Бостонцы - Генри Джеймс

Мисс Бёрдси оторвалась от писем, как будто едва расслышала произнесённые слова. Она перевела взгляд с Олив на Верену, затем сказала:

– У нас ведь найдётся место для всех? Когда я вспоминаю, что видела на Юге, пребывание мистера Рэнсома здесь кажется мне большой победой.

Олив, похоже, ничего не понимала, а Верена с пылом произнесла:

– Конечно же, вы узнали о нашем местонахождении из моего письма. Того, что я написала незадолго до приезда сюда, Олив. Помнишь, я показывала его тебе?

Ответив утвердительно на вопрос подруги, Олив заговорила, сверкнув глазами. Она сказала, что Бэзилу совсем не обязательно так оправдываться за свой приезд и что приехать сюда мог любой. К тому же это замечательно местечко, жизнь в котором любому пойдёт на пользу.

– Однако есть один минус, – добавила она. – Три четверти постояльцев – женщины!

Эта неловкая шутка, столь же неожиданная, сколь неуместная, произнесённая бескровными губами и с ледяным взглядом, своей странностью потрясла Рэнсома – он не смог удержаться от того, чтобы бросить вопросительный взгляд на Верену, которая, если бы у неё была возможность, вероятно, смогла бы объяснить такое поведение. Олив пришла в чувство, напомнив себе, что она в безопасности, что её подруга ещё в Нью-Йорке отвергла и осудила её противника. И, словно чтобы доказать себе, что она в безопасности и заодно напомнить Верене, что сейчас, после всего что было, у неё нет страха, Олив решила, что лёгкая насмешка не повредит.

– Мисс Олив, не притворяйтесь, что действительно думаете, будто я плохо отношусь к представительницам вашего пола. Сказать по правде, именно то, что я люблю женщин слишком сильно, отталкивает вас во мне больше всего! – это не было проявлением бесстыдства или дерзости, – Рэнсом был сдержанным человеком. Но он понимал: что бы он ни сказал или сделал, он всё равно будет обвинён в том или другом. Тогда он рассудил, что если ему придётся прослыть дерзким, нужно честно заслужить это. Ему было безразлично, кто и как его осудит, или какие правила он может нарушить. У него была цель, и он был поглощён этой целью, она поддерживала его твёрдость, дополняла его, давала уверенность в себе, которую легко было перепутать с холодной отстранённостью. Он продолжал:

– Жизнь здесь пойдёт мне на пользу. У меня не было отпуска уже больше двух лет, я не мог упустить такой шанс. Наверное, я должен был написать вам заранее, что приеду, но моё решение было весьма спонтанным. Мне показалось, что это именно то, что мне нужно. Я вспомнил, что мисс Таррант написала в своём письме, вспомнил слова о том, что в этом месте люди могут валяться на земле и носить старую одежду. Я люблю лежать на земле, и вся моя одежда стара. Я надеюсь остаться на три-четыре недели.

Олив слушала, пока он не закончил. Поколебалась мгновение, и потом, не сказав ни слова и ни на кого не глядя, бросилась в дом. Рэнсом видел, что мисс Бёрдси погружена в свои письма. Он подошёл к Верене и стал перед ней, глядя прямо ей в глаза. Он не улыбался, как это было при разговоре с Олив.

– Мы можем поговорить наедине?

– Зачем вы это сделали? Было неправильно приходить сюда! – Верена выглядела так, как будто всё ещё заливалась краской, но Рэнсом вдруг подумал, что стоит списать это на загар.

– Я приехал, потому что это было необходимо – я должен сказать вам кое-что очень важное. Великое множество вещей.

– Тех же вещей, которые вы говорили в Нью-Йорке? Я не хочу снова их слышать – они были ужасны!

– Нет, кое-что другое. Я хочу, чтобы вы пошли со мной. Подальше отсюда.

– Вы всегда хотите уйти! Мы не можем сделать этого сейчас: мы и так достаточно далеко! – засмеялась Верена. Она пыталась обезоружить его, чувствуя приближение чего-то непонятного.

– Спустимся к воде, там мы сможем поговорить. Именно поэтому я и приехал – не для того чтобы пообщаться с мисс Олив.

Он понизил голос, как будто мисс Олив всё ещё могла слышать его, и было в его тоне что-то чрезвычайно серьёзное, даже торжественное. Верена огляделась. Великолепный летний день, укутанная бесформенная фигура мисс Бёрдси, которая читала письмо, полностью погрузив его в свою шляпку.

– Мистер Рэнсом! – твёрдо произнесла она. И, когда их глаза снова встретились, он увидел слёзы.

– Я свято верю, что это не заставит вас страдать. Я не собираюсь говорить ничего, что причинит вам боль. Как я могу ранить вас, учитывая мои к вам чувства? – продолжил он, едва сдерживаясь.

Она ничего не ответила, но всё её лицо умоляло отпустить её. И по мере того, как это выражение становилось более явным, лёгкое чувство ликования и успеха начало разгораться в его сердце: он понял, чего же он хочет. Он понял, что она боится его, что она отказывается доверять себе, что он верно понял её сущность: она открыта для наступления, создана для любви, создана для него. Наконец, что его прибытие было всего лишь вопросом времени. Такое счастливое стечение обстоятельств сделало его чрезвычайно нежным к ней. Он улыбнулся ей насколько мог утешительно и доверительно проговорил:

– Дайте мне только десять минут. Не отвергайте меня. Это мой праздник – мой ничтожный маленький праздник. Не надо его портить.

Три минуты спустя мисс Бёрдси, оторвавшись от своих писем, увидела, как они вместе идут по разросшемуся саду и пролезают через отверстие в старом заборе, который окружал дальнюю его часть. Они пересекли территорию верфи, ставшую теперь всего лишь поросшим травой подходом к берегу, где тут и там были разбросаны штабеля ненужной древесины. Она видела, как они прошли к самой воде и остановились там, ловя лицами свежий бриз. Она смотрела на них некоторое время, и это согревало её сердце – ведь она видела, как упрямый Южанин повержен дочерью Новой Англии, воспитанной и выращенной в правильном окружении. Понимая, насколько предвзятым он может показаться, Рэнсом вёл себя подчёркнуто вежливо. Даже на расстоянии мисс Бёрдси могла заметить, с каким смирением он пригласил её присесть на низкую кучу почерневших от времени досок, которые составляли единственную обстановку этого места. Заметила она и то победное выражение, с которым девушка отвергла предложение и осталась стоять на месте, отвернувшись от него. Мисс Бёрдси видела всё это, но не могла слышать, и потому не знала, что заставило Верену неожиданно повернуться к нему. Возможно, тогда его замечание показалось бы ей чуть менее странным, – учитывая обстоятельства, при которых эти двое встретились, – чем оно может показаться читателю.

– Они приняли одну из моих статей. Я думаю, что она лучшая, – таковы были первые слова, которые произнёс Бэзил Рэнсом, когда молодые люди отдалились от дома настолько, насколько это было возможно.

– Она уже напечатана? Когда она появилась? – Верена задала вопрос почти мгновенно. Он слетел с её уст так быстро, что полностью перечеркнул тот дух независимости, с которым несколько мгновений ранее она пыталась дистанцироваться от Рэнсома.

Он не стал повторять сейчас то, что сказал ей тогда, во время их прогулки по Нью-Йорку, когда она выразила неуместную надежду на то, что его удача как публициста вскоре повернётся к нему лицом – он не стал напоминать ей, что она замечательное создание. Он просто продолжал объяснять всё то, что мог объяснить, чтобы совсем скоро она узнала его лучше и поняла, что может полностью ему доверять.

– Вот почему я здесь. Моё эссе – это самая важная вещь, которую мне удалось сделать, если говорить о моих литературных притязаниях. Я должен был либо бросить эту игру, либо довести её до конца – в зависимости от того, удастся ли мне вынести своё детище на свет. И однажды я получил письмо от редактора «Рэйшнл Ревью», в котором сообщалось, что он будет счастлив напечатать её, что статья хороша, и он будет рад дальнейшему сотрудничеству. Ну, он ещё не раз услышит обо мне! В письме было много хорошего. И я действительно думаю, что это привлечёт некоторое внимание. Сам факт публикации переворачивает мою жизнь. Для вас это может прозвучать жалко, ведь вы сами публиковались, вы были в центре внимания несколько лет и во всём добились успеха; но для меня это огромная победа. Это заставляет меня верить, что я кое-что могу. Это меняет мой взгляд на собственное будущее. Я строил воздушные замки и для вас отвёл самый лучший. Но это великая перемена, и, как я уже сказал, поэтому я приехал.

Верена не упустила ни слова из этой кроткой, примирительной речи. Многое её удивило, и когда Рэнсом закончил говорить, она спросила:

– Неужели вы не были уверены в своём будущем раньше?

По её тону он понял, как мало она подозревала о том, что в нём поселилась боль разочарования, как мало она сомневалась, что однажды он одержит окончательную победу над изменчивой судьбой. И это было самым сладостным подкреплением его мыслей о том, что, возможно, у него есть талант. Письма от редактора «Рэйшнл Ревью» оказалось недостаточно, чтобы его убедить.