Мыс Доброй Надежды - Елена Семеновна Василевич

— Хозяюшка ты моя! А Костик где?

— С бабкой Матруной в хлев пошли загородку чинить. Корова в обед разворотила рогами.

И тут в хату вихрем ворвался Костик.

— Мама, ты уже дома? Смотри, какой порядок Валька навела, ступить боязно.

— Хозяева вы у меня, хозяева! — растроганно вымолвила Варвара, любуясь своим шустрым вихрастым сыном.

— Валя, собирай ужин, — приказал Костик, — а я дров притащу на завтра.

— Гулянки не пропустишь? — с упреком сказала Валя.

— Быстрей, быстрей, не тяни кота за хвост!

Мать, улыбаясь, следила за этой перепалкой. «Такие они разные и такие одинаковые. Мои дети!»

Утром, надев праздничное платье, Варвара отправилась в больницу. Ей сказали, что Алесю разрешат выйти в сад. Она присела на лавочку у беседки, обвитой диким виноградом. Скрытую за густой листвой, ее трудно было разглядеть, но сама Варвара видела всех, кто появлялся в дверях больницы.

Алесь вышел на крыльцо в коротковатом, не по росту, синем халате и мягких тапочках. В одной руке он держал костыль, другой приглаживал волосы, в которых заметно уже пробивалась седина, особенно на висках. Растерянно озирался, не находя того, кто вызвал его. Сделал шаг, опустился на ступеньку ниже. Варвара увидела, как боль исказила его лицо.

— Алесь, проведать тебя пришла, — поднялась она навстречу ему. — Не знаю, рад ли будешь… Не ждал, наверное?..

Нужно ли было задавать такой вопрос? Осунувшееся за две недели в больнице лицо Алеся смягчилось, разгладилось от нежданной радости.

— Что не ждал, так не ждал. А что пришла, не знаю, как и благодарить.

— Надумала и пришла. Всю неделю собиралась, да сам знаешь, на минутку не вырвешься. Вот клубника, в больнице ее не отведаешь…

— Спасибо, Варечка, только зачем ты?

— Да садись ты, не стой, трудно же. Вот сюда, в тенёк.

— Расскажи, какие там у вас новости. Кажется, год не был. Позавчера приходили Зима Петрусь и Луговой Иван. Можно сказать, совещание провели здесь.

— Ясно, бригадиры и председатель. Что ж они сказали? Зима — тот слезу пустил небось: бригаду его обидели, две косилки дали в Варварину, а ему одну.

— И это было, — засмеялся Алесь. — Есть такой грех за ним, прибедняется.

— Так я и знала. Он из меня душу вынул за косилку эту. Всегда ему кажется, что обидели, что у других все лучше. Расскажи, как твои дела, будет операция или так обойдется?

— Нет, не обойдется. Во вторник. Хорошо, что пришла сегодня. Веселей будет на стол ложиться, — пошутил Алесь.

— Может, лучше, Алеська, без операции? Что доктора говорят, не очень страшная?..

— Что говорят? Говорят, что все хорошо будет. И я тоже так думаю. Надеюсь. А ты как там маешься?

— А ничего, маюсь. В бригаде обижаться не на что, идет дело. Сколько уже сена накосили да насушили. Сено в этом году, как никогда еще.

— Поджарилось на солнышке, — заметил он, слушая ее и любуясь здоровой смуглотой порозовевшего лица, загаром, ровно покрывшим ее шею и полные, открытые до локтя руки.

— Мне это недолго, за лето цыганкой стану. А чего не ешь ягоды? — чтобы отвести его взгляд от себя и скрыть неловкость, снова подвинула она Алесю кошелку.

— Ем, ем, ты тоже бери. Соскучился я по работе, по колхозу и… по всем вам… соскучился.

— Ничего, потерпи. За колхоз не тревожься, за дом тоже. Там у тебя есть кто-то? Соседи присматривают. Словом, не беспокойся. Поправишься — опять все будет, как было.

Алесь смотрел на нее, слышал ее голос и улыбался сам себе, своим мыслям.

Она заметила эту, как ей показалось, странную улыбку и не удержалась, засмеялась тоже, спросила:

— Ты чего это глядишь на меня, усмехаешься?

— Да кажется мне, Варечка, не совсем будет все, как оно было…

— А как же будет? — сначала удивилась она, потом увидела его глаза и поняла, догадалась о том, чего он недоговаривал, смутилась и покраснела.

— Все будет хорошо, — растерянно повторила она, — только поправляйся.

Сестра позвала Алеся в палату. Он с сожалением взглянул на Варвару: целый день просидел бы тут с нею.

Она проводила его и пошла к воротам.

Алесь стоял на крыльце, пока Варвара не исчезла из виду, и смотрел ей вслед.

Подшучивают, подтрунивают мужики над Алесем:

— Сколько сапог сносил, а все даром. Не дается, брат, в руки тебе бригадирша?

Алесь добродушно косит черным, цыганским глазом, скручивает толстую, в палец, цигарку и, затянувшись горчайшим дымом от собственного самосада, не протестует:

— Известно, не дается. Это уж точно.

И женщин удивляет такая неопределенность.

— Когда свадьбу-то будем играть? Хватит вам хороводиться.

— Приданого мало, не берет, — отмахивается Варвара.

— А чтоб ему, раз такой… Мало твоих трудодней, так еще приданое ему! — возмущаются всерьез бабы.

А кто помоложе, тех не проведешь.

— Ой, не крути, девка! Хотите свадьбу заначить. Не выйдет. Всем колхозом ввалимся, хату разнесем. Никуда вам не деться.

Поздно вечером, когда и колхозные дела справлены, и у себя все в порядок приведено, и даже Валя с Костиком заснули в сенях, присядет Варвара к столу, положит загрубевшие смуглые руки на белую скатерку, отдыхает, думает.

Каждый вечер, если только не очень припозднится, скрипнет подгнившая доска на крыльце и появится на пороге он, усталый, с улыбкой в темных, глубоко запавших глазах.

— Ну, как дела у соседки-кумы?

— Тихо ты! Детей испугаешь, — шепчет Варвара.

— Ой! Забыл. — И смешно, как это делают дети, прикрывает рот коричневой ладонью, встает перед Варварой, протягивает навстречу руки. — Может, поздороваемся?

Он нежно проводит рукой по ее загорелой щеке, подводит к скамейке, усаживает рядом с собой.

— Устал я сегодня, Варя, — тихо говорит Алесь, и Варвара доверчиво смотрит на него, слушает. — На велосипеде в район да назад — это, считай, сорок километров. Да еще в «Первое мая» с Лозовым подскочил.

— Ну, и как там, в «Первом мая»?

— Так себе. — Закуривает и оглядывается, куда бросить спичку. Не найдя пепельницы, кидает на шесток. — Есть чему у них поучиться, но скажу тебе, ожидал большего.

— Плохо, что ли, работают?

— Не плохо. И не мало. А следов этой работы не видно. Порханевич как кулак. На продажу все, в банк. А постройки у него старые. И хаты у людей никуда. Машин, правда, много. Три грузовика и у самого «Москвич», шесть жнеек, молотилки, триеры… Силосокомбайн даже. А вот дороги ничего не стоят. Электрификация на первобытный манер.

— Ну, завел! — смеется она. — Больно уж у тебя все хорошо, первый класс!

Ей приятно было слушать его. Он все рассказывал ей, делился мыслями, уверенный, что поймет и, если надо, посоветует.

— У меня тоже