Эра Меркурия. Евреи в современном мире - Юрий Слёзкин

 Большинство обвиняемых — в первую очередь писатели Давид Бергельсон, Исаак Фефер, Лейба Квитко и Перец Маркиш — были правоверными коммунистами, посвятившими большую часть жизни пропаганде сталинского социалистического содержания в еврейской национальной форме. Такова была политика партии в отношении угнетенных национальностей вообще и многострадального еврейского народа в частности. По словам Фефера, «я хотел видеть свой народ, как все остальные... Мне казалось, что только Сталин может исправить ту историческую несправедливость, которую допустили римские цари. Мне казалось, что только советское правительство может исправить эту несправедливость, создав еврейскую нацию». Он был прав. Советское правительство много сделало для того, чтобы евреи стали «как все остальные», и щедро вознаграждало тех, кто помогал ему в этом. Как сказал на суде Фефер, «я сын бедного учителя. Советская власть сделала из меня человека и довольно известного писателя». И как через несколько дней сказал Квитко, «жил я до революции жизнью битой бродячей собаки, грош цена была этой жизни. Начиная с Великого Октября я прожил 30 лет чудесной окрыленной трудовой жизни, полной счастья на любимой родной земле, где каждая травинка мне улыбалась».

 И вдруг, по какой-то необъяснимой причине, то же самое правительство перевело евреев из разряда более или менее нормальных народов вроде украинцев и молдаван в разряд потенциально нелояльных народов вроде поляков и греков. Еврейская национальная форма стала признаком враждебного буржуазного содержания. Открыто объявить, что твою мать звали Ханной, значило совершить националистический поступок.

 Некоторые отвергали эту логику. Как сказал Соломон Лозовский, «мою мать тоже звали Ханна — что же я этого должен стыдиться, что ли? Что это за странная психология. Почему это считают национализмом?» И о кампании против идиша: «Для того чтобы писать в еврейскую газету, надо писать по-еврейски. Но когда Бергельсон вдруг говорит, раз пишут по-еврейски, значит, это национализм, то выходит, что тут судят еврейский язык. Это уму непостижимо. Да пиши ты хоть на языке негров. Это твое дело. Дело не в том, на каком языке пишут, а в том, что как пишут».

 Подобный миссионерский универсализм давно уже перестал быть официальной советской политикой, и большинство обвиняемых, особенно те, кто в свое время отстаивал идею расселения евреев на территориях, освободившихся после депортации поволжских немцев и крымских татар, очень хорошо это знали. Вопрос заключался в том, присоединятся ли евреи к крымским татарам, которых Советское правительство сослало в Узбекистан, или к узбекам, которым Советское правительство помогло стать народом «как все остальные». Как объяснил Фефер, «я с большой завистью смотрел, когда проходила декада узбекского искусства... Я всеми силами отстаивал еврейские учреждения».

 Но это было до «холодной войны» — в ту пору, когда партия не считала все еврейские учреждения подрывными, а Фефер «не считал, что противодействие ассимиляции является националистической деятельностью». К 1952 году все изменилось. Фефер все еще любил свой народ («а кто не любит своего народа?»), полагал, что Библия — «один из величайших памятников еврейской культуры», и настаивал на суде, что нет другого «такого народа, который столько выстрадал бы, как еврейский народ». Одновременно с этим он был верным членом партии и специально назначенным провокатором, чьей задачей на процессе было утверждать, что любовь к своему народу — это национализм, что национализм — это предательство и что, следовательно, все подсудимые виновны. Лейба Квитко, еще один верный коммунист и профессиональный идишист, был с этим согласен:

 В чем я считаю себя виновным, это висит надо мной, и я чувствую, что это мое обвинение. Считая советскую еврейскую литературу идейно здоровой, советской, мы, еврейские писатели, и я в том числе (может быть, я больше их виноват), в то же время не ставили вопроса о способствовании процессу ассимиляции. Я говорю об ассимиляции еврейской массы. Продолжая писать по-еврейски, мы невольно стали тормозом для процесса ассимиляции. По своему содержанию творчество советских писателей идейно и политически выдержано и этим содержанием — советским — немало способствовали [sic] в ассимиляции главным массам еврейского населения. Но за последние годы язык перестал служить массам, так как они — массы — оставили еврейский язык и он стал помехой. Будучи руководителем еврейской секции Союза советских писателей, я не ставил вопрос о закрытии секции. Это моя вина. Пользоваться языком, который массы оставили, который отжил свой век, который обособляет нас не только от всей большой жизни Советского Союза, но и от основной массы евреев, которые уже ассимилировались, пользоваться таким языком, по-моему, — своеобразное проявление национализма.

 Профессиональных идишистов и других добровольных или назначенных государством хранителей еврейской культуры можно было посадить в тюрьму или расстрелять. Их было не так уж и много, и они действительно оторвались от «главных масс еврейского народа» (в том числе от своих собственных детей, которые, по большей части, не знали идиша и не интересовались еврейской культурой). Однако главной мишенью антиеврейской кампании Сталина были русские интеллигенты еврейского происхождения, или с точки зрения Агитпропа евреи, притворявшиеся русскими, чтобы казаться советскими. Инстинкт чистки и «кадровая политика» слились в единую сыскную генеалогию: каждый русский на ответственной должности был потенциальным евреем, а каждый еврей — потенциальным врагом.

 Кампания по очистке советской элиты от евреев началась еще в мае 1939 года, когда Сталин, видимо желая сделать приятное Гитлеру, поставил Молотова во главе советской дипломатии и велел ему «убрать... евреев» из Наркомата иностранных дел. Чистка ускорилась после подписания пакта с Германией, стала частью государственной политики во время войны (в качестве одного из проявлений нового официального патриотизма и реакции на новое еврейское самоутверждение) и превратилась в массовую охоту на ведьм в 1949 году, когда идеологическая порча стала главной заботой режима, а евреи «по крови» оказались ее главными разносчиками. Агитпроповцы и «кадровики» бросились на поиски новых вредителей. И чем ближе они подбирались к сердцевине режима, тем больше гнили они находили.

 Кем были главные хранители марксизма-ленинизма? В 1949 году евреи «по паспорту» составляли 19,8% преподавателей марксизма-ленинизма в высших учебных заведениях СССР, 25% преподавателей марксизма-ленинизма в вузах Москвы, Ленинграда, Киева, Харькова, Ростова, Саратова, Казани и Свердловска и 7 из 19 членов кафедры диалектического и исторического материализма философского факультета Московского университета. В Институте мирового хозяйства и мировой политики (писал глава Агитпропа главе Госплана) числился 51 старший научный сотрудник, из них 33 еврея, 14 русских и четверо прочих. (После первой череды увольнений директору преобразованного Института пришлось извиняться перед Центральным комитетом за то, что из 34 не изгнанных академиков, членкоров и докторов наук 20 были евреями и только 12 — русскими.) В августе 1949 года Краснопресненский райком партии обнаружил, что евреи составляют 39% преподавателей Московского юридического института, а в 1950 году вновь назначенный директор Института права докладывал, что ему удалось сократить долю евреев среди принятых аспирантов с 50% до 8%. Согласно другому расследованию Агитпропа, секретариат редколлегии многотомной «Истории Гражданской войны» состоял из 14 евреев, 8 русских и 6 прочих. Но, вероятно, самыми тревожными были результаты проверки академических мини-Сталинов (каждой дисциплине полагалось иметь собственного), которые показали, что вожди советских философов (М. Б. Митин), экономистов (Е. С. Варга), историков (И. И. Минц) и юристов (И. П. Трайнин) — евреи по национальности, а значит, врожденные двурушники. (Варга был из Будапешта, прочие из бывшей черты оседлости.) И наконец, Б. И. Збарский, человек, который бальзамировал Ленина и оставался главным хранителем самых священных мощей коммунизма, оказался не только евреем из черты оседлости, но и, согласно услужливо распорядительной тайной полиции, вредителем и шпионом.

 А что же другие столпы официальной идеологии — русский патриотизм и высокая культура? Группа коллег информировала Центральный комитет партии, что до 80% членов ученого совета Института литературы Академии наук («Пушкинского Дома») — евреи. (Центральный комитет проверил эти данные и принял организационные меры.) Секретари Союза писателей — А. Фадеев, К. Симонов и А. Сурков — пообещали «освободить писательскую организацию от балласта», когда выяснилось, что Московское отделение их организации на 29,8% состоит из «лиц еврейской национальности». Глава Агитпропа Г. Ф. Александров сообщил в секретариат Центрального комитета о «крайне тяжелом положении» на музыкальном фронте: почти все светила Большого театра («центра и вышки русской музыкальной культуры»), Московской консерватории, Московской филармонии и Ленинградской консерватории — точно такие же «нерусские люди (преимущественно евреи)», как и расхваливающие их музыкальные критики и укрывающие этих критиков главы отделов искусств центральных газет. Почему «Историю русской музыки» редактирует нерусский человек? Почему так много евреев (по информации Центрального комитета) среди руководства московских театров (42%,), художественных выставок и панорам (40%) и Мосгорэстрады (37%)? Почему среди 87 режиссеров и администраторов советских цирков 44 еврея, 33 русских и 4 украинца? И как быть с главным русским патриотом среди журналистов, мать которого звали Ханной? Кстати же о журналистах: кто прививает советским массам марксизм-ленинизм, русский патриотизм и подлинную культуру? «Правда», «Известия» и «Красная звезда» подлежат безжалостной чистке. В официальных органах ВЛКСМ и Союза советских писателей преобладают, как выяснилось, евреи; главной спортивной газете страны было велено уволить двенадцать журналистов, а в газете «Труд» число сотрудников-евреев было сокращено сначала до 50%, а затем, после 40 дополнительных увольнений, до 23%. Проверка «Союзпечати», которая отвечала за распространение 4638 советских газет и 436 журналов, показала: из 18 начальников и заместителей начальников отделов и центральных контор ведомства 10 были евреями. Положение в главном цензурном управлении («Главлите») не внушало «политического доверия» по тем же причинам.