Карфаген должен быть разрушен - Ричард Майлз

Согласно легенде, приписываемой Целию, но, по мнению большинства историков, принадлежащей перу Силена, Ганнибал задумал унести золотую колонну, но прежде решил просверлить в ней дыру, дабы убедиться — полая она или нет. Юнона привиделась ему во сне и предупредила: у него ослепнет и второй глаз, если он украдет колонну. Проснувшись, Ганнибал внял предупреждению и повелел сделать из золотой стружки статуэтку телушки и поместить ее на вершину колонны{1098}.[339]

Как и в других легендах, описывающих контакты Ганнибала с богами, и в этой истории трудно отделить первоначальный смысл от последующих недружественных интерпретаций римских и греческих историков[340]. Однако и эта, и другие легенды, вероятнее всего, предназначались для того, чтобы оттенить чувство долга у Ганнибала и преданность богам — в данном случае Юноне/Гере, богине, уже известной своим враждебным отношением к римлянам. Карфагенский полководец, поняв, что может совершить святотатство, не только воздержался предпринимать опрометчивые действия, но и попытался возместить моральный ущерб, нанесенный богине{1099}. Лишь только в более поздние времена римские историки превратили легенду в притчу, утверждающую нечестивость Ганнибала. Во всяком случае, святилище на мысе Лациний привлекло внимание Ганнибала не только связями с богиней Юноной. Согласно одной легенде, храм построил не кто-нибудь, а сам Геракл{1100}.

Историки давно обратили внимание на сходство предания о золотой колонне Ганнибала с рассказом греческого философа Эвгемера, чьи идеи легли в основу ассоциирования полководца с Гераклом — Мелькартом, о золотой колонне, найденной им на острове в Индийском океане. На ней якобы была начертана вся древнейшая история мира, включая происхождение человечества от самых ранних греческих богов{1101}. Эпизод с золотой телушкой, эту последнюю эвгемеристическую попытку карфагенского полководца обратиться к греческому миру, можно считать таким же свидетельством наследия Ганнибала, как и детальное описание на бронзовой табличке войск и военных кампаний. Но нельзя забывать, что Силен писал историю Ганнибала после краха экспедиции, и у него получился скорбный панегирик последнему великому заступнику синкретичного царствия Геракла — Мелькарта.

Еще долго и после отбытия Ганнибала римляне настороженно относились и к святилищу, и к богине. Когда цензор Квинт Фульвий Флакк в 174 или 173 году снял черепицу с крыши святилища для храма Фортуне, строившегося в Риме, сенат воспротивился откровенному пренебрежению благочестием. Ему устроили взбучку и спросили: «Не думал ли ты, что оскверняешь храм, самый священный в крае, над которым не посмели надругаться ни Пирр, ни Ганнибал, когда сдирал черепицу с крыши и чуть не погубил его?» Совершив искупительный обряд, римляне возвратили черепицу в храм, но плитку пришлось сложить во дворе, так как никто из каменщиков не смог укрепить ее на крыше{1102}.[341]

Распространение истории о массовом убийстве италиков в святилище Юноны на мысе Лациний, возможно, имело целью очернить финал 15-летней героической эпопеи карфагенского полководца. Но если даже обвинения лживы, то нет никаких сомнений в том, что, отбыв из Италии, он бросил на произвол судьбы своих италийских союзников. Множество тайников с монетами, захороненными владельцами до лучших времен и найденными в Бруттии археологами, свидетельствуют о трагическом положении, в котором оказались италийские соратники Ганнибала{1103}.

Видимо, не испытывая доверия к Совету старейшин, Ганнибал не пошел в Карфаген, а расположился лагерем в Гадрумете, в ста двадцати километрах к югу от метрополии. Он появился вовремя: к весне 202 года перемирие с римлянами нарушилось. Карфагеняне разграбили и реквизировали несколько римских грузовых судов, прибитых к берегу штормом, а римским послам, приехавшим за репарациями, был оказан откровенно недружественный прием. Совет старейшин явно приободрила близость воинства Ганнибала. Толпа чуть не избила римских послов. От расправы их спасло вмешательство лидеров антибаркидской фракции Гасдрубала Геда и Ганнона. Экстремисты в Совете старейшин организовали нападение на корабль послов, судну удалось уйти, хотя и не обошлось без кровопролития{1104}.[342]

Преднамеренно провокационные действия карфагенян вынудили Сципиона возобновить войну. Вначале он позвал нумидийского царя Масиниссу с его войском, а затем начал нападать и опустошать города в густонаселенной и плодородной долине реки Меджерда, продавая их жителей в рабство. Разбойничья тактика принесла свои плоды: представители Совета старейшин попросили Ганнибала как можно скорее навязать сражение Сципиону{1105}.

Ганнибал направился на северо-запад, возможно, для того, чтобы отрезать войско Масиниссы, прежде чем сразиться с армией Сципиона. В октябре 202 года он сблизился с римлянами у Замы, располагавшейся к юго-западу от Карфагена на расстоянии пятидневного марша. Сципион, демонстрируя уверенность в победе, разрешил захваченным карфагенским лазутчикам осмотреть лагерь, вернуться обратно и доложить информацию своему полководцу. Этот на первый взгляд самоуверенный и беззаботный жест вовсе не был таковым. Вскоре Сципион перевел свой лагерь в другое место. Пока армии готовились к сражению, Ганнибал послал гонца к Сципиону с просьбой о личной встрече. Карфагенянин, убедившись на опыте, что военная победа над римлянами маловероятна, попытался договориться о более мягких условиях мира. Сципион, абсолютно убежденный в победе на поле боя, отказался мириться и предложил готовиться к битве{1106}.

Наутро армии сошлись в последнем и решающем сражении. Хотя Ганнибал и обладал численным превосходством (50 000 против 29 000), шесть тысяч нумидийских конников Масиниссы обеспечивали римлянам преимущество на поле боя. Тактика битвы, избранная Ганнибалом, отражала его ограниченные возможности, нехватку кавалерии и неопытность пехоты. В отличие от Италии, где он мог воспользоваться преимуществами кавалерии для окружения противника с флангов, здесь ему пришлось выстраивать боевой порядок в три линии: впереди — остатки наемнической армии брата Магона, во втором ряду — ливийские новобранцы и граждане Карфагена, в резерве — тяжеловооруженные ветераны Ганнибала. Его замысел был прост: он нанесет массированный удар по центру боевого порядка противника, построившегося также в три линии и поставившего наиболее опытных легионеров позади. Безусловно, план сражения не отличался оригинальностью, но это был, пожалуй, наилучший вариант с учетом реальных ресурсов, имевшихся у Ганнибала.

Несогласованность в действиях карфагенской армии проявилась с самого начала битвы. Ганнибал должен был оставаться со своими ветеранами в третьей линии, и основная ответственность за успех сражения легла на командиров передовых рядов.

Для прорыва первой линии римлян Ганнибал подготовил войско из восьмидесяти слонов. Но Сципион предусмотрительно выстроил войска так, чтобы в рядах образовались широкие проходы для слоновьего воинства. Когда битва началась и слоны пошли в атаку, большинство животных, не поддавшихся панике и не отступивших назад, римлянам удалось загнать в эти коридоры. Тем временем конники Масиниссы и римские всадники обрушились на кавалерию Ганнибала, вытеснив ее с поля сражения.

Пехота с обеих сторон билась с равным ожесточением и несла в равной мере тяжелые потери, пока первая и вторая линии карфагенян не начали отходить. Сципион перестроил свои войска в одну линию и завязал бой с двадцатитысячной армией ветеранов Ганнибала. Силы противников были равными, и они не уступали друг другу, но вскоре вернулась римская кавалерия и напала на карфагенян с тыла. В этом сражении Ганнибал потерял множество прославленных ветеранов, погибших на поле боя или оказавшихся в плену{1107}.[343] Римляне нанесли тяжелейшее поражение и Ганнибалу, которому все-таки удалось бежать, и Карфагену. Этой битвой фактически закончилась вторая грандиозная война между Римом и Карфагеном{1108}.

После войны

Сбежав вначале на свою базу в Гадрумете, Ганнибал затем отправился в Карфаген на совещание Совета старейшин. Его ответ старейшинам был резок и прямолинеен: война проиграна, надо просить мира. Совет незамедлительно отправил к римлянам десять послов, в числе которых были Гасдрубал Гед и Ганнон, на корабле, украшенном оливковыми ветвями (традиционный символ миролюбия) и кадуцеем на носу. Сципион, встретивший корабль, когда его флотилия шла в Карфаген, повелел послам следовать за ним в Тунет, где располагался его лагерь. Условия мира, предложенные им, теперь были еще жестче. В дополнение к прежним требованиям Карфагену запрещалось вести войны за пределами Африки, и даже на этом континенте карфагеняне вначале должны были получить позволение в Риме. Размер контрибуции составлял 10 000 талантов (26 000 килограммов) серебра, которые надлежало выплатить на протяжении пятидесяти лет, — в десять раз больше, чем по условиям договора 241 года. Мало того, Карфаген обязывался передать римлянам всех боевых слонов, а его флот сокращался до десяти военных кораблей{1109}.