Железная Империя (СИ) - Фрес Константин

Дарт Берт был далеко; Анексус — мертва, и тот, кто скрывался под очередной золотой уродливой маской, был ослаблен.

Его тело каждый миг терзали страшные боли, кожу словно разъедало до самых мышц и дальше, обнажая белые, еще живые косточки под раскисающей кашей мяса. Постанывая, завывая, монстр, ухмыляясь своим ненастоящим острозубым ртом, еле уползал, цепляясь ладонями за стены, и его обожженные пальцы оставляли кровавые пятна на холодных старых камнях, а длинные полы старинного одеяния из пыльных, утративших первоначальный цвет тканей, были разлохмачены и на глазах расползались, рассыпались, облитые кислотой.

Он выбрал страшную смерть и умирал медленно, с каждым своим клоном, превращающимся в кислоте в густую зеленоватую кашу, снова воскресал, хрипло втягивая воздух в легкие, но лишь для того, чтобы умереть вновь. Но иного выбора у него не было.

У того, кого тайно называли Повелителем, не осталось времени, чтобы лично прикончить свои запасные тела милосердным коротким ударом в сердце и скинуть их, уже мертвые, во всепожирающий колодец Малакора.

Он ожидал нападение Вейдера, но не сейчас, не сегодня, не тотчас же. Он ждал вестей от Аларии, гадая, согласится ли Император отомстить за ее мучения, остались ли в этом бронированном монстре хоть какие-то человеческие воспоминания о прошлой жизни и хоть какие-то человеческие слабости, вроде сострадания, милосердия и маленькой толики привязанности к той, которую он когда-то боготворил.

На это сделал ставку золотозубый Повелитель, и он почти не прогадал. Но кто же знал, что Вейдер так коварен и скор?

Золотозубый думал, что Дарт Вейдер будет размышлять, ведь тот славился своей осторожностью. Он думал, что Вейдер сам явится посмотреть на то место, где в его любимую Падмэ насильно впустили самую грязную тьму, что Вейдер в ярости пожелает лично разнести это гнездо порока, где окончательно сломалась его светлая старая сказка.

Но Император переиграл его, отвоевал одну позицию, нанеся удар тотчас же, не раздумывая и не медля.

Ухмыляясь, развалившись в своем кресле, постукивая пальцами по столу, Вейдер одну за другой брал пешки, принадлежащие золотолицему, и небрежно швырял их во всепожирающий ад, наблюдая за бессильной злобой врага синими злыми глазами.

Золотолиций просчитался; нет, нет, не осталось в Вейдере ни капли трепетной памяти о Падмэ, он изничтожил ее, изжил, и ему было все равно, где протекали ее самые страшные дни. Он исполнил ее просьбу, но выслал своих слуг, не удосужившись встать из своего кресла. В память о былом и этого было чересчур много, говорили синие безжалостные глаза Императора, и он недобро усмехался, через пространство огромной галактики рассматривая поражение золотолицего врага.

Казалось, по ничего не выражающему золотому лицу струится пот и острые зубы смыкаются, скрежеща от боли.

Даже сидя спокойно в своем полутемном кабинете, Дарт Вейдер умудрялся выигрывать. Но ничего; ничего. Это временно.

И потеря клонов — это болезненная вынужденная мера, но не поражение.

Нет.

Нельзя было допустить, чтобы Императору достались его тела, его клоны, его новые лазейки в этот мир, оставленные на всякий случай, если темная душа вдруг отлетит в небытие и пустоту.

Вглядываясь в оформляющиеся черты человека, запечатанного в банке, касаясь его Силой, догадался бы Вейдер, где таится наибольшая угроза? Откуда она придет? Вглядываясь в оформившееся лицо, плавающее в питательной среде, обрастающее первой, только начавшей пробиваться щетиной на щеках и подбородке, узнал бы Вейдер его черты?

Осознание того, что этот тяжелый, огромный, похожий на неповоротливый "Экзекутор" человек так легко и изящно обыграл его, приводило золотолицего в ярость, и Сила мощным селевым потоком проносилась через его тело, но тотчас же впитывалась в боль и раны, горящие на распадающейся в кислоте коже, и золотолиций монстр вновь ослабевал, его еле передвигающиеся ноги подгибались, и он со стоном падал на колени.

Но лишь для того, чтобы вновь найти в себе силы подняться и продолжить свой адский путь к свободе.

Его мощь утекала как вода из сосуда без дна…

Он не хотел и не мог драться, снова и снова чувствуя, как его тело растворяется и распадается на ничто, на отдельные атомы и молекулы; он слышал Лорда Фреса, но у него были свои планы, в которых Инквизитор стоял далеко не на первом месте, и даже не на втором.

Его появление в академии взбесило золотолицего монстра, и он в ярости ударил Молнией Силы в стену, расколов древние камни с письменами, прочесть которые Малакор так и не смог, но наверняка очень желал бы.

Теперь никто не прочтет их.

Впрочем, золотолицего это не трогало никоим образом; странно, но в его мыслях не было ни капли почтения к учению Малакора Строга.

Адепт Ордена, как и Фрес, свято верил в силу оружия, и точно знал, что сегодня его оружие будет побеждено оружием Инквизитора, если Лорд Фрес все же нагонит его в этом бесконечном долгом коридоре, ведущем прочь от имперских палачей.

Это бессилие ощущалось так же явно, как холодный воздух, ледяной обжигающей струей пролившийся по ногам уходящего от погони.

Особенно когда вся Сила утекала, как вода в песок, на поддержание ускользающей жизни, которая хотела оторваться вслед за теми чадящими искрами бытия, что еле теплились в растворяющихся в кислоте телах.

Сила нашептывала ему о разъяренном Инквизиторе, рыскающем в подвалах Малакора, крушащем оборудование и бьющем шкафы. Инквизитор опоздал; он понял это и впал в ярость, но ничего уже не мог исправить.

Его ярость, запредельный гнев превзошли все мыслимые границы, запах паленых волос и горелого мяса довел его, брезгливого чистоплюя, до бешенства, как и хрипы клонов, почувствовавших свою скорую кончину, и Сила лилась ему в душу черной рекой.

Черной, как подземные холодные источники в лабиринтах под академией…

Эту черную реку нельзя было ни остановить, ни вычерпать, ни победить, как не отогреть подземных быстрых вод.

Это был шанс; у Фреса было много солдат, намного больше, чем осталось асассинов, подвластных золотолицему, и он был чудовищно силен, напитавшись яростью, вызванной ранениями, полученными в бою с Анексус.

Но он не знал лабиринта подземелья; не знал, что там, прячась во влажных промозглых коридорах, жили подопытные животные Малакора, и целая колония ящериц исаламири, которых так ненавидел Фрес.

Туда можно было уйти, спрятаться за аномалией, созданной напуганными животными, и выйти каким-нибудь коридором, пока ослепший и оглохший Фрес будет плутать в промозглом мраке.

И золотозубый монстр все быстрее, все настойчивее цепляясь руками за ускользающие, пляшущие перед его глазами стены, шел к потайному лазу, который скрывался в центре лабиринта под темной маленькой пирамидой, со всех сторон испещренной старыми письменами.

Одной лишь Силе известно, что свело их вместе — убегающего золотолицего монстра и Лору Фетт, проверяющую все помещения академии наравне с простыми штурмовиками. Обычно Лорд Фрес свирепел, если узнавал, что Лора шла напролом, и, подобно простым штурмовикам, не оберегая себя, рвалась в бой первой.

Так было и на этот раз; игнорируя то, что штурмовики отстали от нее, оставив личную охрану далеко позади, оставшись практически одна, она бежала по полутемному коридору, слыша впереди себя глухие стоны, и то и дело замечая кровавые следы на стенах, с которых соскальзывали ослабевшие руки.

Она нагнала золотолицего у самого потайного хода, и это даже было удачей, потому что иначе никто и никогда не узнал бы, не угадал, куда он уйдет.

Несколько странных теней возились рядом — Лора не успела понять, что они делают, но, по-видимому, они отодвигали в сторону закрывающую проход пирамиду.

Их повелитель ждал, скорчившись у стены, держась окровавленными руками за грудь и живот. На мгновение Лоре показалось, что он ранен и совершенно обессилен, практически на грани смерти, и она даже обрадовалась, что так легко настигла Повелителя Ужаса, но это первое впечатление, основывающееся на горячем сбивчивом хриплом дыхании, было ошибочно и далеко от истины.