Сеанс - Джон Харвуд

Я вздрогнула, услышав знакомое эхо.

— Но он в точности повторяет слова Магнуса, — сказала я.

— Он знает это, мисс Лэнгтон… Я вижу, что вы тоже очень внимательно изучили показания моего отца.

Я ушла от ответа, наливая ему еще чаю.

— А ваш отец не оставил никаких сведений — помимо того, что он рассказал во время расследования, — о его общении с Магнусом Раксфордом? — спросила я как бы небрежно.

— Боюсь, что нет. А как вы, мисс Лэнгтон? Знаете ли вы о чем-нибудь — о каких-либо письмах или документах, хранящихся в имении, которые могли бы помочь в моих разысканиях?

У меня возник соблазн ответить «да», но я вспомнила слова дяди о том, что мы утаиваем улики, относящиеся к расследованию убийства.

— Боюсь, что нет, — сказала я. — Но если вы захотели бы просмотреть бумаги в Холле, если предположить, что там есть какие-то бумаги, — мне ведь ничего не известно о том, что там имеется, — то я думаю, это можно как-то устроить.

— Очень любезно с вашей стороны, мисс Лэнгтон, правда очень любезно. И могу ли я осмелиться попросить вас еще вот о чем: не позволите ли вы Вернону Рафаэлу, мне и еще нескольким нашим единомышленникам из Общества провести там исследование?

— Какого рода исследование, мистер Риз?

— Вернон Рафаэл настаивает, что, получив доступ в Холл, он сможет разрешить — путем демонстрации при свидетелях-экспертах — не только вопрос о сверхъестественных влияниях, но и Тайну как таковую: то есть, иными словами, как погибли Магнус и миссис Брайант, и что сталось с Эленор Раксфорд и ребенком, а в результате, вероятно, поможет и обелить память моего отца.

— А у него есть какая-нибудь теория насчет того, что могло произойти?

— Я задал ему точно тот же вопрос, но он лишь загадочно улыбнулся мне в ответ. Рафаэл не открывает своих карт, мисс Лэнгтон; он оказал мне честь, позволив называть его моим другом, но единственный человек, с кем он откровенен, это Сент-Джон Вайн, который вместе с ним занимается всеми его делами, и они вдвоем раскрыли несколько весьма изощренных случаев обмана, в том числе один, с которым не справился даже сам мистер Подмор. Все, что я могу сказать, так это что Рафаэл должен быть очень уверен в себе, чтобы утверждать такое.

— А вы, мистер Риз, вы составили себе теорию того, что произошло?

— Мне думается, я задавался вопросом, не действовали ли Раксфорды, заранее договорившись между собой… Я хочу сказать, что их отчуждение было лишь видимостью, чтобы заманить в ловушку миссис Брайант с целью вытянуть у нее побольше денег. Если так, то между ними, скорее всего, произошел разрыв… вероятно, Эленор Раксфорд возревновала мужа к миссис Брайант…

— Уверяю вас, что все это — ложные измышления, — горячо возразила я.

— Мисс Лэнгтон, — произнес он, после небольшой паузы, — мне кажется, вы знаете больше, чем… Вы уверены, что вам больше нечего сказать мне такого, что могло бы помочь оправданию моего отца?

— Совершенно уверена, мистер Риз. Давайте просто скажем, что у меня есть собственные резоны желать, чтобы Тайна была разгадана. — В последние несколько минут во мне зародилось огромное желание пройти по следам Нелл Раксфорд и увидеть Холл собственными глазами. — А это исследование, — спросила я, — сколько времени оно может занять, как вы полагаете?

— Судя по тому, что говорит Рафаэл, — группе может понадобиться пробыть там лишь одни сутки, от силы — двое.

— Но Холл обветшал, в нем никто не живет уже более двадцати лет: как возможно сколько-нибудь удобно устроить там такую группу? Сколько их будет?

— Около полудюжины — это самое большее: все они уже ветераны профессии, мисс Лэнгтон, и привезут все с собой: походные кровати, провизию, спиртовые нагреватели и все такое… Как вы думаете, ваш дядюшка согласится поехать вместе с нами?

— Нет, мистер Риз. Я бы с удовольствием — хотя «удовольствие» вряд ли подходящее здесь слово — сама поехала, чтобы присутствовать на эксперименте, но не знаю, как я смогу присоединиться к группе мужчин без chaperone,[36] а у меня нет подруги, которая захотела бы меня сопровождать.

— Мисс Лэнгтон, если это единственное затруднение, клянусь вам моей жизнью, что стану оберегать вас, как свою собственную сестру.

— Вам придется убеждать в этом не меня, а моего дядю, сэр… Расскажите мне о вашей сестре.

— Гвинет только что исполнился двадцать один год; она примерно вашего роста, мисс Лэнгтон, только не темноволосая, а блондинка. Очень любит читать романы, играет и поет точно ангел.

— Тогда она на меня не похожа: я едва могу сыграть одну-две ноты, а пою так, что это скорее сочли бы божьей карой. Как вы думаете, ей не могли бы разрешить поехать вместе с группой?

По его лицу пробежала тень.

— Боюсь, нет, мисс Лэнгтон. Видите ли, моя мать не одобряет моего стремления ворошить старые сплетни, как она это называет; она так и не простила моего отца за то, что он разрушил нашу семью (опять-таки ее слова) и испортил виды на будущее моей сестры.

— Это вряд ли поможет успокоить моего дядю, — сказала я, — но я спрошу его и посмотрю, что он скажет. А тем временем, мистер Риз, я надеюсь, что все, о чем мы сегодня с вами говорили, останется в строгом секрете. Я напишу вам в ближайшее время.

Вставая с кресла, чтобы попрощаться, я вдруг осознала, что дрожу от усталости — а может быть, от того, чему я только что дала ход.

Я, конечно, могла бы не повиноваться дяде, но мне не хотелось вызвать долгую размолвку между нами, и я не решалась даже намекнуть ему, что я, по-видимому, могу оказаться Кларой Раксфорд, тем более, что от часа к часу я и сама не могла бы сказать, насколько мне в это верится. Точно так же не могла я говорить с ним и о смерти Джона Монтегю, часто занимавшей мои мысли: временами я думала о нем, как если бы он был мне давним и доверенным другом, порой же сердилась на него за предательство. Но потом я вспоминала, как плохо он выглядел в тот день, и мучилась вопросом: а не держался ли он до последнего одной лишь силой воли, пока не смог удовлетворить требования собственной совести? И помимо всего прочего, я знала, что смогу жить в мире с его памятью — и с самой собою — лишь если приму факел, переданный им в мои руки.

Мой дядя был существом достаточно богемным, чтобы не считать отсутствие chaperone непреодолимым препятствием, однако он часто и громогласно сожалел о том, что мистер Монтегю вообще прислал мне все эти бумаги, и мне стоило упорной борьбы с самой собой не пойти ему на уступки. Лишь после того, как он познакомился с Эдвином Ризом (который обедал у нас неделю спустя после первого визита и сумел ему понравиться), дядя, хотя и неохотно, все же дал свое согласие.