Переменная звезда - Роберт Хайнлайн

Поэтому я стал единственным на борту корабля, для кого смерть механика Платта много значила.

Охранник по имени Хэл де Манн как-то раз появился на сельхозпалубе с каталкой, на которой лежал мешок с телом погибшего. У де Манна физиономия была, будто у древнего пирата или гангстера, а голос был теплый, ласковый – неплохая комбинация для его работы. Он растолковал мне, что колонист К. Платт (воз можно, буква "К" как раз и означала "колонист") оставил распоряжения на случай своей смерти. Он просил, чтобы его тело подвергли переработке, чтобы он навсегда стал частью экосистемы "Шеффилда". Но старина К. не уточнил, каким именно образом следовало осуществить эту самую переработку, и в итоге вопрос пришлось решать соответствующим ответственным лицам.

Каковым лицом оказался я.

Проблема сама по себе была довольно тривиальна. Но вот ее решение – отнюдь нет. Земли, в которой можно было бы похоронить покойного Платта, хватало, и в некоторых местах нашей плантации его тело даже могло стать удобрением для почвы и послужить для проверки того факта, каким образом бравонианские условия изменятся после обычного процесса декомпозиции и удобрения.

Но не хватало земли для того, чтобы захоронить тело на глубине в два метра. А мы уже давно установили, что стопроцентно надежных загородок не существует. Если бы тело Платта было вырыто и съедено свиньями, это бы теоретически соответствовало исполнению последней воли покойного, и у меня было искушение поступить именно так. Как сказал поэт Бакли[48]: "Посыпьте песком его парик, а потом хорошенько подметите". Я был почти уверен в том, что Платт ничего не имел бы против.

Но зато я был абсолютно уверен в том, что скажет Зог, когда вернется на ферму после окончания медового месяца и увидит, как какая-нибудь хавронья таскает по палубе останки человека.

Найти решение оказалось не так уж сложно. Осуществить это решение – другой вопрос. Мы с Кэти вырыли настолько глубокую яму, насколько могли, около метра глубиной, и положили в нее тело Платта. Потом мы встали по обе стороны от ямы, забросали тело битым стеклом, после чего Кэти посыпала могилу порошком карри, а я полил львиной мочой (синтезированной химическим путем, конечно. Зог прихватил с собой из Солнечной системы массу разных экзотических вещей). Потом мы вернули на место всю выкопанную землю, уложили ее холмиком, будучи уверены в том, что никто эту могилу не потревожит.

Первая проблема, с которой я столкнулся, осуществляя эту простую вроде бы задачу, должна быть для вас очевидна. В наши дни у человека просто крыша съедет, пока он сумеет договориться с роботом-медиком. Я уже говорил, что смерть Платта наступила в результате неосторожного обращения с горелкой. Вам известно, где находится головной мозг, – вот и подумайте. Один запах чего стоил.

Вторая проблема была не такой тоскливой, но довольно долго не давала мне покоя. Закопав тело, мы с Кэти какое-то время в глубоком раздумье постояли у могилы, тяжело дыша. А когда я уже был готов развернуться и уйти, она спросила:

– Может быть, мы должны что-то сказать?

По большому счету, это означало: "Может быть, ты должен что-то сказать?"

А ведь я исполнял обязанности Зога. И конечно, это я должен был что-то сказать. Неправильно было бы просто зарыть человека в землю и уйти. Но я просто не представлял, каких бы слов желал покойный, я даже не знал, исповедовал ли он какую-нибудь религию из тех, что были разрешены Конвенцией. Если уж никто не знал о его имени ничего, кроме первой буквы, не имело смысла наводить на борту корабля справки о его метафизическом мировоззрении. На уме у меня не было никаких безликих дежурных фраз. Я в своей жизни пережил только одну смерть и не слышал ни слова из тех, что были произнесены на похоронах.

Я довольно долго стоял, чувствуя себя в высшей степени дурацки, ошарашенный вопросом Кэти и ненавидя ее за то, что она его задала. А она ждала. Наконец мои губы как бы сами по себе выговорили:

– Пусть вселенная заметит кончину этого человека. Кто-то должен это заметить. Он был одним из самых отважных путешественников в истории человечества: он умер на пути к звездам.

В ту ночь я долго не мог уснуть и думал о том, что мог бы произнести слова получше, и я мысленно адресовал эти слова человеку, которого никогда не знал.

Вернувшись к работе, Зог сказал мне, что я все сделал правильно. У него в планах было предусмотрено другое место для корабельного кладбища, но и выбранное мной не вызвало у него возражений. Его похвала меня согрела. И все же я еще долго обижался на Кэти за то, что она задала мне тот вопрос.

Третий год, третий год… Дайте свериться с дневником.

Социальным взрывом бомбы, без всяких сомнений, была свадьба Сола Шорта и Хидео Итокавы.

Если бракосочетание Зога и Меррил, случившееся год назад, всех изумило, то этот брак всех просто лишил дара речи. Зогби и Гроссман были сильными личностями, оба занимали видные административные должности. Он был тихим человеком, она громогласной. Сол и Хидео были невероятно продвинутыми интеллектуалами, оба по натуре бродяги, но при этом один из них был человеком настолько ярким, что стоило ему войти в любую каюту, и он тут же занимал в ней все пространство, но был настолько добр и весел, что это ему прощалось, а второй был просто до невозможности, почти до невидимости тих и спокоен. Я даже не знал, что буддистским священникам разрешено жениться.

Вряд ли кто-то на борту звездолета был против этого союза, если задуматься. Но для того, чтобы быть или не быть против, для начала надо себе такой союз вообразить, а на это потребовалось какое-то время.

Я узнал об этом, когда Итокава попросил меня сыграть на их свадьбе. Даже не вспомню, что я ему ответил.

Свадебная пирушка была памятным, ярким кутежом, но нет ничего скучнее на свете, чем выслушивать подробности о чужом кутеже, если только ты сам в нем не участвовал, так что я подробности опущу, с вашего позволения.

Вот такой получился год. О самом волнующем событии даже не стоит рассказывать тем, кто не был его участником.

Четвертый год был бы немыслимо скучным, если бы не Радостная Катастрофа.

К концу третьего месяца этого года вышел из строя зал виртуальной реальности.

И не работал несколько недель. Диагностические системы "Шеффилда" давали какое-то объяснение, и шесть человек на борту корабля, способные понять, что к чему, говорили, что им все ясно, но я из их объяснений не улавливал ни слова, поэтому и пересказывать не стану.

К этому моменту большинство из нас довольно часто пользовались залом виртуалки для отдыха, эмоциональной терапии и еще для того, чтобы побороть нарастающую монотонность и клаустрофобию жизни внутри большой консервной банки. Если доктор Эми или кто-то еще из трех других психотерапевтов решал, что ты перебираешь с пользованием этим залом, они могли ограничить твой доступ к нему, и в конце третьего года полета они стали поступать таким образом настолько часто, что это явилось предметом не самых веселых шуток.