Императорский отбор - Сергей Николаевич Чехин

Карина…

Во всей этой суматохе совсем позабыл о горничной. И хоть между нами по сути не было ничего, кроме взаимной симпатии, я ощутил острый укол совести, пусть и нашу нелепую прелюдию сложно назвать изменой. К тому же, если дело зайдет слишком далеко, последствия могут быть катастрофическими, так что я попытался избавиться от ненасытной леди, но та навалилась бетонной плитой и держала гидравлическим прессом.

— Анна, кончай…

— В смысле? Я еще даже не начала.

— Тебе нельзя! Мы не женаты!

— Да и плевать. На этикет, — поцелуй в губы. — На традиции, — нежное касание кадыка. — На все, что говорит отец, — кончик языка скользнул вдоль сонной артерии. — Я устала от всех этих правил.

— Зато я не устал. И не собираюсь заниматься тем, о чем впоследствии сильно пожалею.

— Не собираешься? А твой meinfreundс тобой не согласен.

— Естественно, у него же мозгов нет.

— Иногда без мозгов даже лучше. Ибо вечная жизнь прельщает лишь дураков. Чем дольше живешь, тем сильней разочарование. Короткий век — как рюмка водки. Вечность — как остывший кофий. Однажды тебе все это надоест. Носферату, которого ты любил. Дом, который считал родным. Цель, ради которой живешь столько лет. А ведь мне всего семьдесят. Я молода телом и рассудком, но как же стара моя душа. Она дряхла и угрюма настолько, что я готова пуститься в любой изврат — даже переспать с клириком — лишь бы ощутить хоть что-то новое, хоть крохотную искру в непроглядной ледяной мгле, пусть даже эта искра — жгучий стыд и ненависть к себе.

Я не сразу заметил, что мокрые следы на щеках вовсе не от влажных поцелуев. Анна просто лежала на мне, опираясь на локти, и смотрела насквозь — в бездну, которую мне попросту не суждено постичь.

— Меня обратили, чтобы спасти. Но никто не спросил, хочу ли я этого? Да, я благодарна Владимиру и до сих пор безумно люблю Марию. Да, я вернулась с того света и обрела силу, о которой никто не смеет и мечтать. Но все в этом мире имеет свою цену, даже самые благие намерения. И теперь я мертва внутри, как бы глупо и по-детски это не звучало. Но я уже не ребенок. Очень давно не ребенок. И что самое ужасное — моя душа оживает лишь в присутствии тебя. Я ненавижу тебя. Презираю. Жалею. Сострадаю. Хочу сделать больно — и в то же время отблагодарить за весь тот калейдоскоп чувств, о котором, казалось, я уже забыла навсегда. А теперь в эту мозаику встроилось еще одна — желание. И даже не знаю, смогу ли я с собой совладать. Да и зачем? Чтобы до конца времен вести чопорные разговоры о политике? Может, лучше разрушить все здесь и сейчас?

Я не нашел, что ответить — лишь приоткрыл рот от удивления. Анна, как оказалось, только того и ждала, и мы снова слились в страстном поцелуе. Вернее, я бы наверняка воспротивился, если бы смог, а применять против принцессы магию, если честно, рука не поднялась. Не переставляя удивлять меня мастерством, девушка рванула мне рубаху на груди и собралась уже спуститься ниже, как вдруг совсем рядом раздалось смущенное покашливание.

Мы разом обернулись и увидели Гессена и Щедрина в сопровождении охранников. И у всех четверых лица были такие, словно перед ними воскрес сам граф Дракула.

Глава 28

Анна нехотя слезла с меня и села рядом, скрестив руки на груди и состроив самую ехидную физиономию. И замолчала, предоставив мне полностью отдуваться за произошедшее и на ходу придумывать отмазки. Впрочем, долго ломать голову не пришлось — не так давно я оказался в очень похожей ситуации, пусть тогда нас никто не застукал.

— Господа, — встал и поднял ладони, — я все объясню. Я был тяжело — можно сказать, смертельно — ранен в бесчестном бою с превосходящими силами, и ее высочеству пришлось экстренно и интенсивно лечить меня с помощью магии крови. И то, что вы увидели — это именно она, а не то, что вам показалось.

— Интенсивно — это уж точно, — Гессен хмыкнул и тряхнул белобрысой прядью. — Но я здесь не затем, чтобы разбираться в особенностях вампирского колдовства. Расследование привело меня в это место и, как погляжу, сейф магистра вы уже вскрыли. А сверток в ваших руках уж очень напоминает секретные письма, которые я и ищу.

Я закатил глаза и шумно выдохнул — опять сражаться? Герман, кажется, понял мой настрой без лишних слов и предложил компромиссный вариант — уж не знаю, почему, хотя мог бы просто отобрать бумаги силой. Или же ему хватило предыдущей нашей схватки, чтобы осознать, что со мной все попробовать договориться, прежде чем хвататься за рапиру.

— Впрочем, мы можем действовать сообща. И разделить победу поровну — это испытание вполне допускает такой итог.

Я тщательно обдумал предложение и взвесил все за и против. После устроенного аватарой побоища и последующих пыток мне ни за что не одолеть свежего врага — к тому же, куда более поднаторевшего в ратных подвигах. Гессен наверняка вынесет меня в дуэли всухую, после чего я потеряю вообще все бумаги — в том числе и те, которые до сих пор не изучил. И даже если удастся каким-то чудом уболтать немца на половину писем, оставшуюся долю вполне могут отжать Каминский на пару с вороном. А так у нас троих будет куда больше шансов отмахаться от благородных садистов, если дело дойдет до драки. Как ни крути, а приобретаю я гораздо больше, чем теряю — нужно лишь правильно заключить договор, чтобы самому не остаться с носом.

— Я согласен, — встал и протянул ладонь. — Но только под честное слово.

— Слово офицера, — Герман ответил крепким рукопожатием, строго смотря в глаза. — Мы закончим это испытание общим трудом. Один за всех — и все за одного.

Я невольно улыбнулся, вспомнив столь знакомую, столь родную и столь подходящую событию фразу, однако немец вдруг покраснел, причем явно не от ярости или злобы. Меня чутка передернуло, и я поспешил убрать руку, а юноша смущенно опустил голову и пробубнил:

— Тогда давайте начнем.

Соблюдая свою часть договора, передал ему уже прочтенные бумаги, а сам взялся за последние три документа. С помощью уже полученных данных составил их в хронологическом порядке, и вот что узнал из первого:

«Ваше преосвященство, мы проиграли. Отряд