Три года в Соединённых Штатах Америки - Александр Абердин

В общем если в исходное сырьё – нефть, угольный порошок, любой животный жир или растительное масло, к которым нужно добавить крепкий, предельный раствор обычной поваренной соли, ввести мутировавшие микроорганизмы и, освещая емкость сверху ультрафиолетом, начать продувать природным газом, причём годился любой – пропан, бутан, этилен или метан, происходило самое настоящее чудо – эта смесь превращалась в ярко-розовое водородное топливо, практически негорючее в обычном состоянии, золотисто-рыжий аморфный углерод в виде гранул и фиолетово-коричневую, стекловидную, тугоплавкую смолу. Она тоже являлась уникальным сырьём. Поначалу густая, как патока, асфальтеновая смола быстро густела, а потом твердела, но её можно было раздробить, смешать с небольшим количеством раствора поваренной соли и водородного топлива, а затем нагреть до ста двадцати градусов и превратить в густую жидкость наподобие гипоидной смазки. После этого в неё можно ввести любой наполнитель до нужной густоты и изготавливать из этого состава всё, что угодно. Через шесть часов, если не пропаривать, асфальтеновая смола снова схватывалась и превращалась в прочнейший, водонепроницаемый бетон или асфальтовое покрытие.

Самым интересным и важным качеством этой асфальтеновой смолы было то, что она остекловывала собой любые токсичные вещества и они переставали быть ядовитыми и если учесть, что кроме пламени горелки на неё ничто не действовало, ни кислоты, ни щёлочи ни вода, то в качестве фундаментных блоков, которым не было сносу, отходы могли храниться тысячелетиями не причиняя никакого вреда окружающей природе. Ещё более удивительными свойствами обладало водородное топливо, похожее по своей консистенции на густое моторное масло. Если его начать нагревать в серебряном бачке-испарителе, то уже при температуре в восемьдесят семь градусов, оно превращалось в водород и пары алкана, который, при сгорании в цилиндре двигателя внутреннего сгорания, превращался в чистейший углекислый газ и пары воды. Это было идеальное топливо, ведь выброс углекислого газа, который тоже относится к числу парниковых, составляет всего три процента.

Однако, самый большой трепет я испытал, когда стал читать, что представляет из себя аморфный углерод с небольшой, связующей примесью водородного топлива. Первоначально он похож на икру минтая, только куда более яркого и красивого цвета, но с каждым часом его икринки всё увеличиваются и увеличиваются, достигая размера баскетбольного мяча, но стоит вставить в ёмкость с аморфным углеродом высокочастотный вибратор, как он очень быстро превращается в очень густую, золотисто-рыжую, тонкодисперсную пасту, а дальше начинаются сплошные чудеса. Если поместить эту пасту в экструдер и начать выдавливать из него через тончайшие фильеры при температуре в девяносто градусов нить и обдувать её воздухом или паром, имеющими температуру в сто шестьдесят градусов, то она мало того, что будет очень гибкой, так ещё и обретёт прочность намного выше, чем кевларовая или обычная углеродная нить. Из такой нити можно ткать ткани любой толщины и их прочность будет просто феноменальной, но окрашивать поликарбоновую нить нужно только термостойкими анилиновыми красителями во время закаливания паром, предварительно пропустив через кипящий раствор красителя. Из таких тканей можно было даже шить верхнюю одежду.

Из пасты же можно формовать под небольшим давлением практически любые изделия и, нагревая их прямо в форме до температуры не свыше ста градусов, то есть просто опуская их в кипящую воду. После этого полученную деталь, имеющую прочность бериллиевой бронзы, можно было обрабатывать различным инструментом, шлифовать, полировать, притирать и подгонять с микронной точностью. Сваривать вместе детали было нельзя, но их можно было склеивать между собой и в крутом кипятке они схватывались намертво, образуя монолит. Самое удивительное начиналось потом, когда готовое изделие, например блок двигателя внутреннего сгорания, ставили в муфельную печь и нагревали до определённой температуры с шагом в двадцать пять градусов. Так при прокалке в муфельной печи, нагретой до ста пятидесяти градусов, изделие из поликарбона почти не меняло цвета и лишь становилось ярче. Его прочность резко увеличивалась и уже превосходила лучшие сорта закалённой стали, но с повышением температуры прокалки поликарбон становился сначала светлее, затем начинал краснеть и при температуре в шестьсот градусов становился уже золотисто-алым, затем тёмно-багровым, красновато-фиолетовым и затем, при температуре в шестьсот семьдесят пять градусов – соломенно-желтым, а при температуре в семьсот градусов поликарбон превращался в совершенно прозрачный лонсдейлит, окрашенный в цвета от золотисто-желтого через зелёный до нежно сиреневого.

Да, вот уж никогда не мог подумать, что на машину можно будет поставить стекло, изготовленное из прочнейшего алмаза. Это же просто очуметь можно. Самое же удивительно заключалось в том, что те микроорганизмы, которые можно вырастить на любой кухне из обычных пекарских дрожжей, вместо угольной пыли, приготовленной из лучших сортов антрацита, способны сожрать и измельчить на атомы углерода также обугленный торф, траву, щепки, древесину и всю прочую органику. Они обладали и ещё одним удивительным свойством, эти малышки, так как пились энергией межмолекулярных связей и были энергофагами, а потому ёмкость того биореактора, в котором происходило превращение чёрно-бурой жижи в водородное топливо, поликарбон и асфальтеновую смолу, должна быть изготовлена из диэлектрика и представляла из себя довольно мощную аккумуляторную батарею, от которой нужно было отбирать электроэнергию, запитывая различные энергетические установки. Сам поликарбон был между прочим диэлектриком, причём имел чрезвычайно низкую теплопроводность и газопроницаемость. Как раз из него-то и следовало изготавливать биореакторы объёмом на три с половиной кубометра, похожие на кастрюли-скороварки.

Прочитав все те материалы, которые закачал на мой комп Бойл, я невольно задумался. Технология производства поликарбона и лонсдейлита, безопасного и практически негорючего при температуре до восьмидесяти градусов водородного топлива и асфальтеновой смолы превосходила всё остальное в разы, хотя вдобавок ко всему я теперь мог построить сверхмощный, экономичный и многофункциональный роторно-лопастной двигатель совершенно невообразимой конструкции. То есть простой до безобразия и просто неубиваемый. Ну, его я сразу же решил оставить про запас. Моим первым желанием было немедленно приступить к работе, но я взял сам себя за горло и заставил не спешить. Правда, я всё же позвонил Георгию Ивановичу и попросил его принять меня завтра утром сразу же, как только он явится на работу. После этого я задал Бойлу весьма нахальный вопрос:

– Бойл, ты можешь оказать мне ещё одну услугу?

На экране немедленно появилась надпись – Да. Что тебе нужно, Борис, поставь передо мной задачу и я её выполню. Кивнув, я поблагодарил его:

– Спасибо, Бойл. Найди мне всё то оборудование, которое производилось в Советском Союзе в семидесятом году, которое понадобится мне для строительства завода по производства поликарбона. Оно должно быть компактным и легко перевозимым автотранспортом и транспортной авиацией. Ещё я попрошу тебя спроектировать такой завод. Спустя две секунды Бойл ответил:

– Готово, Борис, открой папку «Поликарбон». Мне понравилось, как ты назвал этот конструкционный материал. Думаю, что это название легко приживётся во всём мире.

После этого я превратился в сидячий принтер и графопостроитель в одном флаконе. Видимо по просьбе Дейра и Вилиэн Бойл решил избавить меня от необходимости шариться по всему Интернету и прочим компьютерам. Жаль только, что я один мог считывать всю эту информацию со своего домашнего компьютера. Зато с того момента Бойл не только разыскивал для меня всё, что требовалось, но ещё и делал все технические расчёты. Я приладил к столу лист толстого стекла и когда мне нужно было что-то срисовывать, то просто брал лист карандашной кальки и остро-заточенным карандашом марки «Т» просто всё переводил на неё с экрана монитора, а он у меня был довольно-таки большим, как-никак целых восемьдесят шесть сантиметров по диагонали. О даре тэурийцев я рассказал только моей королеве, когда она с мамой и нашими гостями вернулись домой. В тот вечер я работал до трёх часов ночи, как одержимый, и потому успел изготовить не только эскизный проект нового завода, а точнее проект модернизации нашего нефтеперегонного завода, но и распечатать заявку на поставку оборудования. Именно её я и отвёз утром Георгию Ивановичу и попросил его обеспечить доставку за две недели.

Едва вернувшись домой, я вручил ключи от «Волги» деду Вене и отправил его и Олю к деду Лёше, а сам, велев всем надеть тренировочные костюмы, загнал наверх своих домашних, отец к этому времени уже вернулся с работы, вызвал Дейра, на этот раз мне даже не понадобилось садиться за стол, его проекция просто появилась передо мной, и поставил перед ним задачу – научить нас искусству изменять свою внешность за десять дней. Тот сначала схватился за голову, но потом рассмеялся и сказал, что в принципе это возможно, но заниматься нам придётся по двенадцать часов и мы будем выматываться полностью. Ну, не знаю, как мои родители, а мы с Ирой после этого ещё занимались любовью и я часа по три стучал по клавишам, причём с совершенно пулемётной скоростью, готовя материалы для Андропова. Трое моих новых учеников наблюдали за нами все эти десять дней, а Оля ещё и готовила для нас завтраки и ужины. Перерывов на обед мы не делали, на это не хватало времени.