Длиной в неизвестность - Вокари Ли

Самому же Тору не было дела до настоящих мужчин, гордости и прошлых конфликтов — всё это померкло перед лицом ставших всё более редкими звонков и переписок. Он понимал, что Юра едва находил время на сон и еду, но всё равно чувствовал наседающую тоску: словно от и до всё шло не так, если ему не удавалось получить «Доброе утро» с разницей в несколько часов.

Тору не был эгоистом, он искренне радовался возможности слушать о заграничной жизни по видеосвязи, то и дело отвлекаясь на тлеющую сигарету: курить он стал намного чаще — сначала на балконе чужой квартиры, сидя в окружении своих же картин, потом — запершись в собственной комнате под причитания матери. О Торонто Юра рассказывал так интересно, что хотелось обязательно оказаться рядом и испробовать всё на себе: от шумных ночных прогулок и блинчиков с кленовым сиропом до дотошной сортировки мусора.

Вместо этого Тору каждую ночь закрывал глаза, рисуя в голове горячо желанный мир и уже не надеясь когда-нибудь встретиться с Юмэ. Под живые рассказы Юры их связь казалась всё более призрачной. Его нужно было оставить приятным воспоминанием, положить фундаментом будущей счастливой жизни и сохранить в сердце как образец первой, самой невинной и честной дружбы.

Может быть, когда-нибудь ему придётся также отпустить Юру, но думать об этом не хотелось. Сейчас, поддерживая истончающуюся с каждым мгновением связь, Тору верил в лучшее. Верил, что судьба продуманно совершила очередной ход и не поставила его на кон.

«…Мне так страшно вставать на кон…»

Теперь Тору понял, о чём тем вечером пел Юра. Понял, но, как всегда, слишком поздно, когда вряд ли что-то можно было исправить.

Жить становилось всё страшнее. Летние каникулы погружали его в пелену навязчивых грёз — учёба отвлекала на себя внимание, не позволяя забыться, но сейчас на её месте образовалась тянущая пустота, которая сразу же начала заполняться привычной тоской. Тору подрабатывал ассистентом в ближайшей клинике, чтобы было чуть легче дышать.

Мать безуспешно пыталась его развеселить, будто чувствовала неладное. «Материнское сердце, — всегда говорила она, — всё понимает». Но никогда ничего не понимала.

Тору, как и обещал, заботился о Нине Юрьевне: она частенько звонила ему, беспокоясь о разных бытовых мелочах, приглашала поесть или сходить на утреннюю службу. Юра отшучивался, что сам не получил от неё ни одного звонка, а такой заботы не помнил с самого детства. Конечно, Тору понимал, что это не было чем-то смешным, и поэтому стал реже рассказывать об их общении, ограничиваясь сухим: «Я смог влить в себя суп и не вылить обратно». Юра продолжал улыбаться, будто в самом деле не сожалел.

Иногда Тору неумело молился за него, по памяти рисуя в голове позолоченные портреты святых. Иногда — выводил на бумаге что-то похожее на самого Юру, а позже молился уже за создателей фото- и видеокамер, позволивших навеки сохранить воспоминания. Было страшно даже представить, каково это: медленно забывать человека, когда-то бывшего тебе всем; в один из дней не суметь вспомнить родинку за ухом и с улыбкой появляющиеся вокруг глаз тонкие морщинки, в следующий — потерять из памяти тембр голоса, манеру смеяться и сухость обветренных рук. Последними забыть дни, вечера и ночи. А после — забыть всё и понять, что с памятью растерял частички самого себя. Понять, что тебя больше нет и не суметь ничего противопоставить.

Он отпраздновал день рождения с Кирой, без лишнего шума и суеты — любая активность отзывалась в голове гулом и треском. Юра поздравил его, как мог: посылка с брелоком в виде странного мотылька, письмом и канадскими сладостями дошла до России на несколько дней позже. Юра был расстроен, но не подал виду: кричал в трубку весёлое «Happy birthday», распугивал прохожих и собирал улыбчиво-недовольные взгляды.

Письмо было нацарапано чуть аккуратнее, чем конспекты, и Юра, очевидно, старался.

«Твой двадцать первый день рождения, и мы теперь ровесники. Твоя жизнь теперь только в твоих руках, и ты можешь сделать её такой, какой хочешь. Быть самостоятельным = быть свободным, это не страшно. Я знаю, что ты можешь справиться со всем даже без моей помощи, твои панички слабее тебя. Я видел вас обоих и могу утверждать. Проживи долго и счастливо и не умри раньше меня! А лучше намного позже, а я тебя не забуду. Не переживай по пустякам, а не по пустякам, если не вывозишь, звони мне — прорвёмся. Я не твоя мамочка и не твоя последняя надежда, но всегда буду на твоей стороне и всегда поддержу. Всегда, если ты не натворишь ничего дурного. Ну и счастья-здоровья-денег побольше-любви, конечно. Береги себя так, как тебя бережёт жизнь.

Твой ユロチカ»

Над письмом он думал долго и тяжело.

Тору действительно носил Юрину одежду, не курил в ней, не пил кофе, не смотрел в сторону продажных женщин и дружил с Кирой, иногда выпивая с ней едкую русскую водку и вспоминая ушедшие дни. Она постоянно твердила, чтобы он вылез из кокона прошлого и посмотрел вокруг — Тору согласно кивал, но мыслями тут же отправлялся в Дримленд и Шереметьево. Кира раз за разом повторяла, что Юра был к нему несправедливо добр, и с этим Тору соглашался уже по-настоящему. Должно быть, она в самом деле ужасно любила Юру, если пьяной не говорила ни о чём, кроме него и стоматологии. «Ни за что не взяла бы его фамилию, — говорила Кира, — и не дала бы ему покрестить детей, пока они бы не попросили сами. Ну его, закончу универ, поступлю в ординатуру на терапевта, буду работать у отца. А он пусть там в Канаде своей работает. У меня тут дел полно без всякого. В следующем году пойду на конференцию, буду влюбляться в науку, понял? Ещё услышите обо мне». Юра в халате постепенно сводил её с ума.

От водки почти не мутило, а ощущение опустевшей головы приносило спокойствие, поэтому Тору стал пить. Бессовестно напиваться и так же бессовестно просыпаться без похмелья. Он пил после работы, прости Боже во время работы и по понедельникам, когда мать занималась неотложными делами. Однажды она застала его говорящим тост прикроватной тумбе, но после долгой беседы оставила в покое и Тору, и тумбу.

Водка помогала бросить курить — после нескольких попоек со старой компанией его плохая переносимость алкоголя испарилась вместе с дымом последней выкуренной сигаретой. Юра был бы доволен.

Любящая выпить по праздникам Кира в шутку стала называть его алкоголиком. Чуть