуном, который действительно хорошо закрепился на своих позициях. Я не отрицаю, что прорывать его линию обороны надо, но для начала необходимо понять, куда нанесут удар основные силы Сивера - все его синежупанники с красножупанниками. Мы должны планомерно давить на Болботуна, тем более, сил у нас заметно прибавилось. Когда же Сивер, а если быть точным, то Торопец решится, наконец, хотя на какие-то действия, вот тогда мы и ударим всей силой. Единым кулаком.