Кровавый срок - Макс Коллинз

В конце концов Мейер Лански превратился, подобно Альфреду де Мариньи, в лицо без гражданства: после предъявления обвинения со стороны ФБР он выехал из США в Израиль, где, несмотря на щедрые пожертвования, ему все-таки было отказано в гражданстве. Пожив некоторое время в Швейцарии и Южной Америке, Лански возвратился в США, где был оправдан. Он умер в Майами-бич в 1983 году как обычный отошедший от дел бизнесмен.

Но больше всего меня поражает тот факт, что за все время моих наблюдений со стороны за удачами и поражениями всех тех, кто был связан с делом об убийстве Оукса, имя Акселя Веннер-Грена чрезвычайно редко попадалось мне на глаза. В обществе он имел репутацию филантропа. Однако одним из созданных на его средства научных учреждений была (и есть) организация, занимающаяся изучением проблем евгеники.

В 1960 году стюардесса, с которой я встречался, пригласила меня бесплатно отправиться с ней на уик-энд в Нассау, где мы могли бы (как она говорила) «веселиться, загорать на пляже и повсюду трахаться и лизаться». Это приглашение было искренним, и я согласился. Если это звучит как недостаточно гордый ответ на вульгарное предложение, то имейте в виду, что мне было уже пятьдесят пять, а ей двадцать семь, и сколько же подобных предложений ждало меня впереди?

По привычке или в силу ностальгии, я зарезервировал номера в «Британском Колониальном». Отель не очень изменился, но выглядел несколько староватым, впрочем, как и я сам. Однажды вечером, когда моя подруга-стюардесса (которую звали Келли, и у которой были зеленые глаза и светлые волосы, подстриженные в стиле Джекки Кеннеди) выполнила свои обещания, мы отправились ужинать в клуб «Джангл», который почти не изменился с тех пор, как Хиггс впервые привел меня сюда более пятнадцати лет назад.

Мы сидели в тени декоративных пальм за зеленым столиком под зонтом, сделанным из пальмовых же листьев, наслаждаясь супом из мидий и блюдом из морского окуня с перцем, когда одно из этих милых созданий в саронгах приблизилось к нам и обратилось ко мне:

— Вы мистер Геллер?

— Да.

— С вами хотел бы поговорить вон тот джентльмен, — сказала официантка, указывая на столик, стоявший напротив нашего через проход.

— Что ж! Хорошо! — кивнул я.

Сначала я не узнал его, хотя это и вполне понятно: мы ведь ни разу, в общем-то, не встречались.

Когда я приблизился к его столику, он встал и улыбнулся слишком обезоруживающей мальчишеской улыбкой для такого крупного старика. Полный, розовощекий, совершенно седой, с почти неразличимыми редкими бровями на мягком овальном лице с отекшим от старости носом и мешками под маленькими влажными глазками, мужчина был небрежно одет в розовую с белым спортивную рубашку с короткими рукавами и белые широкие брюки. Он выглядел настоящим здоровяком для своих почти восьмидесяти лет, хотя возраст и накладывал на него свой отпечаток.

— А, мистер Геллер! — произнес он мелодичным голосом, как мне послышалось, с легким скандинавским акцентом. — Наконец-то!

Кто бы это мог быть, черт возьми? Я изучал его, понимая, что раньше где-то уже видел.

За столиком сидел также темноволосый красивый молодой человек в кремовом костюме с черным галстуком. Он тоже показался мне знакомым, но не в той степени, что мой старый приятель, который протянул мне руку. Его рукопожатие оказалось не по-старчески крепким.

И тут я вспомнил!

В моей памяти вдруг всплыло улыбающееся едва заметной, кроткой улыбкой лицо на портрете, висящем над камином среди масок инков в круглой гостиной.

— Аксель Веннер-Грен! — в оцепенении произнес я.

— Это мой приятель Хантингтон Хартфорд, — сказал тот, указывая на симпатичного молодого человека, который сдержанно улыбнулся мне, и с которым мы также обменялись рукопожатием. — Прошу вас, присаживайтесь.

Я принял предложение.

— Как вы меня узнали? — поинтересовался я. — Мы ведь ни разу не встречались.

— Я много раз видел вашу фотографию в газетах. Ведь вы были причастны к таким важным и интересным делам! Вам надо засесть за книгу.

— Возможно, когда я отойду от дел...

— О! Вы еще слишком молоды, чтобы даже задумываться об отставке! Вот я действительно начинаю освобождаться от мирских забот. Мой друг Хант пытается уговорить меня продать ему Шангри-Ла.

— Вы все еще живете там?

Веннер-Грен улыбнулся и пожал плечами. Он разговаривал со мной несколько покровительственно, словно дядя с племянником.

— Только зимой, — ответил он.

Гость — богатый наследник, стоивший от пятидесяти до семидесяти миллионов — извинился и встал, чтобы уйти. Мне показалось, что это ус-ловлено заранее.

Улыбаясь, Веннер-Грен склонился ко мне и накрыл своей ладонью кисть моей руки. Его ладонь была холодна как лед.

— Я следил за вами все эти годы. Время от времени вы беседуете с журналистами о деле об убийстве Оукса, не так ли?

— Да, это верно.

— Вы ведь знаете, что расследование никогда не будет возобновлено. В прошлом году некоторые глупцы пытались это сделать, но тщетно. Даже теперь это дело остается позорным пятном в истории Багам и самой Англии.

— Я знаю об этом.

— Зачем же вы тогда продолжаете поднимать эту тему? Мне просто любопытно.

— А это хорошая реклама. Иногда я также касаюсь дела Линдберга. Именно поэтому у меня теперь дочерние офисы по всей стране. У нас в Чикаго это называется бизнесом.

Он улыбнулся, больше самому себе. Зубов при этом не было видно, лишь налитые кровью щеки-яблоки.

— Вы веселый человек. У вас репутация остроумца, — заметил Веннер-Грен.

— У меня также репутация человека, который любит, чтобы его оставили в покое.

Он кивнул.

— Очень мудро. Очень! Знаете... — Он снова погладил меня по руке. Бр-р-р! — Все эти годы я хотел поблагодарить вас.

— Поблагодарить? — изумился я.

Он снова кивнул, на этот раз с помрачневшим лицом.

— За... то, что вы устранили ту проблему.

— Какую проблему?

Веннер-Грен облизнулся.

— Леди Медкалф.

Я промолчал в ответ. Я немного дрожал. Этот улыбающийся восьмидесятилетний филантроп заставлял меня трястись всем телом.

— Я знаю, что вы сделали, — сказал он. — Я вам благодарен, и мне доставляет большое удовольствие лично сообщить вам, наконец, что она действовала по собственной инициативе.

Я кивнул головой.

Веннер-Грен при этом широко заулыбался.

— Ну, к нам снова идет Хант. Мистер Геллер, я отпускаю вас к этой очаровательной молодой леди. Ваша дочь?

— Нет.

Он просиял.

— Разве это не великолепно! Приятного вам вечера, мистер Геллер.

Я что-то пробормотал в ответ, кивнул обоим на прощанье и, словно в оцепенении, вернулся к своему столику.

— Как это? — спросила Келли.

— Дьявол, — ответил я.

— О, Геллер — ты невыносим!

— Как ты сказала?

Девушка с любопытством посмотрела на меня.

— Не знаю. А как я сказала?

— Нет. Ничего. Все в порядке.

Она хотела остаться, чтобы понаблюдать за лимбо, но я предпочел поскорее выбраться оттуда. Это был последний уик-энд, который я провел с этой стюардессой. Не думаю, чтобы у меня был слишком уж веселый вид во время нашего маленького путешествия.

Спустя год Аксель Веннер-Грен умер от рака. Его состояние было оценено в более чем миллиард долларов.

Я снова побывал на Багамах лишь в 1972 году, на этот раз с более близкой мне по возрасту женщиной, на которой по воле случая я женился. Это был наш медовый месяц, а моя жена, если быть точным, вторая жена, всегда мечтала увидеть Багамы.

Особенно ей хотелось посмотреть резиденцию губернатора, поскольку она, словно девочка, была захвачена душещипательной любовной историей о герцоге и герцогине Виндзорских.

Нассау не слишком изменился, хотя и все небольшие перемены были не к лучшему: американские закусочные на окраинах, а на Бэй-стрит — бесчисленные магазины спортивной одежды и на каждом углу — предлагающий купить наркотики черный, насквозь провонявший ганджей.

Но там также была (и есть) машина времени под названием «Грэйклиф», огромное, старое, увитое плющом здание георгианской эпохи, стоявшее неподалеку от резиденции губернатора и впервые открывшее свои двери для постояльцев еще в 1944 году. Номер для новобрачных представлял собой маленький, отдельно стоящий домик рядом с бассейном посреди экзотического тропического сада. Ресторан отеля, на террасе которого мы предпочитали ужинать, был самого высшего разряда.

В первый же вечер нашего приезда, после ужина, состоявшего из паштета из гусиной печенки с трюфелями и тушеного по-голландски стейка, толстого, как телефонный справочник, и нежного, словно прикосновение матери, нам подали дымящееся, горячее суфле в чашечках для десерта.

— Я никогда раньше не ела кокосового суфле, — сказала моя жена.

— А я ел. И нигде оно не может быть лучше, чем в этом месте.

Она попробовала.

— Гм! Попробуй! Может быть, на этот раз ты испытаешь другие ощущения...