Морские были - Петр Северов

Мур сжался в комок, до боли стиснул ладонями голову. Если бы в эту минуту мичман выглянул из своей клетушки, он увидел бы, что все пленные смотрели в его сторону, а лицо капитана нисколько не выражало ни покорности, ни печали, — он говорил улыбаясь…

Хлебников тронул руку Головнина и, глядя на клетушку Мура, прошептал чуть слышно:

— Подслушивает, шкода!.. Пускай… Что это? Кажется, он плачет?..

Мичман Мур плакал. Впервые за время плена у него нехватило сил сдержаться. Неужели все его планы рухнули? Неужели Головнин отказался от попытки бежать?..

Нет, Мур не поверил, будто Головнин и его товарищи больше не помышляют о бегстве. Казавшийся равнодушным к долгим разговорам пленных, назойливо искавший общества японцев, Мур неусыпно следил за капитаном, штурманом и матросами… Притворяясь спящим, он напряжённо прислушивался к негромким, отрывочным их беседам, а когда оставался в помещении один, — торопливо обыскивал их постели. Он старался найти вещественные улики и доказать японцам, что эти шестеро готовились бежать. Он знал, — не таков Головнин, чтобы смириться, а матросы попрежнему были верны своему капитану.

С возрастающим нетерпением в течение трех, семи, двенадцати суток ждал мичман своего часа. Его нетерпение не раз сменялось досадой: не было ни единого признака того, что шестеро собирались в путь. Даже беспокойный Хлебников и тот переменился: он выпросил у караульных две иглы и хозяйственно занялся починкой одежды. Эти иглы часто ломались, но Хлебников точил их о камень и снова прилежно шил…

Не догадался Мур, что провели его, как мальчишку, с этой починкой одежды. Меньше всего штурмана интересовали новые заплаты. Он делал компас. Трением о камень он сообщил иглам намагниченность, отыскал где-то кусочек меди и соединил иглы мёдной планочкой; склеил разваренном рисом несколько листков бумаги и сделал футляр. Маленький хрупкий компас почти точно указывал полярные страны.

Не дремали в эти дни и товарищи Хлебникова. Они нашли огниво и сделали трут, потом незаметно раздобыли у японцев пару кремней. Постепенно увеличивались и запасы провизии. Сэкономленные горсти риса и соли пленные постоянно носили с собой, привязав небольшие мешочки подмышкой, припрятав за поясами…

…Около полуночи Михаило Шкаев и Дмитрий Симанов быстро, бесшумно выползли на тёмный двор. На крылечке они притаились, прислушались. Караульные разговаривали у ворот. Матросы соскользнули по ступенькам и спрятались под крыльцом.

В полночь патруль обошёл двор и возвратился в свою будку. Шкаев и Симанов подождали ещё некоторое время, подползли к ограде и с помощью старого, с трудом раздобытого долота начали рыть проход. Беззвёздная, чёрная ночь лежала над Мацмаем, и апрельский ветер доносил солоноватую свежесть моря…

Пушки «Дианы» и «Зотика» были наведены на берег. Рикорду стоило только взмахнуть рукой, и десятки ядер обрушились бы на крепость, где прятались японцы. Но Пётр Рикорд медлил. Он колебался: а вдруг комендант крепости солгал? Какие имеются у него, у Рикорда, доказательства, что Головнин и шестеро моряков убиты?

Он обернулся к японцу:

— Комендант сообщил о казни русских моряков письменно? Где это письмо?

Старик испуганно затряс головой:

— Нет… Он не дал мне письма…

— В таком случае, — окончательно решил Рикорд, — вы сейчас же возвратитесь на берег и привезёте мне письменное сообщение коменданта. Скажите ему: я жду этот документ. И пусть не медлит. За последствия будет отвечать он.

Шлюпка доставила японца к отмели, он спрыгнул на галечник и бросился к воротам крепости бегом. Корабли находились в боевой готовности до самой ночи. Комендоры не отходили от пушек. Но японец не возвратился. Это могло означать лишь одно: комендант не хотел присылать письменного подтверждения. Возможно, он хотел нападения русских, чтобы оправдать совершённое преступление. А если он лгал и Головнин с товарищами были живы, это нападение повлекло бы за собой самурайское возмездие: они могли казнить пленных.

Всю ночь Рикорд раздумывал над создавшимся положением. Самое верное, пожалуй, — действовать их же методами. Японцы захватили в плен семерых — значит нужно захватить их в десять, в двадцать раз больше. Пусть самураи сами ищут возможности мирного соглашения. Если они вздумают драться на море, — дать бой…

Эта мысль приходила Рикорду и раньше, когда доставленные на Кунасири японцы один за другим исчезали в крепости и не возвращались. Но тогда он думал только об этих спасённых и предназначенных для дружественного обмена рыбаках. Очевидно, соотечественники из простого народа нисколько не интересовали самураев. Что же, моряки «Дианы» и «Зотика» добудут персон поважней. Рикорд заставит самураев возвратить пленных или выдать письменное подтверждение их казни.

Два корабля покинули залив Измены и, не отдаляясь от берега, двинулись к югу.

Океан был пустынен и хмур. Маленькие чёрные курильские буревестники стремительно проносились у борта, почти касаясь крылом волны. И русские и японские моряки знали: буревестники играют перед штормом. Быть может потому, что близился шторм, в океане не было видно ни одного судна, — японцы не решались выходить из гаваней. Только уже перед вечером дозорный «Дианы» заметил неподалёку от берега большую байдару. Огибая прибрежные рифы, она быстро шла к заливу Измены.

С мостика «Дианы» послышалась команда капитана:

— Взять!..

Три шлюпки тотчас скользнули на волну и понеслись наперерез японскому судну.

Через полчаса группа японцев была доставлена к борту «Дианы». Они поднялись на палубу и, словно по команде, разом упали на колени, вопя и причитая на все лады. Только грозный оклик капитана заставил их умолкнуть. Указывая в сторону крепости, Рикорд спросил:

— Вы уже бывали в этом заливе?

Взятый на судно в пути курил-переводчик, хотя и не отлично говорил по-японски, но легко перевёл этот вопрос.

Японцы встревожились ещё сильнее. Старший из них осторожно оглянулся по сторонам и тихонько заплакал; вслед за ним громко заголосили и все остальные.

— Они не хотят отвечать? — спросил Рикорд.

— Да, они были в этом заливе, — сказал переводчик. — Вот старший плачет и повторяет: «Были… были…»

— Спроси: где пленные русские моряки?..

Но сколько ни бился переводчик, сколько ни помогали ему и офицеры и матросы, японцы повторяли одно и то же:

— Мы ничего не знаем… Мы хотим домой…

Рикорд приказал отправить японцев в трюм, накормить, выдать постели.

Ранним утром на подходе к заливу Измены с севера они заметили большой японский корабль. Если бы не темень ночи и не туман, они увидели бы его значительно раньше: судно шло на юг в сторону Хакодате или Мацмая и проскользнуло где-то близко от русских кораблей. По приказу капитана матросы задержали судно.