«Путешествие на Запад» китайской женщины, или Феминизм в Китае - Эльвира Андреевна Синецкая

любовь – классовое чувство”», городская (высланная в то время в деревню) молодёжь «вела свободный образ жизни, допуская интимные отношения и без любви»[825]. То есть определённые стереотипы уже были нарушены. Это происходит со всеми, вольными или нет, мигрантами, даже если человек не пересекает границ своего государства: при соприкосновении с иной культурой, не будучи мочь быстро приспособиться к ней, человек одновременно как бы порывает со своей привычной системой поведения. К тому же надо понять моральное состояние этих молодых людей: их вырвали из привычной среды, им пресекли определённые планы на будущее, казалось – на всю оставшуюся жизнь. Чжоу Вэйхуй, как и её героиня, принадлежат к следующему поколению, но отголоски той поры не могут не ощущаться ими.

Что касается явной аполитичности романа, то российская литература также богата примерами, когда герой, скажем Юза Алешковского, «принципиально сбегает в быт от абсурдной и отвратительной системы». Частная жизнь для определённой группы молодёжи становится «тем последним бастионом, где человек должен стать независим и всемогущ (ну а интимную жизнь можно было бы уподобить фундаменту крепости-быта)»[826].

Во-вторых, мне представляется, что упоминание даты дано, чтобы обозначить некий социально-психологический рубеж в жизни уже поколения Вэйхуй (как когда-то говорили в СССР 一 «послевоенное поколение», «поколение оттепели» и пр.). Всё, что предшествовало этому году, уже вынуждено было уйти (возможно, вообще уйти – испариться или уйти вглубь, затаиться). Осталось разочарование, боль, и даже если и не так, но понятно было, что с надеждами на демократию, свободу (или как там это всё ощущалось, подразумевалось и формулировалось на площади Тяньаньмэнь?[827]) приходилось распрощаться «до лучших времён». Притом, я думаю, не столь уж важно, осознавали ли, думали ли на эту тему сама Вэйхуй и её ближайшее окружение – некая, как нынче говорят, аура в стране была (и не могла не быть), некий «дух» подобных настроений витал среди определённой части китайского общества[828].

Но указанная дата также говорит о том, что это поколение в результате реформы получило возможность жить более свободно в другом – появилась некоторая свобода выбора в экономической области, стало можно жить на гонорары, открыть частное предприятие (ресторан, ателье, косметический или какой другой салон и тому подобное). Не потому герои романа и аналогичные им люди не хотят идти на производство, что они бездельники и безответственные люди, просто они уже органически не хотят и не могут вписываться в систему, которую им предлагает нынешний госстрой[829]; они укрываются в своём индивидуальном мире[830], и ведь это «теперь не карается»[831]. Наша автор говорит интервьюеру, что получает гонорары, ибо пишет статьи и романы (хотя после запрета на продажу «Шанхай баобэй» некоторые издательства в КНР отказывались публиковать написанные ею новые произведения[832]), и надеется получать гонорары в будущем. Вместе с друзьями она к тому же открыла небольшое модное ателье.

В интервью «Кайфану» Вэйхуй подчёркивает свою экономическую самостоятельность, что уже порождает определённое чувство личной свободы и независимости. Она говорит, что в своём романе прежде всего выступает за право на свободу выбора, в том числе и в любви, в поисках партнёра. Поскольку в заключении романа она скажет, что её больше всего интересует вопрос «Кто я?», смею предположить, что нет смысла очень уж «опускать» эти слова, произнесённые ею, 一 «любовь», «партнёр». Естественно, на определённом этапе развития самосознания часто отвергается некая форма, а содержание осмысливается, переосмысливается[833]. Автор (и эта идея вложена в уста её героини) считает себя в принципе по всем социальным параметрам равной мужчинам, к которым общественное мнение всегда относилось более благосклонно, больше прощая в сексуально-моральных отношениях. Её жизнь в богеме, естественно, тоже не может не накладывать свой отпечаток. В этом сообществе во все времена, в разных странах и при всех режимах существовал и существует значительно более раскованный образ мыслей и образ жизни[834].

На историческом переломе, в период очередной попытки встать вровень со своим веком, решить до сих пор не решённые задачи модернизации, как правило, общество на какой-то момент оказывается в состоянии культурной и ценностной неопределённости, размытости перспектив социального развития, до той поры, пока тем или иным образом не завершится противоборство традиционалистских и модернистских сил. Во всяком движении масс (или народов, или государств) к чему-то новому, к свободе, в том числе, есть тяжёлая, ворочающая подводные валуны волна, упорство и мощь которой не всегда и не сразу видны стороннему наблюдателю. А лёгкая кучерявая пена, несущая всякий мусор, подхваченный по пути, привлекает любой, даже не очень внимательный взор. Но если о подводных течениях, их виде и мощи судить сложно, поскольку сложно определить, что есть что и что вообще есть, то о «пене», поскольку она видна прекрасно, говорят многие. (Но и пена – в прямом и переносном смысле – тоже может служить основой для анализа: скажем, по этому, в сущности, побочному продукту судят о качестве пива, например.) Кто-то может настаивать, что «безнравственные» романы, напечатанные за последние годы на материковом Китае, могут быть отнесены к этому понятию – пена. Но именно один из таких романов, история его запрещения к продаже – на этом мелком частном примере попробуем сказать нечто о целом, о тех процессах, социально-идеологических, которые происходят в КНР за годы, начавшиеся с момента возвращения к власти Дэн Сяопина в конце семидесятых годов.

Времена перемен тяжело переживаются рядовыми гражданами, но в них есть одно преимущество – многое зависит от воли, от выбора самих граждан. Их выбор, в свою очередь, складывается из того житейского и идейного материала, который оказывается у них под рукой.[835]

Вэйхуй заявляет о своём прогрессизме, об участии в шанхайской авангардной тусовке. Она признаёт влияние на формирование своего мироощущения западной культуры во всей полноте значения этого слова: ей знакомы и Фолкнер с Хемингуэем, и Толстой с Достоевским, и Пикассо, и Битлз (и многое ещё чего, что на слуху у нынешних молодых, но мне неизвестно, хотя ею и перечислено)[836]. Но одновременно (и естественно, с моей точки зрения) ей также знакомы и «Тропик Рака» Генри Миллера и прочие подобные произведения. В том числе ей доступны и видеокассеты, среди которых, по определению самой Вэйхуй, особенно часто появляются такие, где насилие и секс достигают «беспредельности».

Примечателен патриотизм автора. В интервью она заявила о своей любви к танской и сунской поэзии (не просто перечитывает, но и любит декламировать), к традиционной одежде и кухне[837]. Это