Реквием в Брансвик-гарденс - Энн Перри

Суперинтендант заглянул в нижний ящик. Там находились только письма, связанные с профессией Парментера. Некоторые из них имели отношение к той книге, над которой он работал в последние дни. Томас торопливо пролистал их. Все они были короткими и чрезвычайно сухими. Наконец он заметил почерк Юнити и мгновенно узнал его. Ее письмо было датировано концом 1890 года, тремя месяцами назад. Это было ее предложение собственных услуг:

Дорогой преподобный Парментер,

Я прочла вашу последнюю работу с огромным интересом и глубоким уважением к вашей учености, a также к понятным и поучительным объяснениям вопросов, доселе остававшихся непонятными и мне, и, скажу откровенно, тем более ученым, чем я, людям, к которым я обращала свои вопросы.

Я слышала, что вы собираетесь написать еще одну работу, требующую исследований и перевода ранней классической прозы и писем. Я специализируюсь в области арамейского и греческого языков и обладаю опытом работы с еврейскими текстами. К сему прилагаю копии своих дипломов по тематике, отзыв с последнего места работы, а также адреса персон, способных подтвердить мою квалификацию.

Смиренно, но с допустимой без навязчивости настойчивостью, прошу вас принять меня в качестве ассистента в этом чрезвычайно важном предприятии. Полагаю, что обладаю достаточной научной квалификацией, a также готова предположить, что вам не удастся найти помощника, более верующего в результат вашего труда, а также испытывающего восхищение вами, как единственным человеком, способным достойно выполнить его.

Пишу с величайшей надеждой, остаюсь искренне ваша,

Сложив это письмо, Томас отправил его в стопку с любовной перепиской. Его смутил один факт. Мисс Беллвуд обращалась к покойному как к незнакомцу, хотя до начала ее беременности оставалось чуть больше шести или восьми недель. Слишком короткое время для развития подобных страстей.

Был и еще один момент. У Рэмси обнаружилась записная книжка – томик в дюйм толщиной, переплетенный в коричневую кожу. Бегло пролистав ее, Питт обнаружил, что это не столько дневник, сколько место записи пришедших в голову мыслей. Пробежав глазами страницу, а потом еще одну, суперинтендант обнаружил, что написанное трудно понять. Некоторые из записей казались сделанными на латыни, другие были, должно быть, сделаны изобретенной самим Рэмси скорописью. Томас решил взять книжицу с собой, чтобы изучить ее вместе с письмами пото́м, когда будет время.

Делать в этом доме ему было теперь нечего. Оставалось проститься с Витой, быть может, переговорить с Домиником, а потом наконец переброситься несколькими словами с Телманом и заняться формальностями. Дела об убийствах Юнити Беллвуд и Рэмси Парментера можно было считать закрытыми – пусть и неудовлетворительным для него образом, но все же закрытыми.

Глава 10

Питт рано вернулся домой, радуясь возможности провести время с семьей. Заключение о смерти Рэмси Парментера оказалось именно таким, какого он и ожидал. Лишившись умственного равновесия, он набросился на жену, ставшую защищаться. Смерть по несчастной случайности.

Выбросив дело из головы, Томас оделся в старый костюм и отправился в сад. Дел там было немного. Растения только пошли в рост. Сорняки еще не вылезли, а сажать первые семена было слишком рано, однако в саду всегда можно было что-нибудь сделать или починить.

Дэниел и Джемайма помогали отцу. Каждому из детей был выделен собственный участок земли, где они могли растить что угодно. Садик Дэна занимали в основном камни, которые он как раз начал коллекционировать, однако в нем росла и небольшая фуксия, в данный момент очень болезненная и печальная на вид.

– Цветок погиб! – полным трагизма тоном проговорил мальчик. Он потянулся, чтобы выдернуть его с корнями. Стоя рядом, Джемайма с сочувствием наблюдала за братом.

– Возможно, и нет, – проговорил Питт, отстраняя сына рукой и пригибаясь к чахлому кустику. – Зимой они всегда такие. Они, так сказать, засыпают. Эта фуксия проснется, когда станет теплее, и отрастит побольше листьев.

– В самом деле? – с сомнением проговорил Дэниел. – По-моему, она умерла. Откуда на ней появятся новые листья?

– Сами вырастут, из соков, извлеченных из почвы, если мы будем за ней ухаживать.

– Может, его нужно полить? – предложил ребенок.

– Не надо, я думаю, хватит дождя, – отозвался его отец, прежде чем тот успел шагнуть за водой.

– Тогда что же мне теперь делать? – спросил Дэниел.

Томас задумался:

– Обложи-ка корни компостом. Тогда растение согреется и получит еду.

– В самом деле? – Мальчик посмотрел на него с надеждой.

Так они проработали почти до семи вечера, после чего дети отправились сперва ужинать, а потом в горячую ванну, необходимую продрогшим малышам. Томас снял садовый наряд и отправился в гостиную. На ужин был подан зажаренный до хруста вчерашний картофель с капустой и луком вместе с холодной бараниной, под кисло-сладким индийским соусом чатни из прошлогоднего ревеня, за которым последовали яблочный пирог с хрустящей корочкой и сливки.

Примерно без четверти девять Шарлотта взяла последнее письмо Эмили.

– Прочитать тебе? – предложила она. Ее сестра не отличалась разборчивым почерком, обретавшим истинно новаторские черты с ростом ее энтузиазма.

Суперинтендант улыбнулся, устраиваясь поудобнее в кресле и готовясь получить удовольствие, если не от реальных путешествий, то, во всяком случае, от комментариев свояченицы к ним.

Миссис Питт приступила к чтению:

Мои дорогие Шарлотта и Томас.

Наверное, мне следует начать с того, как мне не хватает всех вас. В известном смысле это действительно так. Дюжину раз на дню я думаю о том, как приятно бы было разделить с вами впечатления от этих удивительных видов и интересных людей, с которыми я встречаюсь. Итальянцы великолепны, они настолько переполнены любовью к жизни и красоте, a кроме того, намного более приветливо относятся к иностранцам, чем я ожидала. Во всяком случае, внешне. Иногда мне удается перехватить нечто другое: взгляд, порхнувший между двумя парами этих удивительных глаз, заставляющий меня предположить, что втайне они вполне могут находить нас неловкими и скучными. Надеюсь, что они не относят меня к этой разновидности! Я пытаюсь вести себя с достоинством, так, словно не в первый раз вижу эти ошеломляющие красоты: игру света в ландшафте, древние здания, ощущение ожившей истории…

Впрочем, что может быть прекраснее весенней Англии? И летней? А в особенности осенней?

Вчера мы ездили на прогулку во Фьезоле[24]. Мне бы хотелось найти время и снова побывать там. Какие виды! Мы возвращались через Сеттиньяно. Там, на дороге, есть одно место, откуда видно Флоренцию… Красота такая, что захватывает дух. Вид этот заставил меня вспомнить о старом мистере Лоуренсе и его рассказе о Данте на мосту. В тот миг ничто не казалось мне невозможным и даже невероятным.

Однако завтра мы выезжаем в Рим! «O, Рим! Страна моя! Город души моей!» – как говорит лорд Байрон. Я уже не могу ждать! Если вы тоже мечтаете и надеетесь увидеть все это, то как-нибудь, вне зависимости от того, кого и каким способом у вас убили, укладывайте вещи и приезжайте сюда! Чего стоят деньги, если их нельзя потратить на знакомство с красотами мира? Я слишком много читала Байрона! Если таковое вообще возможно. Вы меня поняли?

Я напишу вам оттуда!

Шарлотта улыбнулась мужу, глядя поверх письма.

– Совершенно в духе Эмили, – проговорил тот с глубоким удовлетворением.

– Надо написать ей. – Миссис Питт сложила листок и поместила его в конверт. – Вот только у меня нет для нее интересных новостей. Быть может, рассказать им об этой трагедии? И конечно, я расскажу ей о Доминике… Не думаю, что это нужно скрывать.

– Да, напиши ей о бедном Рэмси Парментере, если хочешь, – согласился суперинтендант. – Вреда от этого не будет. A Эмили, если потребуется, будет руководствоваться собственным мнением…

Упоминание о Парментере заставило его вспомнить о блокноте священника. Записи в нем пока не складывались во что-то осмысленное, однако они, безусловно, имели смысл – во всяком случае, для самого Рэмси. Впрочем, это ничего не значило. Дело было закрыто. Но Питт не был готов к отдыху до тех пор, пока не сделает все возможное, чтобы осознать причину постигшей его неудачи. Как иначе разжиться мудростью, чтобы не ошибиться в следующий раз?

Он раскрыл записную книжку на первой странице. Даты там не было. Запись касалась какого-то рыбака или человека по имени Фишермэн[25] и неудачной экспедиции или праздничной поездки в некие «летние края». Следующие две страницы были отведены той же теме. Дальше следовал набросок идей для эссе или проповеди о жизни и разочаровании. Тема не показалась полицейскому многообещающей.